— Доброе утро, Тамара Михайловна, — спокойно поздоровался он, входя на кухню. — Завтракать будем?

— Конечно, конечно, сейчас, — вздрогнув, будто очнулась, домработница вскочила и засуетилась у примуса.

— Доброе утро, Андрей, — поздоровался сидящий за столом Михаил. — Ты как?

— Бывало и получше.

— Давай, умывайся, завтракаем, пойдем потом к Никите сходим, узнаем, что там творится.

Успокоившаяся Тамара Михайловна накормила их неимоверных размеров бутербродами с вареным мясом, скворчащей на сковороде яичницей на сале и напоила крепчайшим кофе, который она, как оказалось, замечательно варила.

После завтрака они первым делом, глядя на продолжавший лететь с неба мокрый снег, достали армейские плащ-палатки, купленные Михаилом недавно по случаю у какого-то залетного торговца, который таскал в здоровенном мешке прямо по улицам поселка, скорее всего, ворованное армейское обмундирование.

— Пистолет свой давно проверял? — спросил Андрея Михаил.

— Давно, вчера, — ответил тот.

— Шутить начал? Уже хорошо, киснуть сейчас нельзя. Сколько у тебя запасных магазинов с собой?

— Три штуки, четвертый в пистолете, ты же мне сколько и давал, помнишь?

— Помню, возьми тогда еще пару пачек с собой, запас карман не тянет.

На улице мокрый снег вперемешку с дождем падали на землю, превращая землю в грязь с тонким слоем тающего снега, не хотелось даже выходить.

Борискина они увидели издалека, когда он бежал от одной баррикады к другой. Возле укрепления на Врубеля они его и поймали. Никита покрикивал на дежурных из отряда самообороны. Члены Союза советских художников безропотно слушали и угрюмо соглашались, когда он, явно не в первый раз за утро, ставил им задачи по наблюдению и оповещению.

— О, а вот и вы, хорошо, что пришли, — увидев Андрея и Михаила, он пошел к ним навстречу с протянутой для приветствия рукой.

— Здравствуй, товарищ Борискин, — прожал ему руку Михаил. — Как обстановка на объекте?

— Всё тебе шуточки, товарищ Щукин, — нервно поморщился Никита, не поддержав шутливый тон приветствия. — Слышал, метро не открыли?

— Слышал. Не открыли и ладно. Позже откроют. Не вижу пока повода для паники.

— Это ты не видишь, а другие очень даже видят, — ответил Михаилу Никита, — и не только видят, но и паникуют. Вот и бегаю уже неведомо сколько, грязь мешу, пару раз пришлось и в ухо съездить самым впечатлительным. Ну, я побежал, а вы побудьте пока здесь, на всякий случай, — и Никита побежал к следующей баррикаде.

«Всякий случай» вышел к баррикаде где-то через полчаса в виде шести подвыпивших мужичков, вооруженных парой вил и одной косой-литовкой на всю компанию, одетых в потрепанные ватники и кепки, выглядевшие так, будто достались в наследство.

— Далеко собрались, товарищи-граждане? Да еще и с косой? Косить траву сейчас уже вроде как поздно? — встретил их Михаил, забравшийся на верх баррикады.

— Ты, профессор, пасть прикрой, — сильно шепелявя заявил шедший впереди коллектива один из обладателей вил. — Давайте, разбегайтесь по домам, гниды. Или ты, профессор, думаешь, что меня твоя кучка мешков с песком остановит? Пригрелись тут, крысы городские. Гыыыы. Нынче наша власть, интелихенты очкастые!

Он снял с плеча вилы и махнул ими, очевидно, надеясь распугать этим засевших за баррикадой, но грянувший в утренней тишине выстрел остановил этот широкий жест. Вилы упали под ноги в грязь, а мужичок заголосил внезапно прорезавшимся фальцетом, глядя на свою простреленную кисть, из которой быстро закапала на землю кровь.

Остальные участники группы любителей чужого добра бросились врассыпную, оставив своего предводителя, баюкающего правую руку и продолжающего подвывать, в одиночестве.

— Эй, благородный разбойник! Что стоим? Кого ждем? — спросил Михаил, пряча свой пистолет в кобуру. — Давай, быстрее отсюда. И предупреди там своих, следующие здесь лягут. Беги, беги, а то я ведь и передумать могу!

Мужик развернулся и неловко побежал, прижав простреленную руку к груди, оставляя за собой неровную дорожку из темно-красных капель, расплывающихся на снегу.

Прибежавший на звук выстрелов Никита сдержанно похвалил их за находчивость, затем ушел, прихватив трофейные вилы с собой, предварительно обтерев испачканный в грязи черенок куском ветоши, который очень кстати нашелся у него в кармане.

Кроме этого инцидента, до полудня ничего не произошло. Время от времени с разных сторон раздавались одиночные выстрелы, на которые они скоро перестали обращать внимание. Михаил с Андреем перезнакомились с тремя соратниками по обороне. Всем оказалось далеко за сорок, так что Андрей был среди них самым молодым. Выяснилось, что художник из них только один, нисколько на художника не походивший, и зовут его Егор Степанович, и живет он тоже на Верещагина, через несколько домов, а приехал из города только позавчера, потому что жена его в Лефортово, лежит в больнице, хотел зайти к новым соседям, да постеснялся. Двое остальных оказались инженерами с завода. Роман Семенович и Евгений Антонович жили на Левитана и участки получили после переезда, один из Полтавы, а другой из Уфы. Оба были давно женаты, их жены с детьми сейчас сидели по домам и ждали, чем всё кончится. Разговаривали мало, большей частью о перспективах наступления немцев и взятия ими города, Андрей даже удивился, как люди черпают столь точные сведения о положении на фронте из скупых на конкретику сводок Совинформбюро. Каждый из них думал о своей семье и о том, как спасать своих близких, если случится то, мысли о чем они так старательно гнали от себя.

Они уже договорились сходить по очереди по домам для того, чтобы пообедать и немного обогреться и Андрей как раз начал проводить жеребьевку путем вытаскивания короткой спички, и они не заметили, как к ним подошла запыхавшаяся Надежда Борискина.

— Здравствуйте, — поздоровалась она со всеми, — как вы тут? Ребята, я к вам, — жена председателя обратилась к Андрею с Михаилом, — вы бегите домой сейчас, там пришла женщина из города, ищет вас срочно, говорит, что ее зовут Даша и вы ее знаете. Я её отвела к вам домой, она промокла вся. Обед готовится, вам скоро принесут, хоть согреетесь, — сказала она остальным.

Но Андрей не стал ее дослушивать и изо всех сил побежал к их дому. Дважды он падал, поскользнувшись, поднимался и опять бежал. Михаил, сначала бежавший рядом, быстро отстал и догонял его где-то сзади.

Дарья сидела на кухне, закутанная в одеяло, мокрые волосы свисали с головы, у ног расползалась грязная лужица, а возле нее хлопотала Тамара Михайловна, сунув ей в руки кружку с горячим чаем.

— Сейчас, девонька, потерпи, вода нагреется, помоем тебя, я тебе потом переодеться найду. Что ж ты так, раздетая, даже без платка, чуть не босиком...

Андрей, едва вбежав в дом, бросился к ней и схватил ее за плечи

— Даша, где Лена? Настя? Что с ними? — крикнул он.

Но Дарья не могла ничего сказать: она еще не успела согреться, ее трясло не только от холода, но и от эмоций. Одной рукой она придерживала сползающее одеяло, а другой пыталась удержать кружку с чаем.

— Чай после. Коньяку ей налейте, Тамара Михайловна, — забрал он кружку, из которой на пол выплескивался чай и, взяв у домработницы стакан, в который та щедро налила коньяк, влил его содержимое в рот Дарье.

Глотнув его, она закашлялась, слезы из глаз полились еще сильнее, но дрожать Дарья быстро перестала.

— Даша, скажи мне, где Лена с Настей? С ними всё в порядке?

— Они на Малой Грузинской, там возле собора, недалеко... Они у подруги моей, Ирины. Мы вчера к ней пошли переночевать, у меня Терентьич буянил, — начала рассказывать она.

— Я знаю, давай дальше.

— Ночью к соседям пришли какие-то, не знаю кто, шуметь начали, Ира пошла их успокоить, а они... Они там стреляли... И я не знаю, что с ней..., с ними, — Дарья опять зарыдала.

— Даша, рассказывай же, не тяни! Что дальше случилось?

— Мы заперлись, а эти, они ломиться начали, мы тогда дверь комодом подперли, они открыть не смогли, кричали, угрожали нам, потом сказали, что мы рано или поздно всё равно выйдем... И они там до сих пор, мы слышали как они буянят, ругаются, дерутся между собой, стреляют... Целую ночь мы не спали, боялись, что они ворвутся, они же выпьют, песни поорут, а потом к нам подойдут и спрашивают, когда мы выйдем уже. Утром решили выбираться как-то и идти к вам, связали всё, что можно, пододеяльники, шторы и простыни, чтобы вылезти на улицу, там же четвертый этаж, я первая полезла, очень страшно было, а у самой земли оборвалось всё, я упала, в грязь прямо, а Лена с Настей там и остались, вылезть уже не смогли. — она всхлипнула. — Я побежала в милицию, а там нет уже никого, участок разгромленный весь, окна выбиты, внутри гарь какая-то. Я тогда к вам побежала, мы же у вас были тогда, я дорогу помню. Я к вам долго добиралась, метро ведь закрыто, транспорта нет никакого, все как с ума сошли, — уже в полудреме, шмыгнув носом, сказала Дарья, заваливаясь набок.