— Какой же это цинизм? Не всегда, конечно. Но… по теории вероятностей такой случай не исключен, А вот при древнеегипетском престолонаследии даже такой случай исключался.

— Нет! Не допускаю у древних такого цинизма.

— Тогда продолжай, посмотрим, на что твои древние египтяне были способны!

— Итак, престолонаследницей становилась дочь фараона, вернее, дочь его жены. И эта наследница должна была выйти замуж за собственного брата.

— Ага! — прервал Лейе. — Тот же момент соблюдения чистоты крови. Ну если хочешь, то — высшая форма аристократизма. Прямой путь к вырождению через кровосмешение. Недаром я все еще холост!

— Дочь фараона, наследуя трон и выйдя замуж за брата, уступала ему этот трон. Хатшепсут была дочерью Тутмоса Первого, раздвинувшего границы своего царства Та-Кен за третьи пороги до страны Куш и доходившего до Сирии, до Евфрата. Она наследовала от отца власть фараона и передала ее по традиции своему супругу и брату Тутмосу Второму. Он был болезнен и царствовал лишь три года.

— Естественный результат кровосмешения!

— А вот после его смерти Хатшепсут не пожелала передать при своей жизни власть фараона своей дочери и ее юному мужу, впоследствии Тутмосу Третьему, и стала царствовать сама. За двадцать лет властвования она прославилась как мудрая правительница и тонкая художница.

— Так это про нее говорили, — воскликнул граф, — что она красивее Нефертити, мудрее жрецов, зорче звездочетов, смелее воинов, расчетливее зодчих, точнее скульпторов и ярче самого Солнца?

— Пожалуй, это не так уж преувеличено. Действительно, эта женщина глубокой древности должна была обладать необыкновенными качествами, чтобы удержать за собой престол. Ей пришлось изображать себя на нем в мужском одеянии с приклеенной искусственной бородкой.

— Фу, какая безвкусица! — возмутился граф. — Дама в усах! Ярмарка.

— Ты не сказал бы этого, увидев ее скульптурные изображения. Они прекрасны!

— Рад был бы полюбоваться. Где их найти?

— Это нелегко. Большинство ее изображений уничтожено мстительным фараоном Тутмосом Третьим, захватившим трон после Хатшепсут и прославившимся как жестокий завоеватель. Но все равно тебе стоит посмотреть поминальный храм Хатшепсут в Фивах — грандиозное здание с террасами, на которых при ней рос сад диковинных деревьев, привезенных из сказочной страны Пунт. Увы, теперь вместо деревьев можно увидеть лишь углубления в камне для почвы, в которой росли корни, да желобки орошения. Но все равно зрелище великолепно — гармонические линии на фоне отвесных Ливийских скал высотой в сто двадцать пять метров. Такой же высоты был и здесь холм; мы раскопали его, чтобы освободить под ним храм бога Ра. Его ты и видишь перед собой. Учти — в нем бывала сама Хатшепсут. Быть может, она здесь боролась с врагами престола, отстаивая свои права фараона и…

— И?

— И женщины, — улыбнулся археолог.

— Снимаю шляпу перед древней красавицей. А что, если она касалась рукой вот этой колонны? — И граф погладил шершавый от времени камень, потом стал оглядывать величественные развалины, пытаясь представить среди них великолепную царицу.

Археолог провел его в просторный зал с гранитной стеной и остановился перед выбитой на камне четыре тысячи лет назад надписью.

— Я переведу тебе эту странную надпись. Оказывается, жрецы не только сажали на трон фараонов, вели счет звездам, годам и предсказывали наводнения Нила. Они были и математиками!

— Это уже интересно!

— Слушай: «Эти иероглифы выдолбили жрецы бога Ра. Это стена. За стеной находится колодец Лотоса, как круг солнца; возле колодца положен один камень, одно долото, две тростинки. Одна тростинка имеет три меры, вторая имеет две меры. Тростинки скрещиваются всегда над поверхностью воды в колодце Лотоса, и эта поверхность является одной мерой выше дна. Кто сообщит числа наидлиннейшей прямой, содержащейся в ободе колодца Лотоса, возьмет обе тростинки, будет жрецом бога Ра.

Знай: каждый может стать перед стеной. Кто поймет дело рук жрецов Ра, тому откроется стена для входа. Но знай: когда ты войдешь, то будешь замурован. Выйдешь с тростинками жрецом Ра. Помни: замурованный, ты выбей на камне цифры, подай камень. Однако помни: подать надо только один камень. Верь, жрецы Ра будут наготове, первосвященники подтвердят, таковы ли на самом деле выбитые тобой цифры. Но верь, сквозь стену колодца Лотоса прошли многие, но немногие стали жрецами бога Ра. Думай. Цени свою жизнь. Так советуют тебе жрецы Ра».

— Как это понять? — спросил граф.

— Ради этого я и просил тебя приехать. Очевидно, здесь проходили испытания претенденты на сан жреца Ра. Их замуровывали за стеной до тех пор, пока те или решали задачу, передавая через отверстие для света и воздуха камень с выдолбленным ответом, или умирали там от истощения и бессилия.

— И вы откопали эту экзаменационную аудиторию?

— Конечно. Мы можем пройти в нее. Тростинок там не сохранилось, так же, как и колодца, но камень для ответа и даже медное долото лежат на месте. Пройдем. Для нас это не так опасно, как для древних испытуемых.

— Прекрасно! — отозвался граф и храбро шагнул в пролом стены.

Они оказались в небольшом помещении, напоминавшем каменный мешок. Свет проникал через пройденный ими проем и маленькое отверстие, сделанное как раз по размеру лежащего на полу камня из мягкого известняка. Рядом виднелось медное долото.

— Должно быть, немного верных ответов было выбито этим долотом, — сказал археолог, поднимая его с полу.

— Почему ты так думаешь?

— Я бился над этой задачей несколько дней. Но я завтракал, обедал, ужинал регулярно. Боюсь, что в этой камере жрецов остались бы мои кости.

— Прекрасно, — задумчиво повторил граф, — Попробуем перевести твою надпись еще раз. На математический язык. И сопроводим это чертежом на этой тысячелетней ныли.

И граф, взяв у Детрие долото, нарисовал им на пыльном полу камеры чертеж, говоря при этом:

— Колодец — это прямой цилиндр. Два жестких прута (тростинки). Один длиной два метра, другой — три, приставлены к основанию цилиндра, скрещиваясь на уровне предполагаемой воды в одном метре от дна. Легко понять, что сумма проекций на дно мокрых или сухих частей тростинок будет равна по диаметру — наидлиннейшей прямой, содержащейся в ободе колодца Лотоса, как говорится на языке жрецов.

— Мы обнаружили остатки ободов колодца, но сами они, увы, не сохранились.

— А жаль! Можно было бы вычислить длину царского локтя, которая поныне остается загадкой.

— Ты можешь вычислить?

— Если ты меня замуруешь здесь.

— Ты шутишь?

— Нимало! Я уже считаю себя замурованным. Я мысленно возвожу в проеме каменную стену. Ты можешь оставить меня здесь. Я не проглочу ни крупинки еды, не выпью ни капли влаги, даже вина… пока не решу древней задачи. Жди моего сигнала в окошечке «Свет — воздух».

Детрие знал чудачества своего друга и не стал с ним спорить. Он оставил математика в каменной комнате, напоминавшей склеп, наедине с древней задачей жрецов. Интересно, имел ли шансы математик пройти испытание на сан жреца Ра четырехтысячелетней давности?

Выйдя в просторный зал, Детрие оглянулся. Ему показалось, что вынутые его рабочими гранитные плиты каким-то чудом снова водрузились на место, превратив стену зала в сплошной монолит. Археолог даже затряс головой, чтобы отогнать видение.

Во всяком случае, математик имел право на уединение для решения, быть может, сложной задачи, которая археологу оказалась не по плечу.

Детрие вышел на воздух.

Пахнуло жарой. Солнце стояло над головой. До обеда было еще далеко. Детрие, любивший поесть, вздохнул, представляя себе накрытый в ресторане стол.

Проводник в бурнусе держал под уздцы двух лошадей, укрыв их в тени. По Нилу плыли лодки с высоко поднятой кормой и загнутым носом. В небе — ни облачка.

Детрие сел в тени колонны и погрузился в раздумье. В его воображении вставали жрецы Ра, владевшие математическим аппаратом лучше, чем он, окончивший Сорбонну.