Серёга присвистнул:

— Тридцать шесть эпизодов — тридцать шесть заставок!

— Всё много проще. Героев, в которых вы будете превращаться, всего шесть пар: врачи, девчонки, солдаты, милиционеры, поручик Ржевский и Наташа Ростова, и в последнем эпизоде вы превращаетесь в самих себя. Так что нужно всего шесть вариантов отснять с вашими трансформациями. А в передачах они будут повторяться с разной закадровой озвучкой. Вот теперь всё и можно переходить к подробностям. Нет, опять не всё. Про главное забыл сказать: заставки будут мультяшными.

Лёшка с Серёгой сильно удивились, а коварный режиссёр наслаждался произведённым впечатлением.

— Ничего не понял! — честно признался Серёга. — Если будет мультик, то зачем нам сниматься? Можно просто нас нарисовать.

— Можно. Но есть такие специальные анимационные технологии, чтобы превратить живого человека в мультяшку, и мне кажется, так будет интереснее.

— А зачем?

— Во-первых, как я уже сказал, интересно. Во-вторых, я вместе с вами хочу сделать высококачественный телевизионный продукт! А не чушь собачью. В-третьих, есть ещё один человек, который хочет того же, а главное — умеет это делать. Не, мужики, мы чего-то с вами разболтались, давайте-ка работать. А то я ведь найду такую технологию, которая мультяшки в живых мальчишек перерисует. Уж они меня пустыми разговорами отвлекать не станут.

Накануне они всё отрепетировали и заранее обговорили последовательность съёмок. Репетировали без грима и без Лёшкиного «костюма», и сейчас Лёшке никак не удавалось повторить, как он из кувшина вылезает: очень уж накладные мускулы мешали.

Мультипликатор по имени Арон и по фамилии Вайнгартер, которого взрослые звали Арой, скучнел с каждой неудачной попыткой.

Выход нашёл оператор Олег Иванович.

— Тёмный! — запросто обратился он к режиссёру. — Давай мы задом наперёд это снимем. Точно говорю, парню легче будет.

— Давай. Лёша, сможешь?

— Попробую.

— А меня почему никто не спросит? — возмутился Арон.

— Ара, тебе же всё равно, как будет снято.

— Ессесссвенно, всё равно. Но по-хорошему могли бы и спросить.

— Ну спросили. Отвечай давай.

— Мне такое решение тоже кажется верным. Можете начинать.

Этот демарш Арона слегка всех развеселил. Даже Лёшке поднял настроение, хотя ему сейчас было хуже некуда.

Как ни странно, но влезать в кувшин оказалось легче, чем вылезать. Пару раз Лёшка перепутал движения, потом не сразу поймал нужный ритм, но быстро исправился, и всё сняли так, как нужно в нескольких дублях. Дальше всё пошло почти хорошо, если бы не грим, от которого он уже мечтал избавиться, даже если при этом придётся выскочить из собственной шкуры.

— Тёмный, блики, — заглянув в объектив в очередной раз, сообщил Олег Иванович.

К Лёшке тут же бросились гримёрши промокать пот и пудрить, чтобы влажное лицо не бликовало в лучах светильников.

Свет в студии был мягким и сначала показался совсем холодным, но вскоре Лёшка стал превращаться в мокрую курицу.

— Олежка, — сказал оператору Арон. — Сегодня на это можно внимания не обращать. Я всё равно изображение стану на компе обрабатывать.

— А чего молчал? Твою… — выругался оператор.

— Так Лёхе всяко передых требовался. А сейчас ему поскорее надо до настоящего перекура добраться. Не ровён час, издохнет.

— Добрый ты, Ара!

— А то!

Наконец Лёшке в самом деле сделали перерыв, а в пыточную камеру вызвали Серёгу.

Лёшка выбрался в коридор. Рядом с выходом из павильона, где шли съёмки, располагалась аппаратная, так же, как на ГТРК соединённая с павильоном звуконепроницаемым окном и с распахнутыми настежь дверьми. Как бы тошно ему ни было, любопытства он до конца не растерял и заглянул внутрь помещения. Пульты и мониторы в этой аппаратной, даже на Лёшкин неискушённый взгляд, выглядели более современными.

— Умеет новый работу наладить. В кои-то веки всё вовремя началось и по графику идёт, — сказала одна из двух женщин, сидящих за пультом.

— Меня больше всего удивило, что Олег ни разу не матюгнулся. Редчайший случай.

— Нет, один раз было.

— Один раз и тихонько — не в счёт. Хотя, с чего материться, если всё по плану идёт? Иванов от бардака свирепеет и всех матом кроет. Мама моя родная!

Последний возглас относился к Лёшке, отражение которого на тёмном экране монитора увидела женщина. Вторая обернулась и тоже взвизгнула. Даже за сердце схватилась.

— Извините, я тут забылся… Забыл, как выгляжу.

— Ох не надо больше так делать! — попросила его одна из женщин. И тут же сказала в микрофон: — Это не вам. Мало ли чего визжим. Захотелось, вот и повизжали чуток. Вы там работайте, а то до полуночи протянете.

«Мне бы до полуночи протянуть и не загнуться!» — подумал Лёшка, которого опять позвали в павильон.

— Согласись, что стоило потерпеть ради такого кайфа? — спросил его Валентин, ловко снимая накладку с носа. — Завтра у нас всё быстрее получится. И сниматься в этом облике тебе надо будет всего ничего.

Лёшка мог бы согласиться и даже вслух, но сил не было совершенно. Валентин снял оставшийся макияж и протёр ему физиономию каким-то кремом. Сразу перестало свербить и чесаться, и, кажется, даже силы появились. Во всяком случае, их достало, чтобы выпить чашку горячего крепкого чаю, заваренного не пакетиком, а чайными листами. Понемногу Лёшке действительно становилось лучше.

Пока он управлялся с чаем, Лидусик закончила возиться с Серёгой, который вернулся из павильона позже.

— Ну ты даёшь! — сказал он. — Если я под собой ног не чую, то как тебе выжить удалось, ваще не понятно. Завтра тебе орден надо будет вручить «За героизм на съёмках». — Серёга чуть подумал и добавил: — Ну и мне медаль «За безропотность в служении музам».

— Молодец, что себя не забыл, — похвалил его Артём Николаевич, появляясь в гримёрке. — Могу вас обрадовать, отснятый материал полностью удовлетворил Ару, и переснимать ничего не нужно. Валя, мы человеку кожу не попортим твоими мазилками?

— Тёмка, противный, ты меня обижаешь, — Валентин сделал вид, что расстроился. — Всё самое лучшее — детям! Этим дерьмом самого Тома Круза мазали, так жив и здоров пока, а твоим сибирским мужикам и вовсе ничего не сделается.

— Э-э-э… Ты про дерьмо в каком смысле?

— В буквальном. Весь грим натуральный на основе гуано мадагаскарских летучих мышей и бразильских колибри.

Серёга посмотрел в его сторону с подозрением, но московский гримёр и ухом не повёл. Гранаткин махнул рукой и ничего переспрашивать не стал.

На следующий день в студию заявился фотограф и стал бесцеремонно фотографировать всё подряд. Больше всего его заинтересовал процесс гримирования Лёшки, который уже слепнуть начал от бесконечных вспышек.

— Так! Тут желают меня до греха довести? Прости меня, Господи! Кто-нибудь уберёт отсюда этого идиотского папарацци? — очень по-доброму спросил Валентин, адресуя свой вопрос напрямую фотографу. Тот обиделся и хлопнул дверью. Но через пять минут вернулся и очень вежливо спросил:

— Извините. Вы не позволите сделать мне ещё несколько кадров?

— Дозволим, если не станете меня толкать и выключите вспышку, — так же любезно ответил ему Валентин.

— Я бы с превеликим удовольствием, но без вспышки не выйдет.

— Выйдет, выйдет! — успокоил его гримёр. — Сейчас такая техника, что всё получится. Вы уж, пожалуйста, не переживайте по такому пустяковому поводу.

Папарацци сделал несколько снимков, стараясь быть незаметным, и без вспышки. Затем откланялся в буквальном смысле и сказал, что будет ждать в коридоре.

— Он, Лидусик, — отвечая на немой вопрос своей коллеги, сказал Валентин, — сюда не один пришёл, а со своим главным редактором. Вот и рвение свыше разумного проявлял. А как я его послал, побёг своему начальнику ябедничать. Главный же сей, лепший и наидревнейший друг нашего Артемоши, и все эти съёмки и репортажи организовал по его просьбе. Какими словами он фотографу на его жалобы отвечал, даже и предположить не берусь. Может, я таких слов и не знаю, вон какое положительное и воспитательное воздействие они оказали!