Душа человеческая является средоточием борьбы между добром и злом. По своей природе человек ни добр, ни зол, просто он находится под влиянием духов света и тьмы.

Учение Заратустры категорически запрещало идолопоклонство, жертвоприношения животных и употребление напитка хаома. Единственное, что оставил Заратустра, так это ритуал огня как символа Ахурамазды. Замечу, что сам Заратустра был убит у алтаря, на котором как раз и горел этот самый священный огонь. Разумеется, после смерти последователи Заратустры сделали его богоподобной личностью и начали оказывать ему божественные почести.

Но Ошо привлекает другой Заратустра. Заратустра Фридриха Ницше.

Когда-то Ницше писал:

Не поняли. Даже после двух мировых войн не постарались понять. Как, собственно говоря, не поняли и суть самих этих войн. Ну а Ницше причислили к духовным экстремистам, впрочем, как впоследствии и Ошо.

Можно ли всерьез считать экстремистом человека, увидевшего всю обреченность коллективистских государственных тенденций — этого будущего фундамента фашизма? Вряд ли. И даже наоборот. Ницше противопоставил социально-обусловленной идее процесс противоположный — индивидуальный, духовный, творческий. Путь Заратустры — Путь отрицания обычного. Можно ли поэтому назвать Ницше нигилистом? Тоже навряд ли: в его отрицании есть много утверждения.

Чем Заратустра Ницше так привлек Ошо? Вероятно, своим отношением к религии. Для Мистика в утверждении Ницше «Бог умер!» нет ни грамма антирелигиозности. Как раз наоборот. Ницше лишь сообщает, что умер тот самый удобный божок, которого сотворило околорелигиозное фарисейство, — божок, не мешающий творить зло, да еще и берущий всю ответственность на себя; всепрощающий, мифологический, не особенно часто о себе напоминающий, разве что требующий соблюдения некоторых формальных ритуалов, короче, бог второстепенный. Для Ошо Ницше был первым нерелигиозно-религиозным человеком.

Мастер идет в осмыслении пророка еще дальше и в своей книге «Заратустра. Путь восхождения» создает собственного Заратустру — человека, которому принадлежит множество необычных прозрений.

Ошо говорит, что видение Заратустры настолько необычно, что даже одно-единственное озарение могло бы сделать его одним из величайших людей, живших когда-либо. У него же этих озарений было очень много и буквально обо всем. Но из-за того, что видение его необычно, люди забыли его. Он дарил величайшие истины, но они прошли мимо людских умов.

В обществе Заратустры Мистик необычайно тих, он помнит, что имеет дело с уникальным человеком, который обращается к самым глубинам существа. Заратустру Ошо не интересует тривиальное; он заботится о том, чтобы трансформировать сознание людей в нечто новое, необычное. Мистик упрямо убежден, что мир слишком перегружен маленькими людьми. Заратустра Ошо хочет, чтобы человечество ощутило крылья для высот, испытало смелость идти в глубь земли, искать воду для своих корней. Так, в Заратустре Ошо слышит свои желания.

Необычность видения Заратустры Ошо сильно отличает его от тех многих великих людей, что знал мир, — практически все они поддавались пониманию. Они пользовались тем же языком, что и простые смертные, они пользовались теми же предрассудками, что и простые смертные. Вместо того чтобы дать людям свет, они поддерживали человечество таким же, каким оно было, каким оно и осталось до сих пор. Люди назвали их великими, говорит Ошо, потому, что они поддерживали их, делали общечеловеческие отношения более комфортными. Заратустра Ошо создает дискомфорт, неудовлетворенность, ибо без великой неудовлетворенности невозможен сверхчеловек.

Ошо утверждает, что божественная неудовлетворенность, которой учит Заратустра, является тем стремлением к звездам, без которого невозможно расти, невозможно стать собой, исчерпать свой потенциал во всей полноте. И в этом Мистик абсолютно с Заратустрой соглашается.

И Ницше, и Ошо часто упрекали за идею о «любви к дальнему». Давайте отвлечемся от упреков и попытаемся разобраться в самой сути.

Кто такие «ближние» для Мистика? «Ближний» есть не кто иной, как часть той же самой толпы, которой принадлежит каждый человек. Так называемый ближний следует той же религии, он говорит на том же языке, он следует той же морали, тем же ценностям, он следует той же идее Бога. Он ходит молиться в тот же храм. Он не что иное, как копия.

Заратустра учит бежать от «ближних» и любить «дальних». Только потому, что «дальний» может стать для человека возможностью роста, возможностью преображения, возможностью трансформации. «Ближний», с точки зрения Ошо, — просто зеркало, он отражает лицо человека. «Смотрите на дальние звезды… любите дальних».

Для Мистика призыв Заратустры любить самое далекое — великий вызов. Вызов всем, кто еще жив, кто не стал «музейным экспонатом», христианином, индуистом, мусульманином и прочими «музейными редкостями». «Они давно умерли; просто их мертвые тела продолжают дышать, жить. Они почему-то забыли, как перестать дышать».

Выше любви к человеку Заратустра Ошо считает любовь к делам и любовь к далеким, призрачным видениям. Ошо уверен: то, что сегодня является только мечтой, внутренним видением человека, уже завтра может реализоваться. Он учит расширять горизонты собственного видения: никогда не останавливаться, вместе с жизнью находиться в поиске новых, неожиданных целей, любить цели непопулярные, позволять себе сильные, возвышенные мечты, далекие перспективы.

Заратустра Ошо — великий психолог. Он учит «не о ближнем, но о друге». Разница огромна. С точки зрения Ошо, ближний — случаен, просто он взял и оказался соседом, родственником и т. д. Друг для любого человека — это совершенно сознательный выбор. Для Заратустры Ошо дружба — высшее качество любви. Для него любовь становится явлением чисто духовным — алхимией, преображающей мир.

Любовь и дружба становятся синонимами творчества. Ошо подчеркивает: если бы люди знали только одну религию — любовь, наш мир давно стал бы раем. Заратустра Ошо призывает любить так тотально, чтобы друг не мог не стать сверхчеловеком.

Любви и миру, утверждает Заратустра Ошо, нужны не «ближние», а «друзья». Которые любят, но не вмешиваются. Которые не ставят условий, но оставляют возлюбленных совершенно независимыми. Которые умеют жить из любви — созидательно, творчески. Им известен дух созидания, и потому они умеют чтить его в других.

Для Ошо и его Заратустры созидание — единственная существующая религия. В минуты творчества человек становится един со Вселенной и впервые находит самого себя.

Если же, говорит Ошо, измерение творчества неизвестно, то неизвестно и что такое истинная религия. Потому что она — не поклонение, ее не отыскать в священных писаниях. И состоит она лишь из одного — из нашего участия в созидании.

Заратустра Ошо говорит о пути созидающего. Для него созидающий никак не может быть частью толпы. Мистик подчеркивает, что творец должен научиться одиночеству, уединению, научиться красоте уединенности. Путь созидающего в конечном счете ведет к самому себе, он уводит прочь от толпы — в одиночество. Созидающий непременно должен уйти — чтобы наполниться.

Это трудный путь. Ошо много раз повторял, что уединение — это сама суть нашего бытия. Но толпа не признает уединение. Она ненавидит тех, кто хочет идти своим путем, иметь свой образ жизни и быть индивидуальностью. И в этом нет ничего удивительного, говорит Ошо. Потому что индивидуальность своей отделенностью напоминает стаду о его низости. А стадо хочет, чтобы мы были просто одним из толпы.

В такой манере Ошо решается заговорить о комплексе неполноценности толпы, коллектива. Он указывает, что те, кто страдает от собственной низости, хотят быть с такими же, как они сами. Им не нужны индивидуальности, поскольку в присутствии личности не удастся забыть о собственной неполноценности.

Личность всегда живет в великой скорби. Заратустра Ошо заговаривает о личности, творчестве и свободе. То есть о самом трудном.