— Мистер Байрон, сэр, — произнес Киллик, — спрашивает разрешения доложить об айсберге с наветренной стороны.

Джек кивнул, и снова поморщился. Когда вошел Байрон, Стивен поднялся, приложил палец к губам, и вышел из комнаты. Молодой человек, соображающий быстрее мистера Гранта, прошептал:

— Айсберг с наветренной стороны, сэр, если вам будет угодно.

— Очень хорошо, мистер Байрон. Как далеко?

— В двух лигах, сэр, на вест-зюйд-вест полрумба к весту.

— Ясно. Прошу приглушить склянки, они отдаются прямо у меня в голове.

Приглушенный колокол так и звонил весь день, на корабле установилась кладбищенская тишина, да такая, что те, кто находились рядом с люками, могли отчетливо слышать хныкание младенца миссис Босуэлл в кубрике.

Хныкание утихло, когда девочка уткнулась красным, сморщенным личиком в коричневато-жёлтую грудь матери.

— Вот, бедный сладенький ягненочек, я вернусь за ней через час, — сказала миссис Уоган.

— А вы ладите с этими маленькими созданиями, полагаю, — сказал Стивен, провожая Луизу обратно в ее каюту.

— Я всегда любила детей, — отозвалась та, и казалось, собиралась продолжить.

После паузы, в течение которой ничего не произошло, Стивен произнёс:

— Перед прогулкой с мистером Хирепатом, которую вынужден просить вас сегодня совершить раньше, чем обычно, Вам следует надеть самые теплые вещи из тех, что у вас есть. Вы пожелтели и выглядите изможденной в последние дни, а воздух сейчас чрезвычайно влажен. Рекомендую надеть две пары чулок, две пары кальсон из тех, что хорошо прикрывают поясницу, и шубу.

— А по-моему, доктор Мэтьюрин, — ответила миссис Уоган, засмеявшись, — по-моему, это как раз вы выглядите бледнее мертвеца. Говоря, что я плохо выгляжу — вы затрагиваете тему, которой касаться не следует.

— Я врач, миссис Уоган: временами долг заводит меня за человеческие рамки так далеко, как постриг — священника.

— Так значит, медики не относятся к своим пациентам как к себе подобным?

— Скажем так: когда меня вызывают к леди, я вижу женское тело с большими или меньшими отклонениями от своих функций. Вы можете сказать, что это привычка мозга, который пытается смягчить стресс, и я полностью с вами соглашусь. И всё же для меня пациент не является женщиной в общем смысле этого слова. Галантность будет неуместна, и даже хуже — ненаучна.

— Если бы в ваших глазах я выглядела лишь телом с некоторыми отклонениями, меня бы это очень огорчило, — произнесла миссис Уоган, и Стивен заметил, что в первый раз за всё время их знакомства её самообладание далеко от совершенства. — И всё же… Вы помните, что в самом начале этого плавания вы были настолько нетактичны, что спросили, не беременна ли я?

Стивен кивнул.

— Что ж, — сказала она, теребя кусочек голубой шерсти, — если бы вы спросили меня сейчас, я вынуждена была бы ответить «да».

После стандартного обследования Стивен сказал, что пока слишком рано что-то утверждать наверняка, но, возможно, она права. В любом случае, ей следует больше обычного заботиться о себе: не допускать корсетов, тугой шнуровки, высоких каблуков, любых послаблений в диете и других вольностей.

До этого момента миссис Уоган была серьёзна и немного нервничала, но упоминание о вольностях в этом пустынном океане (полбаночки джема, три фунта печенья и фунт чая — вот и всё, что осталось от её запасов) заставило её рассмеяться с таким весельем, что Стивену пришлось отвернуться для сохранения своего достоинства.

— Простите меня, — наконец сказала она. — Я сделаю всё, как вы говорите, очень добросовестно. Я всегда хотела иметь своего ребёнка, и хотя это случилось, возможно, довольно неожиданно, он должен получить лучшее, что я могу дать. И позвольте выразить, — добавила она с дрожью в голосе, — насколько я ценю вашу тактичность. Даже имея дело с доктором Мэтьюрином, я боялась этого разговора, вернее следует сказать, признания, с практически неизбежными личными вопросами. Вы оказались даже добрее, чем я надеялась: я вам очень благодарна.

— Пустяки, мэм, — ответил Стивен.

Но вид блестящих слезинок в уголках её глаз, полных откровенной признательности, привел Стивена в глубокое смущение, и он был рад, когда Луиза продолжила мрачным, несвойственным для неё голосом:

— Как я хочу, чтобы слухи о том, что капитан умирает, оказались выдумкой. Я слышала этот ужасающий приглушённый колокол, и все моряки говорят Пегги, что этот звон по его душу.

— Духи что, снова стали с ней «общаться»? — вскричал Стивен.

— Ох, нет, — отозвалась миссис Уоган, уловив смысл вопроса, — они только разговаривают с ней через решетку. Скажите, что с ним? Я слышала такую кровавую историю.

— Его ранило, несомненно, и ранило жестоко, но с божьей помощью он поправится.

— Я прочитаю новену[36] за него.

Новена началась в полдень, но Джек не появился: не то, чтобы такое усилие оказалось ему не под силу, или низкая облачность сделала наблюдение невозможным — просто он спал крепким сном. Глубоким, длительным, здоровым сном: целые сутки и даже дольше, в то время как Киллик и повар сожрали огромные блюда, приготовленные для капитана. Блюда, предназначенные наполнить его хорошей, красной кровью. Джек проснулся с меньшей болью, и хотя по-прежнему был несколько отстраненным, «как за решёткой», как он выразился, но проявлял живой интерес к состоянию и местонахождению корабля.

Джек стал чувствовать ногу и на следующий день, незадолго до полудня, проковылял на квартердек, откуда обозревал окрестности с живейшим вниманием. За ним наблюдали с вниманием не меньшим, хотя и исподтишка, его офицеры, молодые джентльмены и все члены команды, что не были в данный миг заняты на мачтах.

Джек видел туманное, парящее море, гладкое, тревожимое только небольшой зыбью. Небо было низкое, но светлеющее там и сям по мере того, как облака или, вернее, морской туман, таяли, открывая бледно-голубую высь. «Леопард», опрятный и вылизанный, скользил по этому морю — ни следа от выпавших трудностей, за исключением крюйс-марса, который все еще продолжали чинить. На правой раковине стая китов погружалась и всплывала и пускала фонтаны, совсем близко, ничего не боясь. Квартердек созерцал своего капитана — высокого, бледного, выглядевшего необычно со свежей повязкой на изможденном лице, молчаливого, передвигающегося неуверенно.

— Эй, на палубе, — крикнул впередсмотрящий, — ледяная гора, три румба впереди траверза левого борта.

Джек всмотрелся в море, где в дрейфующем тумане возвышался остров шириной с полумили или около того, с высоким треугольным пиком по одну сторону. Полдень был слишком близок для детального рассмотрения, но он видел, что айсберг окружен массой плавучих обломков. Джек пробрался на своё обычное место, облокотился на поручень, передал Бондену часы, взял секстан, и всмотрелся в горизонт. Все офицеры, все молодые джентльмены делали то же самое, и был хороший шанс определить местоположение корабля, если туман на севере очистится, а тот быстро редел.

Пробилось бледное солнце в самом зените — дружное, удовлетворенное «Ха», — и Джек записал свои результаты, а Бонден называл ему время по часам. Потом полуденный ритуал: доклад исполняющего обязанности штурмана вахтенному офицеру, офицера — капитану, серьезное «Запишите, мистер Байрон» Джека, свист дудок «команде обедать». Думая, что Обри уже довольно восстановился, приказ был исполнен с обычной шумихой. Джек хлопнул ладонью по лбу, повернулся, споткнулся покалеченной ногой и упал на палубу.

Они подбежали помочь ему — небрежное «спасибо» за их усилия, — а когда он вернулся в вертикальное положение, цепляясь за поручень, то сказал:

— Мистер Грант, когда экипаж отобедает, мы спустим ялик и красный катер и прихватим лед с этого острова.

— Прошу прощения, сэр, но сейчас потечет кровь на ваш мундир, — сказал Грант. Действительно, рана открылась, и повязка уже промокла, красная кровь капала с лица.