И попалась.
Надзидама как раз проходила мимо и мое дополнение списка ее не устроило.
– Встать! – взвизгнула она, изменившись в лице. Ее длинный нос навис надо мной, словно боевой топор. – Как вы смеете вносить изменения в высочайше утвержденный список?! Его что, по-вашему, дураки составляли? Это еще что за панталоны зимние суконные? А? Я вас, барышня, спрашиваю!
– Ну холодно же зимой… – жалобно заскулила я. – Хочется потеплее одеться… Чтобы не простыть…
– Наденете двое теплых с начесом! Как все мы! А изнеженность будем выжигать! Вы – будущая мать гражданина, исполнительница Окончательного Воссоединения! Вы провинились, дитя, – глядя на мое покаянное лицо, смягчилась она, уверовав, что искоренила в зародыше заговор, способный вырасти из зимних суконных панталон, – и должны быть наказаны. Вы согласны?
– Да, госпожа.
– Прекрасно. В башню.
Теперь я не только не узнаю, как пеленают младенцев, но еще и останусь в полном неведении, какие панталоны по какому случаю надевать. Печально. Вдруг государственное событие, нагрянет комиссия, заставит всех юбки поднять для проверки соответствия – а я одета неприлично и неэкономично. Кошмар! Супруга сразу разжалуют в рядовые и пришьют обратно обрубленный из карьерных соображений хвост.
Демонстративно повесив голову, я пошла вон из аудитории.
Остальные завистливо вздохнули. Им еще писать и писать.
Хотя на верхние ярусы Перста нас не пускают, в полуподвальном почти все воспитанницы частые гостьи. Там пыточная – то есть комната для наказаний.
Нет, она правда пыточная – в ней мы определенное время должны вслух читать Устав пансионата. Бр-р-р! Сначала было очень тяжело, но теперь я выучила его наизусть, поэтому просто монотонно декламирую, думая о своем.
Длинным коридором я прошла к лестнице, спустилась вниз, еще вниз и неприметной дверью вышла в подземный туннель, ведущий в Перст. Все хорошо, но факелы в нем почему-то не горели. Пришлось, держась рукой за стенку, идти на ощупь.
Такая же неприметная дверь пропустила меня в башню, прямо в знакомую до слез пыточную.
По Правилам (два тома) наказания воспитанниц совершаются так: наказательная часть – большое помещение в полуподвале – разделено на две половины решеткой.
В большей половине находится стол старшей надзирательницы. В меньшей стоит стол для наказуемой. Вход в зарешеченную половину контролирует охранник.
Узкие наклонные световоды, пробитые в стенах, освещают только стол старшей надзирательницы и стол для наказаний, оставляя остальное пространство в полутьме.
Воспитанница докладывает старшей надзирательнице ПН (по наказаниям) свой номер и вину.
Старшая надзирательница в соответствии с регламентом назначает наказание.
Младшая надзирательница отводит воспитанницу за решетку, там они садятся за стол друг напротив друга, и воспитанница начинает вслух и с выражением читать отведенный ей кусок Устава.
Охранник бдительно следит за безопасностью и доставляет по требованию старшей надзирательницы для младшей нужные предметы.
Печать благовоспитанности и хорошего тона витает над пыточной.
На деле же все так, но воспитательный процесс идет с неменьшим блеском.
Старшая надзирательница либо читает во время наказания, либо строит глазки охраннику.
Охранник ковыряет в зубах или при полном попустительстве надзирательниц (а то и при молчаливом восхищении) отрабатывает какие-нибудь упражнения для поддержания красивой фигуры.
Младшая надзирательница пилочкой обрабатывает ногти или полирует их замшей, хотя охотно бы строила глазки охраннику, но субординация…
Несчастная жертва воспитания гнусаво тараторит осточертевший Устав.
И в пыточной все было совсем не слава богам.
С ума наш пансионат сошел, что ли?
Отсутствовала старшая надзирательница, а младшая была явно выбита из колеи неслыханным нарушением правил.
Зато охраннику все было ниже пояса, он скучал, прислонившись к решетке.
О, да это был старый знакомый – тот парень, что боролся в казарме на хвостах.
Второе "о!" – форма охранника ему очень шла.
Я так думаю, и форму им специально придумали, чтобы ловить легкомысленные девичьи сердца. Как посмотришь на такого красавца, затянутого в черную матовую кожу, туго опоясанного ремнем, с блещущей серебром перевязью и витым узором наплечников, подчеркивающих широкие плечи, так сразу забудешь про ненавистный "Список нижнего белья…". И кинешься на шею этому блестящему кавалеру подальше от нудных лекций плешивого Магистра. И тут политика. Сволочи.
Мое появление, редкий случай, младшую надзирательницу не обрадовало.
– Я тебя не видела! Я так не могу! Раз она старшая, раз у нее паек больше, пусть она и думает, как теперь наказание осуществлять. В правилах такой ситуации нет! – Она тыкала пальцем в пухлый, обтрепанный по краям Свод Правил.
Забавно, уж не придется ли мне бегать по всей Пряжке и разыскивать старшую надзирательницу в рамках лозунга "Накажи себя сам!". Похоже, в этой комнате я больше всех заинтересована в получении наказания. Великие бога, куда мы катимся?!
– Давайте я за столом посижу, а вы на месте старшей надзирательницы, – вдруг предложил охранник, отлепившись от решетки. – Ваше место за столом близко к выходу, будет считаться, что я его все равно охраняю.
Мысль хоть разок посидеть на месте старшей надзирательницы младшей очень понравилась. Она немного поколебалась, потом махнула рукой:
– А, ладно!
Когда она села за стол, произошло чудесное превращение: взгляд младшей надзирательницы вдруг стал строгим и тяжелым, из голоса исчезли жалобные нотки, он стал сухим, спокойным и начальственным.
– Ваш номер, воспитанница.
– Двадцать Вторая.
– Четче, пожалуйста, не гнусавьте. Плечи не сутульте. И называйте полный номер.
"Тетя, опомнись, ты же на чужом месте, да еще временно! Почему же ты такая важная?"
Мой немой призыв канул в пустоту.
Упоенная ролью старшей надзирательницы, младшая соблюдала освященный правилами ритуал до мельчайших деталей, все больше и больше входя в образ.
– Двадцать Вторая РА, первая группа, первый поток, первый набор.
Двадцать Вторая – это мой личный номер. РА – первые буквы места, откуда меня взяли, то есть из Ракушки. Первый набор был три года назад, нас собрали, привезли в пансионат и разделили на три потока по возрастам. Потоки разделили на группы. Младшая надзидама знает все это назубок, стерва.
Я еле дождалась, когда охранник отвел меня за решетку и, просунув руку между прутьями решетки, закрыл нас с ним на ключ.
Устав лежал на столе в овальном пятне солнечного света. Над ним плясали пылинки.
Охранник убрал ключ в карман и сел напротив меня.
Я открыла назначенную надзирательницей страницу и принялась громко, с выражением читать, одним глазом кося в сторону того стола.
Убедившись, что наказание заработало и потекло по старому руслу, надзирательница на минутку откинулась на спинку высокого стула с выражением глубокого удовлетворения на лице. Это выражение прямо растекалось по ее физиономии, как кусок масла по горячей сковороде.
Затем она решительно выпрямилась, поджала начальственно губы и с сияющими глазами вытащила из стола книжку старшей надзирательницы.
И, клянусь Сестрой-Хозяйкой, принялась читать не с начала, как сделал бы это каждый нормальный человек, столкнувшийся с незнакомой книгой.
Нет, она раскрыла книгу на странице, заложенной закладкой старшей надзирательницы, и углубилась в чтение.
Мои наблюдения прервало прикосновение кончика чужого хвоста к моему хвосту. Если быть точнее, приятное прикосновение.
Хвост охранника ласково и вкрадчиво поглаживал мой хвост, мягко проводя по нему от кончика вверх, так, что шерстинки поднимались, рождая удивительно приятное, покалывающее ощущение, которое, нарастая волной, вдруг выплескивалось по позвоночнику прямо до затылка и медленно угасало там сладкой истомой.
