Ник видывал немало трупов, как «живьём», так и на блестящих, грубых и безжалостных фотографиях типа этой, но ни разу раньше ничто не вызывало у него такую тошноту, как сейчас. Это была жестокость одного ребёнка в отношении других детей, случившаяся в провинциальном саду. Жертвы насилия были примерно семи и девяти дет.

Здесь была также фотокарточка Рокси в те годы, но сделана ока была не полицейским фотографом, а взята из семейного альбома. На этом фото была изображена деточка с косичками и коронкой на зубах, улыбающаяся в объектив чьего-то старенького «Кодака».

— Сколько ей было лет, когда она совершила преступление? — спросил он у Кашман.

— Четырнадцать. Как я уже говорила, это было самое крупное преступление, совершённое подростком. Ей следовало бы подождать годика четыре, прежде чем убивать их, если она хотела, чтобы её привлекли как взрослую.

Ник был озадачен:

— Но Салливан-то сказал, что у неё не было приводов, да и осуждена она не была.

— Да, её, действительно, не арестовывали. Над ней никогда не было судебного процесса. Её направили в специальный приют, типа небольшого Этескадеро — только для детей. Этескадеро был специальным домом, где содержались малолетние преступники со всего штата Калифорния.

— Я не нашёл этого факта в файле о приводах, — объяснил Гас. — Потребовалось немного творческого мышления. Я наткнулся на это, просматривая файл государственной службы здоровья и человека, выискивая упоминание о Роксэйн Харди, находящейся под опекой штата.

— А что подтолкнуло тебя, Гас, на это?

— Что? Да то, что она была этой чёртовой сумасшедшей, вот, как это получилось, сынок. Я пришёл к выводу, что она должна быть указана в списке умалишённых штата. Да и, чёрт возьми, больше мне нечем было заняться прошлой ночью, — пожав плечами, ответил он.

— Был ли какой-либо мотив? — спросил Ник и тут же сам понял, что сморозил глупость, задав такой вопрос. В таком случае это преступление должен был бы совершить взрослый, но его совершил ребёнок. Само понятие «мотив» как-то не стыковалось с этим.

Гас расхохотался:

— Мотив? Ага, она сделала это ради того, чтобы получить деньги по страховке.

Однако Джэнет Кашман не думала, что это убийство могло послужить основой для шуток и смеха. Она, нахмурив брови, посмотрела на Гаса.

— Она сказала, что не сознавала, что делает. Вот, только что она играла в комнате со своими братишками, а в следующий момент перерезала им глотки отцовской опасной бритвой. Она сделала это под влиянием какого-то внешнего импульса. — Кашман пожала плечами. — И так уж получилось, что бритва была под рукой.

Гас и Ник уставились на неё. Они уже слышали подобную историю чуть раньше, точно такую же историю от ласковой старой леди по имени Хейзл Добкинз, которая, так уж получилось, тоже была подругой Кэтрин Трамелл. Гас пробормотал что-то себе под нос. Это было похоже на слова: «Чёртовы сумасшедшие, мать их».

— Вы хотели бы получить копии? — спросила Кашман. — А то я собираюсь навестить шефа до того, как он уйдёт на ленч.

— Не-а, — ответил Ник. — Думаю, что они нам не нужны.

— Спасибо, сержант, — поблагодарил Кашман Гас.

— Большое спасибо вам за помощь, Думаю, нам пора.

Они вышли из здания полицейского управления и направились к своим автомобилям.

— Знаешь, — признался Ник, — я никак не могу взять в толк, что за чертовщина происходит вокруг.

— Это не так сложно, сынок. Эта юная фермерка, девчонка по имени Роксэйн Харди, настолько устала от послеполуденной возни со своими младшими братишками, что решила усмирить их и обуздала их этим радикальным способом, надо сказать, достаточно успешно. Почти как Хейлз Добкинз, усмирившая всю свою семью. Только в отличие от неё наша Рокси воспользовалась не подарком ко дню свадьбы, а папочкиной бритвой.

— Но почему?

Гас откинулся на побитое крыло своего «кадиллака»…

— А имеет ли это значение? Хейзл, Рокси, эта хорошенькая, богатенькая Кэтрин Трамелл… — Он покачал головой и рассмеялся, — О, Боже, какое трио! Можешь представить себе, о чём они вели беседу, расположившись ночью вокруг костра, — и уныло раскачивая головой, Гас заполз за руль своего подбитого «кадиллака» — пожирателя бензина. — Скажи мне, сынок, тебе вообще встречался хоть один её дружок, который не убил бы кого-нибудь? — Он дёрнул дверь, она захлопнулась.

Я думаю, что это всё объясняет. И ты должен признать, что это совсем в ином свете выставляет твои ежедневные разговоры с этой девочкой. — Он ткнул ключом в замок зажигания, разбудив тем самым огромный двигатель. — Ладно, увидимся позже, Ник. — Машина начала отдаляться от Каррана.

— Я теперь уже не уверен в том, что она это сделала, — крикнул Ник, пытаясь перекрыть своим голосом громыхание двигателя «кадиллака»…

Гас насмешливо фыркнул и посмотрел на своего напарника глазами, полными сожаления:

— О которой именно ты говоришь, сынок? Мы знаем, что учинила старая Хейзл; нам известно, что совершила убийство и юная Рокси. Что касается оставшейся, то она приняла на себя вид невинной кошечки, из которой так и брызжет наружу огненная лава, и это, Ник, свернуло тебе мозги. В общем, как я и сказал, увидимся позже, сынок. — Гас Моран переключил передачу и удалился.

Ник последовал за ним, пристроив свой «шевроле» к колесу подбитого «кадиллака». Так они пересекли округ Сонома и въехали в Мэрин. Когда их конвой, состоявший из двух автомашин, подъехал к Сан-Франциско, Гас Моран увеличил скорость и повернул в сторону Сан-Франциско, присоединившись к длинной веренице автомобилей, организовавших очередь из желающих проехать по мосту Голден-Гейт-Бридж и попасть в город.

Ник, совершенно не соображая, что делает, собирался повторить манёвр своего напарника, но в этот момент в поле его зрения попал зелёного цвета дорожный указатель: «Ричмонд, Олбани, Беркли — направо».

Повинуясь непонятному импульсу, он повернул направо, держа свой путь я сторону Беркли, где находился кампус самого престижного университета всей Калифорнии, колледжа, где Катрин Трамелл в своё время корпела над своими студенческими работами. Хотя это и маловероятно, но, может быть, удастся что-либо раскопать в её студенческом прошлом. Предположительно, там могла быть какая-нибудь информация и о Лайзе Оберман, о странной мучительной карьере этой студентки колледжа, которая так истязала Кэтрин Трамелл. когда та была на втором курсе.

Путешествие из Сан-Рафаэля в Беркли открывает взору прекрасные пейзажи; великолепные виды предстают с высоты моста между Ричмондом и Сан-Рафаэлем: слева — Сан-Пабло-бей, а справа — огромное, мерцающее пространство Сан-Франциско-бея. Если оглянуться назад на Сан-Рафаэль, то с высоты этого моста на той стороне канала можно разглядеть дома стоимостью в несколько миллионов долларов, принадлежащие тому самому изысканному сообществу; впрочем, можно увидеть и несовместимое с ними, запретное здание тюрьмы «Сан-Квентин», отделённое от дорогостоящих домов, магазинов и моря с помощью cordon sanitaire[13] пятьсот восьмым междуштатным шоссе. Ник давно уже потерял счёт тем людям, которых он отправил на отдых в «Квентин», но прекрасно помнил, что её женское отделение в течение многих лет служило домом для Хейзл Добкинз.

Он проехал по шевронным быкам длинного моста и попал на другую его сторону. Достопримечательностей, на которые следовало бы взглянуть, здесь уже не было. Ник промчался по «спальным» районам Ричмонда и Олбани, проехал мимо ипподрома, Голден-Гейт-Филдз и свернул на Юниверсити-авеню, главную артерию, связывающую университетский кампус с «остальным миром».

Некоторые районы Беркли, казалось, были заморожены во времени — в очень специфическом времени, конце шестидесятых. По улицам медленно бродили хиппи, разодетые в комбинезоны и тенниски; огромные площади стен были покрыты различными рисунками и испещрены лозунгами, призывавшими к бесплатной медицине, помощи бездомным и проклинавшими внешнюю политику США в отношении стран Центральной Америки, Африки и Среднего Востока. Видимо, самим определением Беркли было предписано оставаться одиноким аванпостом радикализма в Соединённых Штатах, даже несмотря на то, что в его политической позиции можно было выявить некоторые признаки старомодности. Большинству хиппи, похоже, было лет по пятьдесят, и Ник мог себе представить, как эти седеющие ветераны контркультуры собираются где-нибудь, чтобы забить пару косяков и предаться воспоминаниям о счастливых деньках Народного парка, противостоявшего официальному Вашингтону, и о Днях Гнева, и, вроде ветеранов в Зале Славы, обменивающихся антивоенными историями.