Где-то должна быть пачка Дика. Он забыл свой Winston пару недель назад. Они тогда нажрались как свиньи. Ну, как вчера. Или почти. Надо пошарить на кухне. Крэй бросил взгляд на экран. Все нормально. Привод гудит, вытаскивает с осколка порции байтов, трудолюбиво пишет их на хард. «Я тут пока совершенно не нужен».
Крэй сидел у окна с пустой банкой от оливок Vitaland – теперь это была пепельница. Опять мело. Снежинки плясали в своем замысловатом танце. Крэй мысленно сравнивал их со стайками маленьких рыбок. Иногда, подхваченные каким-то хитрым турбулентным потоком, тысячи этих белых крошек вдруг мчались навстречу основному потоку или кружились в странном хороводе. Звонить Дику бесполезно. Я-то знаю, что такое палата интенсивной терапии. Лежит он сейчас в полной отключке. Куча проводов, трубочек. Какой там на хрен сотовый? Он даже поссать не может подняться.
Голова чуть кружилась от выкуренной сигареты. Крэй взялся за джойстик и подъехал к рабочему столу. 10%. Привод прочитал только десять процентов информации. «Ладно. Подождем», – согласился Крэй и поехал на кухню. Включенный JVC тихо бормотал шестичасовые новости. Опять показали сгоревшую тачку фэбээровцев. Какой-то хмурый мужик что-то там говорил в микрофон с надписью CNN. Вращал белками глаз. Типа все будут задержаны и получат по заслугам. Ну-ну. Задержаны… Рэт вон Дика переехал и пьет сейчас где-нибудь в баре. Поминает Бигги. Черт! Это сколько ж уже народу пострадало из-за этого диска? Кое-кто вообще к праотцам отправился. Крэй достал из холодильника готовую пиццу. Не то чтобы готовую. Минут десять на максимуме в микроволновке, и будет готова.
В восемь вечера Крэй сидел на кухне и докуривал последнюю сигарету Дика. Он пялился в экран телевизора, не особо сосредотачиваясь на происходящем. Оживился, когда показали Старого Хрыча. Джонсон и Дворак вели Крутова под руки, на запястьях браслеты. «Задержан глава преступной группировки…» Упаковали-таки старика. Вот она – неограниченная власть, плюс чувство собственной неполноценности. По мнению Крэя, всем этим парням с удостоверениями и делегированным государством правом на убийство требовался личный психоаналитик. Не тот, который один затраханный на весь полицейский участок. А один на каждого обиженного в детстве, закончившего какую-то там академию и расхаживающего теперь с «глоком» под мышкой и чувством превосходства в душе. Абсолютно официально. Черт! Их ведь даже в самолет с пушками пускают. А может, и нет. «Подведем итоги, – хмыкнул Крэй. – Сыч в тюрьме. Джонсон и Дворак тоже. Хотя и по эту сторону решетки, но им с этим расследованием сейчас точно не до диска. Дик в больнице. Бомбилы Сыча: одни в морге, другие рвут когти из Чикаго. Короче, как-то так получилось, что Крэй остался один на один с куском поликарбоната. В голове Крэя мелькнула шальная мысль: «Нет! Чушь собачья. Куда я на своей «Тошибе» убегу? К черту!» Крэй покачал головой и громко сказал сам себе:
– Надо глянуть, как там идет процесс. На девятнадцатидюймовом мониторе «Acer» в правом верхнем углу высвечивалась цифра 18%. «Да-а… – протянул Крэй. – Длительный процесс. Где моя «Белая лошадь?» Ночью Крэй просыпался два раза. Первый раз было 34%. Второй – 57%.
Проснулся Крэй от пронзительного верещания компьютера. Это ж надо! Сгенерировать такой противный звук! Не торопясь, он перебрался с кровати в кресло и поехал в кабинет. «100%, – мигало на экране. – Нажмите любую клавишу»… «Нажмем», – сказал Крэй и нажал пробел. Длительный опыт общения с чужим софтом научил его избегать в таких случаях Enter. «И что мы имеем?» – спросил Крэй у компьютера.
А имел он порядка двухсот мегабайт разрозненной, перемешанной, словно в миксере, информации. «Для начала неплохо. Теперь осталось разобраться в этом бардаке». Крэй развернул «Тошибу» и поехал в душ. Как бы там ни было, а утренний туалет и завтрак не отменялись.
Крэй специально себя тормозил. Часть его вопила: «Кончай жрать! Там, на экране то, что ты так сильно хотел выцарапать. Из-за этих двухсот мегабайт уже пострадала уйма народу. Вперед, парень! Надо разобраться с этим дерьмом». А вторая половина спокойно отвечала: «Ну и что? Теперь эта хрень никуда не денется. «Винты» у меня очень надежные. Сейчас позавтракаю и спокойно разберусь с этим делом; В общем, торопливость тут ни к чему. Из-за нее можно упустить что-нибудь важное». А работа предстояла трудная. Ни одна программа не смогла бы вычленить из этого хаоса что-то внятное. Только обыкновенные человеческие глаза и мозги. Где-то интуиция, где-то просто надежда на удачу. Крэй спокойно закончил завтрак, составил посуду в ESF-235 и покатил в кабинет. Перво-наперво он записал файл на два компакт-диска. Так, на всякий случай. Один компакт приклеил на двойной скотч под подоконник. Второй положил под посудомоечную машину. Хрен его кто там разглядит.
– Ну, вот! – громко сказал Крэй. – Вот теперь начинаются настоящие танцы. – Он надел специальные очки – они гасили блики экрана и вроде бы снижали интенсивность излучения. Приступим…
Через три часа Крэй набрел на RIFF… WAVE. Те байты, что были между этими двумя словами, не важны. Главное – это слово RIFF (Resource Interchange File Format). С него начинался WAVE-файл. Самый когда-то, можно сказать, распространенный музыкальный формат. Крэю чертовски неохота было нырять в историю создания WAVE-формата и все такое. То, что он выяснил в Интернете, это был используемый в данном типе файлов метод импульсно-кодовой модуляции – PCM (Pulse Code Modulation). Это означает запись в файле значений квантованного кода в последовательных точках дискретизаций. В заголовочной части файла содержится основная информация об оцифрованном звуке, например, число каналов и частота дискретизации, а также среднее число передаваемых в секунду байтов. «Да и хрен с ними!» – подумал Крэй и скачал специальную программу. Она сама, безо всяких там заголовков пыталась сыграть музыку из предложенной последовательности байтов. Эмпирическим путем можно было подобрать самому вид записи – 8/16 бит, моно/стерео. Крэй был уверен – в этих файлах спрятано что-то еще. А одним из приятных свойств скачанной Problem-WAV ver 3.2 было отображение воспроизводимого байта.
Часа через четыре Крэй сказал «поехали!» и включил режим Play. Зазвучавшая музыка показалась ему чарующей и странной одновременно. Что-то в ней было такое… Или, может, Крэю просто почудилось. Последняя неделя… Вся на нервах – лучший друг в больнице, почти ежедневная стрельба под окнами. Короче, нервы ни к черту. Но это пианино или фортепиано там. Было в этих звуках классики что-то сентиментальное. Романтичное до чертиков. Хотя Крэй даже не был уверен, что это классика. То, что это не Red Hot Chilly Peppers, – точно. Но что это? Крэй с удивлением подсовывал программе очередные фрагменты восстановленной с осколка информации и не верил своим глазам. КАЖДЫЙ БАЙТ БЫЛ НА МЕСТЕ. На диске действительно была записана музыка. Неизвестный пианист играл непрофессионально, даже Крэй это чувствовал. Но вдохновение. Это было. Да. Вполне возможно, что играл ребенок. Очень талантливый ребенок. В колонках отзвучала последняя нота, программа закрасила красным последний байт, и Крэю вдруг открылась истертая до дыр ИСТИНА. Что в мире есть грязь – деньги, насилие, предательство. И есть падающий с неба снег, яркое солнце, музыка… Две грани. Темное и светлое. Добро и зло. Это то, что скрывалось ото всех в этой истории. То, что у мира две грани. И то, что на хранящихся в сейфах осколках CD можно хранить память о музыке. О действительно красивой музыке…
Крэй депрессивно пялился в окно на мельтешащие в декабрьском ветре колючие снежинки. В руке стакан чистого джина, культи ног укрыты теплым пледом. Странная штука. Именно в такую погоду ему казалось, что у него мерзнут ноги. Ноги, которых нет уже восемь лет. А еще Крэй думал о снежинках. О том, какие они, сволочи, геометрически правильные и что ему, Крэю, давненько уже не приходилось разглядывать их у себя на рукавах куртки, а только вот так – за окном. А разве так разглядишь? Только и видны пляшущие в хаосе белые точки. Супермобильное кресло «Тошиба СелфХелпер-12» подмигивало огоньками, впитывая электроэнергию в свои аккумуляторы из настенной розетки. Крэй методично заправлялся джином, ожидая ту самую грань, за которой депрессия отступает или превращается в тягучую, чугунную сонливость…
