— Если бы не этот выигрыш, я бы сейчас…

Она передернула плечиками и поцеловала каждого из нас в щеку. Соломон пожелал ей от имени фирмы «Счастливый случай» и впредь полагаться исключительно на собственное везение, после чего Жаннетт отправилась принимать ванну, а мы оказались на лестничной площадке.

— Ну вот, — сказал я. — Все закончилось хорошо, Генрих Великий родится в срок, Франция победит исламских фундаменталистов, Магистр в очередной раз окажется прав, а мы с тобой можем возвращаться домой. Наши приключения я непременно опишу в своей «Истории Израиля».

Соломон молча кивнул, и мы вышли на улицу. Светило солнце, и мир был прекрасен.

— Скажи-ка, — обратился ко мне Соломон, когда таксист вез нас в Бурже, на то место, где мы «вынырнули» из Смесителя, — откуда ты так хорошо знаешь французский?

— Я еще и английский знаю, — похвастался я, — а также русский и идиш. А сам-то?

— Я? Специально изучал. Три года. Я, видишь ли, долго готовился выполнить свою миссию.

— О чем ты говоришь? — удивился я. — Какие три года? Смеситель был изобретен два года назад.

— Видишь ли, Песах, — задумчиво продолжал Соломон, не глядя мне в глаза, — я-то прибыл в твой мир из альтернативного. То есть, из этого вот, в котором мы сейчас находимся. Что ты на меня смотришь, как хасид на свинячью голову? Я же тебе сказал, что Магистр не мог ошибиться. Значит, Генрих должен стать Великим Правителем не в каком-то альтернативном мире, а в моем собственном. Вот я и рассчитал… Я отправился в твой мир из моего две тысячи тридцатого года. У нас уже лет пять пользуются Смесителями. А потом с тобой отправился в альтернативный мир — практически же вернулся в свой. Мы его изменили. Генрих родится. Но я-то вернуться в будущее уже не могу. Иначе опять все пойдет по новой линии, понимаешь? Так что мотай-ка отсюда один. Я остаюсь.

Я вовсе не богатырь. Скрутить Соломона и вернуться с ним у меня не было никаких шансов. Я и пытаться не стал. Попрощались мы холодно. Очень не люблю, когда меня используют.

— В следующий раз, — сказал я, — если явится незванный гость, я его не впущу в дом. Даже если он будет посланцем самого Мессии.

Господин Штарк хотел было пожать мне руку, но я сделал вид, что разглядываю самолет высоко над головой.

— Не обижайся, — сказал господин Штарк. — Историк не имеет права на обиды. Историк имеет право знать истину — это да. Теперь ты ее знаешь. Разве это плохо?

Он пошел прочь, немного сутулясь. Я смотрел ему вслед, пока он не скрылся за углом. До контрольного времени возвращения оставалось восемь минут, и я сел на скамейку в начале небольшого бульварчика. Засунул в ухо свой стерео-«сони», передавали замечательную музыку начала семидесятых годов — тот стиль, что я любил. А потом начались новости.

У меня просто не оставалось времени искать господина Штарка на улицах парижского пригорода Бурже. А то мы могли бы поспорить о превратностях истории и глубоком смысле пророчеств.

В Тель-Авиве 2027 года небо было куда более голубым, и я как раз вернулся к обеду, на который пригласил свою бывшую жену Мирьям. Напротив моего дома размещалось посольство Независимого государства Палестина, и я имел возможность убедиться в том, что, по крайней мере, в моем мире Генрих Великий так и не родился.

Жаль, что он не родился и в том мире, где остался печальный господин Соломон Штарк. Девица Жаннетт Плассон погибла от удара электрическим током, когда включила массажер, находясь в ванне, полной воды. Дневные новости сообщили об этом факте без особых эмоций — кто, кроме меня и господина Штарка, знал, что одновременно погиб, так и не родившись, будущий Великий Правитель?

От судьбы не уйдешь. Но, черт возьми, для какого же мира писал Мишель Нострадамус свои катрены?