Не напугала. Моя истерика никого не волновала, куда уж мне до Шестой!

– Мы быстренько! – юлила Шестая. – Ты меня только доведи, а обратно он меня проводит… – добавила она нежным невинным голоском.

Было безнадежно ясно, что идти придется, потому что истерику Шестой никогда мне не простят.

Проклятый прошлый жребий, проклятая Шестая, проклятый пансионат!

– Одевайся, – мрачно процедила я. – Юбку заверни как можно выше и закрепи поясом.

Мы выбрались через окно и подошли к стене ограды.

– Ты лазить по стенам умеешь? – спросила я.

– Умею, – уверенно ответила Шестая. – У меня родители любят в горы ходить.

Не насторожилась я при этом ответе, а жаль. Надо было.

На стену Шестая полезла бодро, но довольно скоро оступилась и сорвалась. Пришлось страховать ее снизу. Когда мы все-таки добрались до верха ограды, усеянного штырями, я вспотела, словно ворованный мешок муки волокла.

На стене Шестая поделилась последними новостями:

– Ой, ты знаешь, я, оказывается, высоты боюсь. И вниз смотреть не могу. А еще в темноте ничего не вижу. Я не спущусь.

– Ты сошла с ума?

Мне стало даже весело. Это надо же момент выбрать для откровений, ни раньше, ни позже…

– Я не спущусь! – упрямо повторила Шестая. – Не могу.

У меня было страшное искушение спрыгнуть обратно во двор Корпуса, вернуться в комнату и лечь спать, оставив Шестую наверху. Пусть бы сидела до утра, может быть, проветрилась и поспокойнее бы стала. Не такой озабоченной.

Ну разумеется, я сползла в боярышник, поправила юбку и побрела по саду к казарме. Учитывая предыдущие события, идти по нему было страшно неприятно, но душу немного грел вид нахохленной Шестой верхом на ограде. Под луной она дивно смотрелась.

В казарме дежурил ее кавалер.

Ну что же, значит, Шестая знала, когда нужно идти.

– Добрый вечер! – вежливо поздоровалась я, игнорируя его изумление. – Там ваша красавица на стене застряла, идите снимайте, пока она молчит. Да захватите кого-нибудь в помощь, один вы не справитесь.

Диковато на меня поглядывая, охранник молча встал и пошел за подмогой.

Можете даже не гадать, кого он привел.

Видно, по мнению охраны Пряжки, у нас давно уже было все чики-брики.

– Здравствуй, радость! – расплылся до ушей Янтарный при виде меня.

– Не здравствуй! – отрезала я. – Ты меня не видел, и я тебя тоже.

– Показывайте, барышня, – сухо прервал обмен любезностями хахаль Шестой.

И что она в нем нашла?

Я повела охранников к ограде. Вообще-то они при желании и без меня бы прекрасно ее нашли. Такое украшение забора трудно пропустить. Но и мне сидеть в казарме не было никакого резона, что бы там Янтарный про себя ни воображал. Свою миссию я честно выполнила, Шестая встретилась с предметом своих чувств, обрела свое счастье, и я с чистой совестью могу отправляться в комнату баиньки.

Шестая сидела там же, где я ее оставила, и тихонько поскуливала. Грешно смеяться над убогими, но сдержаться было выше моих сил. Укрывшись за кустом, я нервно хихикала в рукав, пока мужчины извлекали Шестую из штырей.

Наконец ее все-таки стянули со стены. Обрадованная Шестая с облегчением лишилась чувств, и охранник попер свое сокровище на руках в казарму.

– Не уходи, Двадцать Вторая! – протянул Янтарный.

– Не вижу причин оставаться, – холодно сказала я, поворачиваясь к нему спиной и ставя ногу в первое углубление ограды.

Янтарный галантно поддержал меня, чтобы удобнее было поставить вторую ногу в следующую выбоину, и небрежно сказал:

– А я хотел показать тебе, как правильно стрелять из арбалета…

Я остановилась. Потом стала спускаться.

– Здесь?

– Здесь. Ночь светлая, для первого урока подойдет.

– Ладно, – сумрачно сказала я. – Давай показывай.

– Пошли.

Мы вернулись к казарме, Янтарный вынес оттуда арбалет и стрелы и повел меня на самую широкую дорожку сада.

– Вот здесь давай и попробуем. Держи. Я взяла арбалет.

– Смотри, этой рукой держишь вот так, а палец этой руки на спусковом крючке. Ноги расставь, арбалет подними, чтобы глаз и стрела были на одной линии, – командовал он. – Теперь нажимай.

– Он без стрелы… – удивилась я.

– Нажимай! Рано тебе еще со стрелой. Я нажала. Свистнула пустая тетива.

– Теперь опусти.

Я опустила. Янтарный взял арбалет и снова взвел крючок.

– Опять подними в боевое положение. Я подняла.

– Руку поправь. Так будешь держать – сама себя поранишь. Теперь правильно. Стреляй!

Я снова послушно нажала спусковой крючок. И так несколько раз, пока Янтарный не смилостивился и не выдал мне первую стрелу.

– Целься вон в тот куст! – показал он.

– Так он же большой?

– Для тебя, остроглазая, в самый раз.

В куст я, к собственной гордости, попала.

– Замечательно. Глаз – алмаз, – похвалил меня Янтарный. – Давай еще раз, и дам тебе мишень поменьше.

Я снова подняла арбалет. Острие стрелы нацелилось на боярышник.

Неожиданно из-за куста кто-то вышел.

Я испуганно дернулась, и стрела из арбалета вонзилась вышедшему прямо в грудь.

Это его не остановило.

По дорожке сада, как и в прошлый раз, брел к нам мертвый начальник охраны. В груди у него торчала моя стрела. Никаких следов, что его расчленяли, не осталось. Он вновь был целый, и глаза его по-прежнему мерцали.

Янтарный соображал быстрее меня и не стал тратить время на созерцание вторично ожившего покойника.

Он дернул из моих рук арбалет, схватил меня за ладонь, и мы организованно отступили к казарме – то есть рванули с дорожки со всех ног…

Когда мы влетели в караулку, романтическое свидание там было в фазе наибольшего обострения.

Наше появление, разумеется, никого не обрадовало.

– Я тебя убью! – завопила Шестая, которой оставалось каких-то полминуты до оргазма.

– Это я тебя убью! – с яростью заорала в ответ я. – Из-за тебя мы опять вляпались! Дура озабоченная!

– А ты, а ты, рыба холодная, вот кто ты! – взвизгнула Шестая, быстро застегивая корсаж.

Ее кавалер с пунцовыми ушами натягивал штаны.

– Да что ты вообще понимаешь! – продолжала вопить Шестая. – Ты такая же живая, как эта табуретка! Бедный твой парень, вы же, наверное, вместе только Устав хором читаете!

– Вы почти правы, барышня, – встрял Янтарный, которого никто и не спрашивал. – Мы стреляем из арбалета.

– Да уж, конечно, панталоны друг друга не созерцаем! – крикнула я Шестой, запустив в Янтарного чернильницей со стола, чтобы не лез в женские дела.

И зачем в караулке чернильница? Чернила, по-моему, в ней отродясь не водились.

К сожалению, Янтарный ее поймал на лету.

– Милые дамы, вы обменяетесь мнением позже, – заметил он. – А теперь хочу напомнить, что в связи с повторным воскрешением начальника охраны, вам придется срочно покинуть казарму, потому что надо поднимать народ по тревоге.

Это он зря сказал.

Шестая, видимо, была не из тех людей, которых упоминание об опасности мобилизует. Она вскрикнула и второй раз за сегодняшнюю ночь лишилась чувств.

Начальник охраны к этому времени дошел до казармы и, растопырив белые ладони, приклеился к окну, осматривая караулку невидящими глазами.

Оба охранника переминались около Шестой, не зная, как ее привести в чувство.

– Нюхательной соли нет? – озабоченно спрашивал Янтарный.

– Может, ей корсаж расшнуровать? – растерянно предлагал хахаль.

Этот балаган мне надоел.

– Спойте ей хором! – ехидно предложила я и, оттолкнув Янтарного, влепила Шестой хорошую пощечину.

– Вставай, мымра! Он скоро сюда просочится! Оскорбленная Шестая вскочила и, увидев лицо начальника охраны в окне, завизжала.

Остальная казарма по-прежнему не реагировала на весь шумный бедлам, что творился в караулке. Они что там, поумирали? Или тут такое частенько бывает?

– Вот и славно! – обрадовался хахаль Шестой воскрешению любимой. – Идите, девочки, Янтарный вас проводит, а я ребят по тревоге поднимаю.