Однокомнатная квартира, неплохая зарплата и отличные перспективы для роста. И началось лето шестнадцатого года, потом семнадцатый, восемнадцатый и вот заканчивается двадцатый. Результат просто ужасал.

Почти четыре тысячи малышей со страшнейшим поражением мозга. По сути детки рождались без мозга. И вот по прошествии четырех лет она заместитель главного врача специализированного центра по уходу за. Тут даже как врач Маргарита Николаевна затруднялась ответить. Вопрос был прост. Эти дети, они люди? Ведь что такое человек? В первую очередь это мышление. Ну и какое мышление в теле где мозг просто кусок слизи и не более. Но весь мир признавал таких детей инвалидами детства и приходилось тратить безумные деньги на поддержание жизни в этих телах которые даже обычных рефлексов не имели. У многих даже чувства голода не было. Так вот и стояла молодая врач у окна и думала. Это люди или просто куски мяса? Такой вот странный вопрос для врача тем более для женщины. На улице было мерзко, даже в теплом и сухом помещении ей просто до костей пробирал ветер и мокрый снег который летел и намерзал на промерзшей земле грязно-серыми буграми. Домой? Дома пусто.

Дежурный любовник которого она завела просто для здоровья ночевал всегда дома со своей женой, так что для коротких встреч выбирали в основном время днем. Молодая женщина развернулась и пошла мимо боксов. Одно и то же, всегда одно и то же. Глаза. Глаза в которых нет ничего. Знаете это примерно как смотреть в окно в самую темную пору.

Можно добавит проливной дождь и висящие тучи. Если в этот момент кто то включит яркий свет в комнате то окно моментально станет темным, непрозрачным и пустым. Вот такие же глаза были у всех малышей которые вяло шевелились в боксах. Эти были редкостью в основном же детки просто лежали и ни на что не реагировали. В этом помещении даже детский плач и то был большой редкостью. «И таких огромных палат пятнадцать, на трех этажах» С горечью подумала врач. Ну и видимо придется администрации изыскивать еще пару зданий или даже строить что то огромное и специализированное. На такое совершенно невыносимое настроение накатывали мысли о профпригодности. Маргарита Николаевна прекрасно себе отдавала отчет что на этой должности и именно в этом центре она деградирует. Бумажки, бумажки. После каждой смерти младенца гора никому не нужных бумаг, а вот реальной работы для врача в центре просто на было. Что лечить то? Все скажут мозг, пытаться восстановить его функции. И как это сделать? Все опять ответят. Ну вы же врачи вам и карты в руки. Нет ответа и нет решения. Лечить врожденные патологии с повреждением глубинных слоев мозга. Ну врачам это не под силу, разве что господь с неба спустится. Зато использовать центр как экспериментальную площадку для проверки совершенно новых и неопробованных лекарственных средств, о да. В очередь стоят и готовы платить. Да вот только закон запрещает, без согласия опекунов. А кто у нас опекун? Правильно. Мамочки оказались от таких подарков судьбы и опекун для этих детешек государство. Так что пока ничего не ясно с этими предложениями фармацевтических компаний. Тянут пока чиновники, тянут.

Или поделить откаты не могут или реально боятся общественного мнения.

Маргарита Николаевна практически уже подошла к выходу когда из отдаленного угла раздался крик ребенка. У нее даже глаза от удивления раскрылись. Но резко развернувшись она практически побежала к боксу в котором истеричным криком заходился маленький комочек жизни. Именно жизни, ибо так требовательно орать мог только здоровый младенец.

Младенец выгибался в боксе, требовательно орал и СМОТРЕЛ. Глаза. В них появилось требование, хотение, желание. В них появилась мысль. Откинув прозрачную крышку врач взяла выворачивающееся тельце на руки и начала его просто качать и сюсюкать пытаясь успокоить. Потом нажала на кнопку вызова персонала и уже вместе с медсестрой они накормили, напоили и перепеленали младенца. И уже по новой укладывая уснувшего младенца в бокс она посмотрела на бирку.

Арсений Борисович Ветров. Гласила надпись. Год рождения две тысячи двадцатый.

— Ну здравствуй Арсений Борисович.

Прошептала врач и с уже с не таким тоскливым настроением пошла спать в свой кабинет. Домой в пустую квартиру ехать не было ни какого желания.

Первое яркое воспоминание из детства это детская площадка. Помню очень яркие и насыщенные краски в которые были раскрашены карусели, горки и всякое такое. И боль. Я видать тогда навернулся и видать довольно сильно. Поэтому помню на фоне этих красок народ и потом запах больницы, белые халаты. Ну и вопли. Мои разумеется, орал я видать будь здоров. Потом уже когда я подрос то поговорил с няней которая тогда работала в нашем детском доме. Ну да. Я навернулся с горки и вывихнул плечо. Ну и понятно дело переезд в обычный детский дом. Контраст был очень разительным и лично для меня неприятным. Из яркого солнечного мира игрушек я в одно мгновение попал в серый мир, серой краски. Но самое главное. В этом новом мире меня первый раз ударили. Вот так вот просто, ни за что, походя. Я стоял в коридоре и кто то из взрослых проходя мимо сказал.

— Подвинься щенок.

Я понятно дело не успел среагировать и как баран продолжал стоят на самом проходе. И мне прилетел фофан в лоб. Фофан это такой щелбан пальцем с оттяжкой. В общем голова моя чуть не взорвалась и я отлетел к стене. Ну само собой я заплакал. За что мне ткнули пальцем под дых и злобно прошипели.

— Заткнись придурок.

А я не только орать, я дышать то не мог. Попали сцуки в солнышко, да так что дыхание сперло. И началась моя борьба с новым миром. И в этом мире я мог опереться только на себя и ту команду которую я в конечном итоге сбил. Этакая стая молодых волчат. Ну по порядку.

Две тысячи двадцать шестой год первое сентября и я пошел в школу. Тут просто необходимо отвлечься и рассказать об одном происшествии которое случилось со мной в пять лет. Лето. Нас всех вывели на уборку территории нашего детского дома. Мы, ну то есть вся малышня собираем всякие бумажки, веточки в общем мелкий мусор. Средние, вот те пашут.

Метут, носятся с тачками в общем это основная движущая сила. Старшаки.

Ну эти просто курят, купили где то несколько баллонов с пивом ну и изображают что как бы и работают. Ну и надо сказать что иерархия у нас очень жесткая, я бы даже охарактеризовал несколько другим словом.

Жесточайше-подавляющая. То есть никто и никому ничего не объясняет.

Нарушил грань и все. Для нас или фофан или тычек в солнышко, для средних избиение. Ну а у старшаков за реальный косяк могут и просто зарезать. В общем все мы в жестко очерченных рамках которые сами для себя и установили. Могу еще добавить. В детском доме все намного жестче чем на зоне. Вот допустим на зоне есть опущенные как класс людей находящихся на самом низу социальной лестницы. А вот у нас таких нет. Ты крыса, ну то есть что то украл у своих, тебя не зачморат. Нет. Ты просто исчезнешь и тебя долго будут искать с собаками и полицией. Угу. Только парочка из старшаков будет точно знать где тебя притопили, с батареей на шее или в какой фундамент замуровано твое тельце. Так что где то так. Ну и есть очень мощный момент который объединяет весь наш социум. Бизнес старшаков и по мере сил весь детский дом в нем участвует, мало того. Мы все получаем что то от этого СВОЕГО ДЕЛА. То есть старшаки реально делят общак на всех. Кому шмотка в конце месяца, кто то любитель сладкого и ему пару раз в неделю что то очень вкусненькое и дорогое покупают. Ну вы поняли. Бизнес прост. Девки на панель, понятно что не с младшей группы, педофилов мы все очень боимся и ненавидим. Все остальные или воруют или обычное собирательство банок, бутылок, маклатуры, пластика если повезет то и железо. Пару раз я слышал что старшаки никак не могут пробить тему с нищими. Дескать там все не просто и мы слабы, так что попрошайничество пока не для нас. Ну это так, к слову пришлось. В общем мы все с маленькими ведерками чешем территорию и потом когда ведерко наполнилось идем к ближайшей тачке и вываливаем ведерко в нее. Ну и дело случая дамы и господа. Я набрал свое ведерко и подошел к тачке.