Но для такого преобразования, в свою очередь, необходимо (и в свете современной теоретической революции возможно) прежде всего логически осмыслить сам подлежащий преобразованию феномен - фигуру классического теоретика Нового времени - как "предмет" преодоления.
Можно даже сказать так. Современная теоретическая революция (революции в технике я сейчас не касаюсь) еще не могла создать никакой принципиально новой теории и тем более радикально нового субъекта теоретизирования. Она (революция) состоит в другом: в такой переформулировке логики построения классических теорий, чтобы они обернулись своим "субъектным" определением и в этом качестве (как особый субъект теоретизирования) могли стать предметом преобразования. Она, эта революция, состоит пока в открытии самой возможности иного субъекта (и предмета) теоретического исследования и соответственно иной логики (диалогики), чем само собой разумеющаяся логика "теоретика-классика".
Этого нового субъекта (и предмета) еще нет, есть лишь сомнение в единственности и непогрешимости классического субъекта (и предмета), есть какая-то "точка зрения", находящаяся вне классического теоретизирования, но пока что только по отношению к классике (а не через себя) могущая быть определенной.
Отмечу несколько характерных в этом отношении моментов.
И исторически, и логически исходным пунктом была революция, осуществленная Бором в концептуальном строе естественнонаучного, или, сосредоточеннее, - физического мышления (теории)44.
Коль скоро я говорю о "физическом мышлении", о его логике, я говорю уже не о физике, но именно о логике, а логика мысли физика, биолога или гуманитария для определенного периода одна и та же. Это не значит, что содержание мысли физика нейтрально к логике его размышлений, к форме того логического движения понятий, которое в этом размышлении осуществляется. Суть дела в том, что само физическое содержание я беру как логическую форму, как развитие (обогащение) и обнаружение всеобщих логических основ мышления. Особенно это относится к "теории движения" (механике в самом широком смысле слова), которая составляет не только (и не столько) поле "применения" формальной классической логики, сколько источник формирования основных идеализаций классической логики, ее тайну и ее замысел. Так, размышляя о принципах Бора, я буду вести речь о всеобщих (для мышления Нового времени) логических принципах, обнаруженных Бором в их особенной форме. Налицо уже не Бор, а предельная логическая идеализация его утверждений (осуществленная, конечно, исходя из возможностей, заложенных в аутентичной боровской редакции). Только в контексте таких намерений прошу меня судить.
До Бора вопрос о том, что или кто есть "физик-теоретик", не имел никакого теоретического, физического смысла для самого теоретика-физика. Этот вопрос мог интересовать психолога, социолога, историка науки, наконец, самого ученого физика, как любознательного человека, но к физической теории сей вопрос отношения не имел, предметом физического исследования не был.
Когда теоретик У приступал к осмыслению и развитию данной теории, то теоретик Х, в свое время ее создававший, сливался со своим теоретическим продуктом, исчезал в нем и начисто устранялся из поля теоретического зрения. Его индивидуальность ощущалась только в недостатках (неточностях, малой общности, или слабой формализации, или логической неразработанности, или "неполном соответствии" с фактами) той теории, которую должен был развивать У. Х во всей его неповторимости был для У частной, может быть великой, личностью, но отнюдь не логически значимым феноменом, наличествующим в теории, хотя и нетождественным ей, выходящим (логически!) за ее пределы.
Уже такая постановка вопроса носит явно послеборовский характер, и использованные мной обороты ("субъект, наличествующий в теории, но нетождественный ей"...) были бы, скажем, в XIX веке совершенной бессмыслицей, имели бы некий мистический привкус.
Что же изменил в этой ситуации Бор (Бор здесь имя нарицательное)? Уже в принципе соответствия45 возникает возможность взглянуть на классическую теорию со стороны, извне; такой остраненной точкой зрения оказывается "предельное условие" формирования классической теории; оно же - "точка" формирования неклассической теоретической системы46. Это какая-то странная, внетеоретическая (но в теории возникающая) "точка", в которой нет самой теории (ни классической, ни новой механики), но есть лишь импульс, "момент" их обоснования. И вот какая-то внетеоретическая "точка" превращения теорий (принцип их взаимопревращения) все более становится собственным предметом физического знания.
Под этим углом зрения классическая теория понимается уже не как нечто единственно возможное и не как результат "недодуманности" или "заблуждения" (по отношению к "единственной логике", записанной в книге мира и расшифровываемой с переменным успехом гениями науки), а как итог целенаправленного построения, как феномен продуманных идеализаций, предположений, упрощений, реализации одной из возможных логик бытия.
Правда, непосредственно все эти предположения вводятся для обоснования классической теории только в XX веке, только в свете теории "неклассической" (или хотя бы ее возможности). Вводятся в форме утверждений типа: "Если предположить, что скорость тела крайне мала по сравнению со скоростью света, то скорость света можно признать бесконечной, и законы специальной теории относительности переходят (в этой "точке") в законы классической механики..." Или: "Если предположить, что величина энергии процесса на много порядков больше "кванта действия", то..." и т.д. и т.п.
Но стоит взглянуть на классику под этим новым углом зрения (попросту со стороны), и калейдоскоп самой классической теории поворачивается другим узором. И сразу же возникает сомнение: а не была ли позиция "извне" каким-то образом имманентной для самого классика на всем протяжении развития классических теорий?
По сути дела, новый угол зрения позволяет обнаружить странное несоответствие и "дополнительность" (в самом фундаменте классической науки заложенные) между логикой имманентного монологического развития классических теорий (выводного знания) и парадоксальной логикой их построения, изобретения.
Но там, где построение, там и строитель, по положению расположенный извне строящегося или перестраивающегося здания. Теоретизирующий субъект (субъект развития классической теории) раздваивается и оборачивается (вступает в радикальный диалог с) субъектом мысленного эксперимента, субъектом изобретения, построения теории (и самого ее предмета как предмета идеализованного). Во всяком случае, вопрос о субъекте (классического) теоретизирования становится отныне физически осмысленным, "трудным". Больше того, он становится логической проблемой.
Прежде всего, начинаешь понимать, что исходные понятия классической науки, возникшие еще в XVII веке (идеи абсолютной пустоты, математической точки, инерционного движения), сформулированы удивительно конструктивно и предусмотрительно. Они никак не могли возникнуть случайно или в результате индуктивных обобщений ("обобщать" тут было нечего). Они не могли быть и результатом какого-то стихийного огрубления, скажем из-за незнания других форм движения. Эти идеализации были сформулированы таким образом, чтобы сводить все другие формы движения к исходной модели, за счет ее все большего развития и уточнения, скажем так, чтобы скорость света (и тяготения) могла быть только бесконечной (идея абсолютной пустоты)47, чтобы эффект "самодействия" мог быть исключен (идея непротяженной математической точки как точки "действия на другое").
Классический гений, строивший теоретическую механику в какой-то поразительной авантюре духа, как будто заранее, в "бегстве от чуда", отталкивался от тех апроксимаций и идеализаций, которые Бор заметил только в начале XX века, только с позиций новой, неклассической теории. Но откуда могла возникнуть такая позиция у теоретика XVII века?
Принцип соответствия, понятый в его логическом содержании, позволяет предположить, что классическая, строго непротиворечивая теория создавалась глубоко противоречивым, противоречащим самому себе субъектом теоретизирования (субъектом "построения" и "вывода", "доказательства" и "изобретения", скептиком и догматиком, смотрящим на свою теорию из прошлого и из далекого будущего).
