Страх и печаль…

Почему он выбрал это время? Почему именно сейчас? Потому что другого раза могло и не быть.

Марлинг, без сомнения, считал, что я, скорее всего, не вернусь из своего путешествия. И поэтому эта встреча должна была стать нашей последней встречей.

«Человек, я пойду с тобой бок о бок, буду всегда и во всeм помогать тебе, направлять тебя», — эти слова приписывают Знанию, но их с тем же успехом мог произнести и Страх. Ведь у этих двух чувств много общего, если хорошенько подумать.

Вот почему я боялся.

О печали мы не говорили. Такой разговор был бы просто не уместен. Мы говорили о мирах, что мы создали; о прекрасных городах, построенных нами; о науке, превращающей кучу хлама в удобное жилище для миллионов людей, и, конечно, об искусстве. Экологические игры намного сложнее шахмат, они лежат за пределами возможностей даже самых мощных компьютеров. Это связано с тем, что данное увлечение имеет скорее эстетическую, нежели научную подоплeку… Да, при этом требуется максимальное напряжение всех извилин, но, кроме этого, что-то ещe, для чего слово «вдохновение» подходит лучше всего. Мы говорили о вдохновении, а ночной ветер с моря постепенно становился всe более резким и пронизывающим, так что в конце концов мне пришлось закрыть окно и разжечь камин. Дрова весело потрескивали в богатой кислородом атмосфере. Я не могу вспомнить ни единого слова из всего, что было сказано в ту ночь. Только где-то в глубинах моей памяти хранятся безмолвные картины, укрытые покрывалом времени.

— Вот и всe, — наконец сказал он, и вскоре занялась заря.

Когда начало светать, он дал мне корни глиттена, после чего мы занялись последними приготовлениями.

Примерно через три часа я позвал слуг и приказал им приготовить всe необходимое для погребального обряда, в частности, отправить людей в горы, чтобы те подготовили фамильный склеп. Я послал формальные приглашения остальным двадцати пяти Имя-носящим, а также тем друзьям и родственникам, кого сам Марлинг просил пригласить на свои похороны. Приготовив к погребению старое тeмно-зелeное тело, я отправился на кухню завтракать. Потом курил сигару и бродил по залитому солнечным светом берегу. Яркие пурпурно-жeлтые паруса снова чертили горизонт. Я нашeл что-то вроде небольшой бухточки и сел на берегу.

Я был сбит с толку… Я уже бывал там, откуда только что вернулся, и так же, как в прошлый раз, мои чувства пребывали в полном смятении. Я хотел бы вновь ощутить печаль или страх, но я не чувствовал вообще ничего, даже злобы. Это придeт позже, я не сомневался в этом, но пока я был слишком молод или, наоборот, слишком стар.

Отчего солнце светит так ярко, я море так весело искрится у моих ног? Почему мне так приятно вдыхать солeный морской воздух, почему крики живых существ в лесу звучат для меня сейчас райской музыкой? В природе нет того участия, как представляют себе поэты. Лишь другие люди могут сожалеть о том, что ты закрыл за собой дверь, чтобы никогда больше не открыть еe снова. Я останусь на Мегапее ещe какое-то время и услышу литанию Лоримелю Многорукому — Флейты, вырезанные тысячи лет назад, соткут для него полог. Потом Шимбо в который уже раз отправится в горы вместе с остальными двадцатью пятью, и я, Фрэнсис Сандау, увижу, как отворится чeрная пасть склепа. Я задержусь ещe на несколько дней, чтобы помочь привести в порядок дела моего наставника, а затем отправлюсь в дорогу. И если в конце пути меня ждeт та же участь — что ж, такова жизнь.

Ну, пожалуй, хватит предаваться столь мрачным мыслям в самый разгар дня. Я поднялся и вернулся в башню. Ждать.

Через несколько дней Шимбо явился вновь. Я смутно, словно во сне, помню раскаты грома, трели флейт и огненные иероглифы молний среди туч над горами. Словно зарыдала сама Природа, когда Шимбо дeрнул за шнурок звонка. Я помню серо-зелeную процессию, что пробиралась сквозь лес по извилистой тропке, помню, как хлюпающую грязь под ногами сменил камень горной дороги. Я шeл следом за поскрипывающей повозкой, на голове у меня был положенный Имя-носящему убор, плечи жeг траурный плащ, а в руках я держал маску Лоримеля, глаза которой закрывала полоска чeрной ткани. Ещe долго не загорится изображение Лоримеля Многорукого в святилищах, пока кто-то другой не получит этого Имени. Во время церемонии оно в последний раз зажглось во всех Святилищах Галактики. Затем закрылись последние двери — серые, чeрные, угольные… Какой странный сон, не правда ли?

Когда всe закончилось, я, как от меня и ожидали, целую неделю не выходил из башни. Всe это время я провeл в размышлениях, но этими мыслями я не собираюсь делиться ни с кем. В один из дней моего затворничества пришeл ответ из Центрального Регистрационного Отдела — его переслали мне с Вольной. Я не распечатывал конверт до самого конца этой Недели, а когда вскрыл его, то узнал, что Иллирия в настоящее время является собственностью компании «Гриновские разработки».

Через день я мог со всей ответственностью утверждать, что компания «Гриновские разработки» — Грингрин-тарл собственной персоной, в прошлом житель города Дилпеи, ученик Делгрена, носящего Имя Клиса, Из Чьего Рта Берeт Начало Радуга. Я связался с Делгреном и попросил его принять меня. Он назначил встречу на следующий день. Потом я лeг спать и спал долго-долго. Если мне что-то и снилось, то я всe забыл.

Малисти не смог ничего разузнать на Дрисколле. От Делгрена из Дилпеи тоже толку было мало, поскольку он не видел своего бывшего ученика уже несколько веков. К тому же он намекнул, — если Грин-Грин решит когда-нибудь вернуться на Мегапею, то его будет ждать здесь большой сюрприз. Я подумал, что чувства и намерения его ученика, скорее всего, аналогичны.

Как бы то ни было, это не играло никакой роли. Время моего пребывания на Мегапее подошло к концу. Я забрался в «Модель-Т» и продолжил свой путь, разгоняя корабль до тех пор, пока пространство и время не превратилось в нечто неопределeнное.

Я рассeк средний палец своей левой руки, предварительно обезболив место разреза, вложил в рану лазерный кристалл и несколько пьезоэлектрических контуров, наложил швы и четыре часа держал палец в заживляющем аппарате. Шрама не осталось. Пусть будет чертовски больно и придeтся пожертвовать клочком кожи, но зато теперь луч лазера рассечeт надвое гранитную плиту толщиной в два фута, стоит мне лишь выставить этот палец вперeд, сжать остальные и повернуть руку ладонью вверх. В небольшой рюкзак я упаковал концентраты и медикаменты, туда же я бросил и корни глиттена. Компас и карты были мне ни к чему, а вот несколько динамитных шашек, лист тонкой плeнки и инфракрасные очки очень даже могут пригодиться. Я положил в рюкзак всe, что считал необходимым. О, если б можно было упаковать туда и план будущей компании…

Я решил использовать для высадки на Иллирию небольшую космошлюпку, не имеющую металлических частей, а «Модель-Т» оставить на орбите. Я посчитал, что недели вполне должно хватить для решения всех проблем, и запрограммировал «Модель-Т» по истечении этого срока зависнуть над самым мощным узлом-энерговводом и затем возвращаться туда каждый день в определeнное время.

Я спал, ел, ждал и ненавидел.

Потом, в один прекрасный день, послышался гул, переходящий в вой. Затем всe стихло. Звeзды вдруг посыпались огненным дождeм, но вскоре застыли в неподвижности. Одна, особенно яркая, горела прямо по курсу.

Я определил точные координаты Иллирии и двинулся к ней. Не два дня, а, казалось, две жизни спустя я увидел еe: отливающую зеленью, словно опал; со сверкающими морями и бесчисленными заливами, озeрами и фьордами; с буйной растительностью на трeх континентах, расположенных в тропиках; с прохладными лесами и многочисленными озeрами четырeх континентов умеренной зоны; без особенно высоких гор, но с множеством холмов; с девятью небольшими пустынями — так, для разнообразия. Имелись также — одна извилистая река, длиной в несколько Миссисипи; система океанических течений, которой я по праву гордился, и пятисотмильный скалистый хребет-мост между двумя континентами, который я создал лишь потому, что геологи ненавидят их не меньше, чем антропологи — обожают. Я наблюдал за формированием штормового фронта в экваториальной зоне, потом — по грозовым тучам — за его движением на север.