Понятие не "кирпичик" мысли, а ее "здание", ее тотальность. Чтобы уловить творческое движение мысли (речь, обращенную к самому себе) в тексте, к примеру, теоретических работ, необходимо представить (идеализовать) теорию как понятие, книгу как понятие, философскую систему как понятие.

Но в дальнейшем тексте этой книжки "понятие" - почти запрещенная тема. Разговор пойдет о такой философской традиции (философской логике XVII начала XIX века) и о таком типе внутреннего диалога (диалог классического разума с самим собой), для которых диалог понятия мгновенно редуцировался (или расплывался) в диалоге "способностей" внутри единого теоретического интеллекта.

И все же я думаю, что, соотнеся идеи Гегеля и Выготского, мы смогли лучше подготовиться к историологическому анализу "философской логики" Нового времени.

Читателю почти не понадобятся идеи, развитые в этом разделе. Не понадобятся для реальной читательской работы. Мы не будем использовать "технологию" Гегеля - Выготского. Но вот как мысленная вышка, с которой будут проглядываться последующие идеализации, наше соотнесение Гегеля и Выготского необходимо.

6. Замысел и пределы предстоящей реконструкции

Во втором разделе первой части будет осуществлен пробный опыт историологической реконструкции - в контексте философской логики культуры такого странного логического феномена, как "теоретик-классик".

Несколько слов о самом понятии "историологическая реконструкция". Предполагается, что логические особенности "теоретика-классика" будут воспроизведены в их исторической конкретности, где-то в пределах 1630 - 1970 годов. Это должны быть всеобщие (логические) и особенные (исторические) определения. Сказанное предполагает и особое понимание логики (то именно, которое мы развиваем). Те внутренние "Я", которые мы будем реконструировать в "голове" "теоретика-классика", необходимы и всеобщи в такой особенной ситуации, когда человек стоит перед задачей актуализировать логику (возможность) бытия предметов как логику взаимодействия (здесь "взаимодействие" - предельное понятие) "точек Кузанского", то есть "точек" превращения логики.

Далее, особенности мышления "теоретика-классика" будут именно реконструированы. Это означает, что сам "жанр" предстоящих очерков будет сочетанием философской формы теоретизирования (открытых, майевтических размышлений, демонстрации процессов собственного мышления) и формы теоретизирования исторического (итог которого не позитивная теория типа естественнонаучной, но именно историческая конструкция, ответ не на вопрос: "В чем сущность процесса?", а на вопрос: "Как это было?" Или: "Как это есть в действительности?").

Теперь следует уточнить понятие "теоретик-классик" и обосновать выбор именно такого предмета анализа.

Осмысливая "Палату ума", мы говорили о теоретическом Уме, о мышлении, направленном на изобретение теорий. Такое ограничение было связано не только с задачей нашего исследования, но также со спецификой исторически сложившихся форм философской рефлексии по отношению к логической культуре Нового времени.

В Новое время логика обнаруживается философами именно в теоретическом мышлении, направленном на познание вещей, и, чем дальше, тем больше, - в языке теоретического текста (в XX веке главным образом в языке математики). Мышление эстетическое, направленное на создание художественных произведений, на художественное освоение мира, представляется чем-то - по определению нелогическим, да и вообще - мышлением ли? Если эстетическое освоение мира и понимается как мышление, то его логическая суть выявляется, фокусируется как раз в другой, "высшей" (или просто другой) форме мышления - в той же теории. Эстетическое мышление представляется обычно сложной смесью логического и нелогического, разумного и эмоционального; а потому для выделения и идеализации собственно логических определений надо все же обратиться к наиболее чистой форме, очищенной от эмоциональных примесей, - к форме теоретического мышления, к "дедуктивно-аксиоматическому" тексту. И такая ситуация определялась не "злой волей" философов, а реальным строением практики Нового времени.

Подозрительной - в этом плане - оказалась к концу XIX века и сама философия, философское мышление. Близость философских текстов к схематизму внутренней речи, их открытая форма, слабая разработка аксиоматически-дедуктивных схем, вмешательство эстетических моментов, замена рефлексией объективных логических фиксаций - все это делало философию неудобным (если говорить мягко) предметом для обнаружения собственно логических закономерностей, точнее, для использования их в целях информации и управления.

В крайнем случае философия выступала как метод анализа теоретических текстов, но уж во всяком случае не как глубинная мысль предмета мысли. Да и метод становился все более подозрительным. Философы - речь все время идет о философах-логиках - стремились приблизить свой метод к методу точных наук, чтобы адекватно воспроизвести действительно "логические закономерности" (формальную структуру текста).

Теоретической мышление - теоретический текст - математический текст метаматематический текст - так можно изобразить последовательное уточнение предмета собственно логического анализа, предмета логической науки в XIX XX веках.

Проделанный анализ позволяет наметить обратный путь - от текста к его изобретателю. Необходимость логического обоснования самих начал логического движения; постоянная "подкормка" чистой дедукции за счет внутреннего диалога "способностей"; неизбежность включений в логику мышления (понятия) логики бытия (как внепонятийной, непонятой, загадочной реальности) - все эти соображения, будем надеяться, убедили читателя в диалогичности самой обычной теоретической логики, во внутренней философичности (логика как критика и обоснование самой себя) каждого самого строгого логического движения.

Логика текста, до основания понятая, выступает в качестве логики текста интерпретированного, идеализованного как философский, как движение понятий, как диалог логик.

Все это так. Но все же начинать наш анализ необходимо с текста позитивно-теоретического, причем естественнонаучного, и уже в нем обнаруживать внутренние, философологические слои. Только на таком пути мы будем логически воспроизводить действительную историю философского анализа (от Декарта начиная), будем "отталкиваться" от обычного понимания того, что есть "теоретический текст", логически систематизированный, построенный в соответствии со строгими правилами дедукции и аксиоматизации (точнее, ориентированный на выполнение этих правил как идеала). Только тогда мы сможем последовательно пройти и "обратный путь": от "замкнутого на себя текста" (в идеале тавтологического) к "замкнутому на себя мыслителю, теоретику" (в идеале "замкнутость" в этом случае тождественна изменению субъекта мышления, тождественна диалогу мыслителя с самим собой).

Впрочем, необходимость начать наш анализ с текста теоретика-естественника связана не только с общефилософскими соображениями. Многое определяется современной научно-технической революцией.

Вот некоторые дополнительные аргументы, определяющие, почему к цельной фигуре мыслителя Нового времени лучше всего подойти, опираясь на позитивно-научную, "законополагающую" теорию.

Во-первых, именно эта теория сейчас непосредственно подвергается преобразованию, рушится объективно под влиянием теоретических революций XX века, и нам остается только проникнуть в "интерьер" теоретизирования вслед за Альбертом Эйнштейном или Нильсом Бором.

Еще одно соображение. Как раз естественнонаучная теория наиболее жестка, определенна, отщеплена от теоретизирования как процесса (что собой представляет, "физико-математическая теория", можно указать почти с эмпирической определенностью и формально-логической четкостью). Поэтому, проникая - отсюда - в "интерьер" теоретика, возможно четко выявить все этапы такого "проникновения" - различить движение в "теории", движение в процессе полагания этой теории и в процессе "самоизменения теоретика".