— И как?

— Тётя Таня была в восторге. Говорит, у меня врождённый талант!

— Это почему это?! — удивился не слабо такому её заявлению.

— Ну…. Я всегда попадаю, куда хочу.

— Допустим, только допустим, но понимаешь, какая это опасная штука и не дай бог….

— Правильному обращению с оружием она меня научила.

— Хм. Так вот сразу?

— Да нет, мурыжила целую неделю. Зачем только. Там запомнить-то…. Так, на пару минут делов, — сказала она и тяжело вздохнула своим горестным мыслям.

Блин, сколько оказывается всего мимо меня проходит.

— Ладно, проехали. Но зачем тогда ты пыталась этих пацанов добить?!

— Эти амбалы на детей никак не тянут, — заявила она.

— Да какая разница?!

— Большая! Тётя Таня очень не советовала оставлять противников в живых, если только не нужен для допроса. Как только появляется возможность нужно обязательно добить. Схлопотать пулю в спину не хочется.

— Да вы там совсем ошалели?! Они ученики, простые ни разу не родовитые! Да и откуда у них оружие. Кто им продаст-то?

— Да мало ли! И вообще, зачем тогда лезли в ваши разборки?

— Дураки потому что!

— Тем более надо добить. Дебилов и без них хватает!

— Фрось, ты это из-за своей жизни в приюте?

— Нет! — выпалила она со всей возможной дерзостью в голосе и демонстративно отвернулась.

Вот и поговорили….

— Господин Захаров…

Кто это так официально, тем более, здесь? Директор!

— …тут к вам пришли.

А вот и Борис Моисеевич! Но моя мысль оказалась ошибочной. Это оказался совсем не он, а она. Кого угодно мог ожидать здесь, в обычной, в общем-то, школе, посреди рекреации, заляпанной пятнами крови, только не её.

— Здрасти, — непроизвольно вызвалось просторечие.

У самого, при этом, открылся рот от запредельного удивления, а глаза чуть на пол не выпали.

— Вы ко мне? — продолжал жечь, так и не попытавшись собраться с мыслями.

Если боги спускаются с небес, значит это кому-нибудь нужно. Ведь, правда? Из-за спины директора вышла Любомила Голицына, собственной персоной. Чем хотите, могу поклясться! Я ведь столько разглядывал её фотографию. Показалось даже, что сердце остановилось. Чуть было пульс не стал у себя искать. Господи, вживую она…. На некоторое время ушёл в прострацию и только блеск её серёжек вырвал из сладостного плена. Одета она была в светлый, чуть приталенный, длинный, почти до щиколотки, сарафан. Даже непроизвольно сглотнул и чуть не подавился. Во рту-то пересохло. Только это и позволило вернуться на землю.

Сразу стало заметно отсутствие на нём швов. А это значит…. Значит это…. В артефакте она! И не факт, что удастся его пробить даже из крупнокалиберного пулемёта! Лучшие ткани, дорогие модельеры…. Нет, "первый круг" до такой дешёвки не опустится. Всё исключительно в единственном экземпляре и только семейные портные-парамеханики. Да и паратехники успевают поучаствовать в создании одеяния. Смотря на это, чествуешь себя прямо-таки "сиротой казанской". Туфли на высоком, хм…. Скорее среднем каблуке, телесного цвета, почти сливающиеся с её загаром, уже не удивили. Только когда она двинулась в мою сторону, стало заметно, что это шпильки. Или нет. В общем, они не были привычно тонкими, а оказались скорее некими доведёнными до изящества, и не несущих даже намёка на тяжеловесность, каблучками.

В установившейся тишине, слышен был даже шум ветра за открытым окном, не то что мерный звук её шагов. Но была в них какая-то неуверенность. Откуда бы? Остановилась она непосредственно передо мной. Даже прикоснуться можно, руку только протяни. Едва уловимое движение воздуха от колыхнувшегося сарафана донеслось до меня, а ощущение было, будто в ударную волну от ядерного взрыва попал. Ей-богу не понятно, как на ногах удержался!

— Да, я пришла к вам, Трифон Агафонович.

Чё?! По имени отчеству? Это точно ко мне обращаются?!

— Любомила Голицына, к вашим услугам, — представилась она, используя совершенно для меня неожиданный оборот.

А где отчество-то? Ау? Я что, сознание потерял и сейчас брежу? Ведь не может такого быть! Она меня выше себя поставила?! А потом…. Она опустилась передо мной на колени. Чувствую, либо лыжи не едут, либо…. Ничего не понимаю!!! Да и не думал я в тот момент о высоких материях. Сарафан, её грудь ниже моего уровня глаз…. Совместили. В мыслях было только — спасибо господи, ты услышал мои молитвы!

— Передайте ему…. Это не мы, но урон возместим полностью. Виновные понесут наказание.

— Что? — спросил, не поняв смысла сказанного.

О ком и о чем она? Только ответа на мои вопросы никто давать и не собирался. Голицына, опустив голову, плакала потихоньку всхлипывая. Инстинктивно потянулся к ней, но остановился, не решившись довершить начатое. И так несколько раз. Наверное, со стороны было смешно смотреть. Однако собрать волю в кулак всё-таки смог и, обхватив её голову руками, прижал к своей груди. В ней толи что-то надломилось? Но она, уже не таясь, неожиданно разревелась, обхватив меня руками и прижавшись всем телом. Мир, похоже, сошёл с ума.

— Спасибо — сказала она, немного успокоившись и отстранившись.

Затем встала и, вытерев глаза платочком, похоже, материализовавшимся прямо из воздуха. Спрятать его, по моему сугубо личному мнению, было негде. Как ни в чем не бывало, развернулась и гордой походкой прошествовала мимо бледного как стенка директора на выход.

— Господи, в чём я провинился?! — воскликнул, неожиданно высоким, почти женским голосом, руководитель нашей школы.

Затем он убежал, с лёгкими завываниями.

— Ну, ты…. И бабник! — выдала повернувшаяся ко мне Фрося.

А затем, хрясь! По одной щеке, по второй, а потом развернулась, и бежать на выход. Да что не так-то?!

— За что?! — с этими словами бросился за ней вдогонку.

Учительская тысяча триста восемьдесят седьмой специальной математической школы. Время большой перемены.

— Девочки, у нас водка есть?!

— Господин директор, у вас же язва!

— Да как-то теперь пофиг! Вы уж извините за мой французский, дорогая моя Дашенька. После того, что сегодня увидел….

— А вот дальше продолжать не стоит, — сказал вошедший в кабинет мужчина, атлетического телосложения.

Женское большинство сразу обратило на него внимание.

— И спиртное, тоже не стоит. Плохо оно сочетается с таблеточкой, — продолжил он же голосом полным доброты и сочувствия.

— Что? — растерянно спросил директор.

— А вы что же думали, изверги мы. Нет, дорогой ты наш человечище. Медицина теперь на страже спокойствия всего государства и его устоев. Берите, не стесняйтесь. Побольше только запейте. Через несколько часов вы всё забудете, а я пока с вами побуду, чтобы ненароком чего лишнего не сболтнули. Хорошо?

Тысяча триста восемьдесят седьмая специальная математическая школа. Фойе перед входом.

— Попалась! Фрося, ну куда же ты от меня побежала?

— Никуда, просто решила прогуляться. И вообще, отпусти.

— Ладно. О! Борис Моисеевич, наконец-то вы пришли. А тут столько всего уже произошло!

— Догадываюсь, Трифон Агафонович. Догадываюсь, — ответил он задумчиво, обернувшись на вход.

— Хорошо. Знаете, мне нужно с вами кое-что обсудить. Вот только как это сделать конфиденциально?

— Для этого у меня совершенно случайно завалялась глушилка. Главное, чтобы губы в объектив не попали, и никого поблизости не было.

— А как далеко отойти? — спросил у него.

— Да к окну достаточно.

— Фрось?

— Хорошо, уже иду. Да откуда они только берутся?!

— Что? — задал недоумённо ей вопрос.

— Да опять…. Какая-то к тебе припёрлась, — ответила она на мой вопрос, обернувшись.

В этот момент лягнулся пол, с хлопком входная дверь ввалилась внутрь, а само фойе затянуло пылью. Где-то вдали завыл ревун воздушной тревоги. А потом пропала сила тяжести.

— Трифон, срочно бежим отсюда!