Драко срывался на крик. Ему хотелось сделать больнее уже покойным родителям. Да каким там родителям! Людям, от которых он не получил любви, ласки и заботы. Вместо этих трёх составляющих он получал боль и унижения. И Драко хотелось, чтобы они тоже получили ответку.

Портрет Нарциссы молчал. Малфой-младший давал им последний шанс. Он знал, что впоследствии он сделает с портретами, но шанс перед концом тоже необходим.

- Почему ты молчишь? – немного спокойнее спросил Драко.

- Я не могла ему перечить, - тихо ответила та.

- А, то есть, отдавать меня в лапы этого пиздеца ты могла? А себя пожалела? Ты знаешь, какая это боль? Когда тебя разрывает на куски, тебе хочется взять и перерезать себе горло от безысходности, чтобы всё это прекратилось. Когда тебе кажется, что твои кости плавятся, а органы словно сгорают изнутри. Когда у тебя пропадает слух, а перед глазами ты не видишь ничего. Ты хоть раз такое чувствовала? – с вызовом протараторил Драко. Нарцисса вновь промолчала.

- Прости, - спустя время прошептала мать. Драко такой ответ не устроил. Он не хотел видеть этих людей, которые с самого детства ломали его и пытались сделать из парня марионетку, которая будет выполнять все приказы. Его тошнило от их лиц. Тошнило от этого напыщенного взгляда, как у индюка, отца; тошнило от слёз матери, которые лились у неё с глаз.

- Вы не спасли меня от паразитирующей во мне тьмы. Почему я обязан вас спасать?

«Драко, прошу тебя, помоги мне…» - раздалось эхом в голове у парня. Он немного оторопел. Почему крошечные кусочки мыслей о Тройке до сих пор в его голове?

Отмахнувшись от них, Малфой медленно приблизился к камину. Достав волшебную палочку, Драко нацелил её на портрет отца:

- Вингардиум Левиосса! – спокойно произнес парень. Тяжелая картина поднялась и зависла в воздухе.

- Знаешь, отец, - начал Малфой-младший, рассматривая Люциуса. В его портретных глазах заблестел страх. Но своим выражением лица Малфой не пытался этого показать. – Я долго пытался привыкнуть к боли, которой ты одаривал меня ежедневно до школы и каждый раз на каникулах. Я долго привыкал к тому, как ты склонял меня всё больше и больше в сторону Тёмного Лорда. И знаешь, я наконец смогу произнести слова, которые не давали мне спать по ночам и есть в этом доме. У меня есть жизнь, отец, своя жизнь. У меня свои правила и свои принципы. Не те, которые навеивал мне ты. Я готов даже переспать с грязнокровкой Грейнджер, чтобы испортить кровь, которой ты так гордился. Ах, да, ты не гордился. Ты был жалким трусом, который ничего не мог сделать из-за статуса, которым тебя наградил Тёмный Лорд. Твой обожаемый Воландеморт. То существо, которое носилось за Гарри Поттером, как курица за яйцом. Вы нужны были ему только, чтобы потешить своё чрезмерное чувство собственной важности. Вы были пешками. И я не буду таким, как ты. Я воспитаю своего сына в любви. Без боли. Я не заставлю своего сына ненавидеть меня! – заорал Драко, срывая голос. Внутри него бушевали гнев и черти. Параллельно с ними в области сердца Малфоя закололо. Он так давно хотел это произнести эти слова в лицо Люциусу. Он хотел выплюнуть тот яд, который просочился в его кровь с рождения, да даже с утробы. Ведь там была кровь Люциуса Малфоя. Человека, который не способен любить. Даже свое наследие.

- Ты жалок, щенок, - процедил сквозь зубы Люциус, скрывая злость и ярость в глазах. Драко понимал, что сказал бы он это вживую отцу, тот сию же минуту прикончил бы его. Но сейчас, Малфой-младший был живее всех живых. В его груди билось сердце, а по венам текла кровь. Мерзкая чистая кровь. Он хотел её смешать, заменить, сделать всё что угодно, лишь бы перестать быть пешкой своего отца.

- Инсендио, - спокойно сказал Драко, продолжая направлять палочку в сторону портрета папаши. Картина упала на паркет с грандиозным грохотом. Пламя охватывало золотую с серебряными переливами раму, заднюю стенку портрета и самого Люциуса. Драко хотел бы увидеть в тот момент выражение лица отца, но, к сожалению, картина упала передом на пол.

Аристократ перевел взгляд на свою мать. Женщина, прижав руки к открытым губам, и в молчании наблюдала за происходящим. Страх застыл в глазах Нарциссы, которая понимала, что мгновение – и она сама превратиться в пепел. Огонь начал распространятся по комнате, перекинувшись на дорогущий диван и персидский ковер. Драко было всё равно. Он смотрел в застывшие в ужасе глаза матери и пытался понять её мотивы во всем этом спектакле под названием «Жизнь Драко Люциуса Малфоя».

- Страшно? – спросил он, продолжая смотреть на Нарциссу. – Аква эракто.

Палочка Драко направилась в сторону пожара, который он устроил теперь уже в своём доме. С быстро исчезающим шипением пропадал огонь и ярость внутри аристократа. Он не думал, что будет так легко усмирить отца, который раньше были сильнее его. По крайней мере, Драко так думал. А на деле оказалось, что противостоять Люциусу было не так сложно.

Когда пожар был потушен, аристократ почувствовал небывалую усталость и в то же время облегчение. На ковре лежала пустая обуглившаяся рама, с выжженным посредине полотном. Отца там не было, Драко знал. Ему было всё равно, куда мог направиться Люциус.

Главное – чтобы не вернулся в поместье. Малфою-младшему просто хотелось отдохнуть.

Развернувшись на каблуках, Драко направился к двери. Он хотел выпить. В одиночку. Глупость и злость положения Драко стояли в его горле, словно ком. Хотелось проглотить его, избавиться от всего.

Дверь с грохотом захлопнулась. Он оставил половину своего прошлого там, за стеной. Выслушивать извинения от страха матери Драко не желал. Ему нужна была выпивка и ничего более.

========== Глава 8. ==========

Желание поддаться алкогольной зависимости в одиночку пропало у Малфоя-младшего после первого глотка огневиски. Поэтому он отправил с письмом сову прямо к семейству Забини. Пока Драко ждал своего, так называемого друга, он рассматривал в окне заброшенный сад Нарциссы.

Раньше она занималась им. Домочадцев и эльфов она не подпускала к нему. Драко вспомнил, как первое время в детстве он помогал матери. Но отцу не нравилось такое занятие его будущего наследника, поэтому где-то в пятилетнем возрасте Драко впервые почувствовал на себе Круцио.

Невероятная боль, которая отбила у него желание заниматься с Нарциссой садом, была первым шрамом на его сердце. Каждое произнесённое Люциусом непростительное заклинание отпечатывалось у него между рёбер. Драко прекрасно понимал, что теперь сердце для него – это затвердевший орган, которое больше не способно на жалость и любовь.

За спиной Драко раздался лёгкий хлопок. Он обернулся. Блейз спокойно стоял и струшивал с рукава пиджака невидимые пылинки.

- Звал? – спокойно спросил тот, подняв карие глаза на Малфоя.

- Да, - тихо ответил Драко и, развернувшись, поднял руку, в которой была бутылка огневиски. – Выпьешь со мной?

Забини улыбнулся самой обворожительной улыбкой в его арсенале и кивнул.

***

- Я сжег портрет своего отца, - манерно ответил уже слегка поддатый Драко, развалившись на диване. Его взгляд скользил по ярко-оранжевой жидкости в бокале.

- Ты что? – удивленно спросил Забини, медленно опустив свой.

- Сжег портрет отца. Ты знаешь, так полегчало, - спокойно сказал Драко и, слегка усмехнувшись, залпом выпил оставшийся алкоголь в бокале.

- Ничего себе. Папин сынок вырос. А Нарцисса что?

- Всё ещё в бежевом зале. Я не тронул её. Не придумал, за что можно её наказать.

Забини громко рассмеялся. Его смех разразился эхом в пустой гостиной. Отсмеявшись, Блейз легким жестом вытер невидимые слёзы с уголков глаз, и широко улыбнулся.

- Ну, ты даешь. Я не ожидал от тебя такого поступка. Но, при учёте того, что пять лет ты провел в Азкабане, то.. в тебе слишком много изменений.

- В каком смысле?

- У тебя поменялось отношение ко всему. А про глаза вообще молчу. Ещё никогда не видел в твоих глазах столько пустоты и одиночества.