Наконец, и наш (внесенный в Государственную думу) проект обязательственного права идет по тому же пути, хотя и не совсем согласно со своими двумя только что приведенными образцами. Так, прежде всего, по примеру Германского уложения он устанавливает возмещение нематериального вреда при некоторых определенных деликтах. Статья 1201 говорит: "В случаях причинения обезображения или иного телесного повреждения, равно как и в случае лишения свободы, суд может назначить потерпевшему денежную сумму по справедливому усмотрению, принимая во внимание, была ли со стороны виновного обнаружена злонамеренность и другие обстоятельства дела, хотя бы потерпевший не понес никаких убытков (нравственный вред)". Статья 1202 присоединяет сюда случаи любодеяния и обольщения. Далее, проект заимствует из Германского кодекса и положение относительно неустойки: ст. 70 предписывает судье при понижении этой последней "принять в соображение не только имущественные, но и другие справедливые интересы верителя". Сверх того, мы имеем в нашем проекте следующее неизвестное предыдущим кодексам и чрезвычайно любопытное правило. Статья 130 гласит: "Верителю должны быть возмещены убытки, которые непосредственно вытекают из неисполнения должником обязательства и которые могли быть предвидены при заключении договора. Должник, умышленно или по грубой неосторожности не исполнивший обязательства, может быть присужден к возмещению и других, кроме указанных выше, убытков, хотя бы они заключались не в имущественном, а нравственном вреде и не подлежали точной оценке". Как видим, наш проект выходит уже за пределы деликтов и устанавливает возмещение нематериального вреда даже при (умышленном или по грубой неосторожности) неисполнении договоров. Правда, такое общее правило по отношению ко всем договорам, при ограничении возмещения нравственного вреда лишь некоторыми деликтами, может повести к курьезным и несправедливым последствиям (например, мастер, не доставивший мне к сроку костюма, будет отвечать за нравственный вред, а вор, укравший тот же костюм, отвечать не будет) *(51); тем не менее подобным расширением ответственности за нематериальный вред на область договоров наш проект далеко обгоняет своих западноевропейских предшественников.
Все эти факты непреложно свидетельствуют о том, что игнорировать нематериальный вред чем далее, тем более делается невозможным. Самые исключения, допущенные новейшими кодификациями из принятого ими общего начала о невозместимости этого вреда, в корне подрывают аргументацию в пользу этого начала.
Нравственный вред не может быть оценен на деньги! Но ведь для указанных в законе отдельных случаев возможность такой оценки признается; почему же она не признается вообще? Мотивы к Германскому уложению оправдываются тем, что оценка нематериального вреда зависит в высокой степени от судейского усмотрения, и распространить это усмотрение на все случаи значило бы отдать в руки суда опасный "суверенитет" над всей областью спорных отношений. Мотив для Германского уложения неожиданный: мы знаем уже, что в целом ряде гораздо более сомнительных позиций оно нисколько не останавливалась перед подлинным судебным суверенитетом. Между тем именно здесь ни о каком суверенитете не может быть речи: в вопросе о вознаграждении нематериального вреда дело идет не об установлении такой или иной, в законе не предусмотренной нормы, а об оценке известных фактических обязательств. Конечно, какая-либо точная оценка нравственного вреда невозможна, но вопрос идет, собственно, не об оценке, а о предоставлении потерпевшему некоторого удовлетворения, некоторой компенсации за перенесенное. Как правильно говорит Гирке, ввиду того что деньги являются ключом к целому ряду идеальных благ, уплата потерпевшему известной денежной суммы открывает для него возможность вознаградить себя другими духовными радостями и в этом смысле представляет для него действительный эквивалент потерянного.
Вместе с тем падает и другое возражение - о том, что такой оценкой самые нематериальные блага унижаются. Если они не унижаются при телесном повреждении, лишении свободы или посягательствах на женскую честь, то почему они будут унижены вознаграждением при грабеже, воровстве и всех других деликтах?
Неосновательно, наконец, и то опасение, что установление ответственности за нравственный вред создаст благоприятную почву для разнообразных неблаговидных и даже безнравственных притязаний: муж, например, будет искать возмещения нравственного вреда с любовника своей жены и т. п. Дать отпор всем таким притязаниям - прямая обязанность суда: правило о возмещении нравственного вреда создается, конечно, лишь для тех случаев, когда пострадавший действительно потерпел такой вред, действительно перенес страдания, а не для случаев простой возможности этих последних. Есть ли в данном конкретном случае подлинный нравственный вред или же только спекуляция на получении денежной суммы, разобраться в этом - естественная фактическая задача суда. Во всяком случае опасение подобных единичных неблаговидных притязаний не может служить основанием к тому, чтобы оставить без внимания все подлинные нравственные страдания людей. Без охраны нематериальных благ правовая защита сплошь и рядом окажется простой насмешкой.
Таким образом, ограничение ответственности за нравственный вред только случаями некоторых правонарушений не находит для себя оснований: то, что признано справедливым для одного случая, не может быть несправедливым для других. И то расширение этой ответственности на всю область "личных отношений", которое содержит Швейцарское уложение, должно быть приветствуемо как значительный шаг вперед.
Но, быть может, возмещение нравственного вреда должно быть ограничено пределами правонарушений (деликтов)? Быть может, по отношению к обязательствам из договоров право может чувствовать себя от этой задачи свободным? Как мы видели, и Германское, и Швейцарское уложения в области договоров выдерживают свое отрицательное отношение к нравственному вреду последовательно. Мотивом служит то соображение, что здесь заключающий договор уже заранее может предвидеть возможность нравственного вреда и потому может обеспечить себя установлением на случай неисполнения неустойки. Однако это соображение неубедительно. С одной стороны, далеко не всегда можно при самом заключении договора предусмотреть все те тяжелые положения, в которые может поставить неисправность должника, а, с другой стороны, как справедливо отметил Гирке, это один из тех аргументов, в основе которых лежит предположение, что гражданское право пишется для тертых деловых людей. Ввиду этого принципиальнее и правильнее поступает наш проект об обязательствах, устанавливая общую обязанность возмещения нравственного вреда при неисполнении договоров. Сомнительным только является принятое им ограничение этой ответственности случаями умысла или грубой небрежности.
Во всяком случае, как видим, принципиальные предрассудки в нашем вопросе уже сломлены, и старое воззрение сдает одну позицию за другой. Чем более развивается человечество, чем более начинает оно жить разносторонними нематериальными интересами, тем более праву приходится брать их под свою защиту, и, в частности, гражданское право не может уклониться от участия в этой защите. Пусть гражданско-правовая защита будет неполной и несовершенной, но, повторяем, лучше такая защита, чем ничто. Даже несовершенная защита содержит напоминание о необходимости бережного отношения к нематериальным интересам людей; даже такая защита будет иметь поэтому огромное воспитательное и предупредительное значение.
IX. Проблема производной личности (юридические лица)
Возрастающее значение личности не может не сказываться и в юридическом положении создаваемых ею союзов и учреждений. В этих последних индивидуальная личность находит себе естественное продолжение и восполнение.
Однако союзные образования отнюдь не составляют явления только новейшего права. Напротив, уже всякое древнее общество характеризуется разнообразными формами коллективизма; оно все состоит из таких или иных союзов - родов, общин и т. д., вне которых индивид находиться не может, вне которых самая правоспособность его немыслима. Но все эти союзы имеют для индивида принудительный характер: он не может не состоять в них, не может выбирать их своей волей, не может, по общему правилу, и выйти из них добровольно.
