Вообще весь этот ход мыслей о предельном логическом смысле идеи "диалога" вырастает именно из осмысления всеобщности идеи культуры (то есть адекватен XX веку). В контексте, скажем, всеобщности "наукоучения" идеей логики является и должна являться всеобщность не "общения", но "обобщения" логик, не диалога логик, но их "выпрямления" и "смыкания" в единую восходящую линию нововременной логики, когда прошлое должно быть понято как ее подготовка, а будущее - как ее продолжение и исполнение. И это не ошибка. Это необходимая актуализация всеобщности самой культуры Нового времени, ее приуготовленности к переходу в логику культуры XX - XXI веков. Это ее особенный, по-особому всеобщий голос в полифонии культур. Без нововременной идеи "обобщения" и всевыпрямляющей дедукции мышление так же невозможно, как без современного контекста общения - равноправного, полифонического диалога логик.
4. Наконец, в этой книге идея диалога (диалога логик; культуры как диалога логик; логики как диалога культур...) есть - в самом своем истоке идея смысла человеческого бытия. Человек всегда событиен. Он есть "на-себя-обращенное бытие", но, значит, он всегда (всегда - по смыслу, а не феноменологически) и полностью есть только в своем ином "Я" ("Ты"), он всегда адресован. Формой такого диалогического (осмысленного) бытия человека является произведение культуры. В произведении мое "Я" существует отдельно от меня, целиком осуществляется только во взгляде, в ушах, в сознании, в мышлении, в бытии насущного мне "Ты"... Читателя, слушателя, зрителя. Вне прочтения меня просто нет. Но это прочтение, это восприятие моего - в произведение транслированного - "Я", осуществимо только тогда, когда это иное "Я" (я другого человека) мне действительно насущно, и без него читателя, слушателя, адресата - я еще не полностью существую, еще только возможен. Итак, в пределе, диалогичность моего я и моего - в культуре нарастающего - иного я - это и есть осмысленная (имеющая смысл) форма моего бытия. Бытия в культуре. В произведении.
Еще раз повторяю: только в этом, начерно (четырежды) намеченном, смысле я отвечаю здесь - в этой книге, в этом первом философском Введении, - за слово, термин, понятие, идею: диалог96.
Многое, что сейчас сказано, уже развернуто в последовательном изложении на страницах этого Введения; многое еще предстоит сказать во второй части и в общем заключении. Однако я сейчас что-то слишком сосредоточил, а что-то предвосхитил по двум причинам. Во-первых, зная уже реакцию читателя на отдельное издание этого первого Введения ("Мышление как творчество") и встревоженный нарастающей инфляцией слов "диалог" и "общение", я решил заранее противопоставить этим расхожим значениям - свою целостную идею. Во-вторых, такое - время от времени возникающее - целостное, пусть преждевременное, определение мне кажется необходимым для того, чтобы читатель двигался не только "последовательно", но и "параллельно" с автором, конечно уже знающим, к чему он ведет речь. В конце первого Введения это особенно важно.
Очерк четвертый. Спор начинают теоретик, поэт и философ
(1990). Несколько соображений о смысле этого спора. Сейчас я предполагаю, что текст 1975 года несколько неопределенен, неоднозначен. Это не значит, что я теперь недоволен самим "протеканием" спора, логикой сопряжения различных аргументов, возникающих у Собеседников. Нет. До сих пор мне этот спор как-то особенно близок и внутренне (в моем собственном сознании) необходим. Речь - о другом. Как мне сейчас представляется, неопределенность спора в том, что неясна, туманна его историологическая "прописка".
То ли это спор о том, какие трудности и странности возникают, когда я (автор) и мой основной герой ("теоретик-классик") пытаются проецировать целостную творческую логику нововременного мышления, Познающего разума на плоскость естественнонаучного теоретизирования. Иными словами, спор о том, возможно ли понимать поэтическое и философское мышление только как "составляющие" мышления собственно теоретического, только как его функции... Не получается ли, что в итоге таких "проецирующих" процедур реальные живые голоса Поэта и Философа обращаются лишь в слабые, бледные тени, в покорные "подручные" всевластного теоретизирующего Ума? То есть это спор, в котором Поэт и Философ (своего рода третейский судья) требуют своей самостоятельности, может быть, даже - решающей роли в творческом определении нововременной мысли. В творящем бытии человека этого времени. Тени хотят воплотиться в того, кто отбрасывает "теоретическую" тень.
Но "теоретик-классик" не сдается: он утверждает, что истинно творческая (это - NB!) определенность Познающего разума и есть определенность теоретизирующая! А Поэт и Философ - в этом, Познающем, разуме - все же лишь бледные тени или - в лучшем случае - восторженные персонажи... Сильные не умом, но мозжечком или, уж так и быть, - эмоцией... Но разум - разум всегда (во всяком случае, в Новое время) монопольный удел Теоретика! Вот возможный первый смысл того спора, в который читатель включится, как только покинет строки этого примечания...
Однако одновременно спор Поэта, Теоретика, Философа как будто имеет все же и другой, более широкий, внеисторический смысл. Вполне возможно предположить, что суть этого спора не зависит от особых определений нововременного разума, от возможности (или невозможности) совместить в логике познания (XVII - XIX века) поэтическую и (даже) философскую "составляющие"... Спор идет о другом. О том, какую роль играет Теоретик, Поэт и Философ во всеобщем определении творческого, изобретающего мышления, в исходном едином определении Разума, какое бы разумение не имелось в виду разум Платона и Евклида, или разум строителя готических храмов и создателя "Сумм теологии", или, наконец, разум Шекспира и того же Галилея, Ньютона, Максвелла и других. В чем смысл творческого Ума: это синоним поэтического гения, или гения теоретического, или же - синоним их напряженного единения в Уме Философа? Или же творческое мышление всегда феномен тайного сотрудничества Скрипки и Логики в уме очередного Эйнштейна? Так, может быть, об этом - о всеобщем определении разума (и его роли во всеобщем определении творчества) - идет спор?
Эти два смысла начинающегося спора в моем изложении все время как-то странно смещаются, накладываются друг на друга, уводят в разные стороны.
По внутреннему характеру диалога это как будто скорее всеобщий спор: об определениях творческого ума, независимо от...
Но, если учесть место этого диалога в общем построении моей книги, тогда это скорее обсуждение возможности влить поэтический и философский бальзамы в узкое горлышко научно-теоретического мышления Нового времени (в связи с определением этого мышления как работы "Разума познающего")... Думается, в таком смещении разных планов есть два момента. Первый момент. В моих дополнениях (и возражениях) 1990 года я уже не раз подчеркивал, что в книге 1975 года еще действовало отождествление "познания" и "понимания" вообще, еще не четко различались различные формы понимания, различные средоточия Разума (античный, средневековый, нововременной...). Страшно въедливый стереотип "разум = Познающий разум" еще довлел над моим изложением. Довлел не в основном тезисе (здесь я уже рвал с таким рефлексом), но скорее где-то на обочине, в подручных фразеологизмах. Так и в диалоге Теоретика - Поэта Философа спор Галилеевой "Палаты ума" слишком быстро и легко переходил в общее (обобщенное) определение основного сопряжения творческих сил в "любом" разумном мышлении, в обобщенное, внеисторическое ратоборство поэзии, теории и философии за первородство творческого Ума. Однако я все же не убрал это неточное смещение понятий, не исправил свои ошибки в изложении 1975 года. И это не случайно. Тут включается второй момент.
Моя ошибка есть вместе с тем невольное (но теперь - вольное) воспроизведение типичного мышления Нового времени, типичного "заблуждения" нововременного, Познающего разума. Но только в контексте такого целостного мышления это уже не заблуждение, не ошибка. Дело в том, что нововременной разум с его стратегией "восхождения" и "уплотнения" предшествующих форм разумения, с его пафосом выпрямления мыслительного прогресса - такой Ум необходимо понимает общение разумов как их обобщение, как их сведение к одному определению. В нововременном разуме Поэт, Философ, Теоретик действительно обобщены в некий вневременной образ (образы). И такое обобщение действительно не ошибка. (Не ошибка даже и в том смысле, что идея обобщения - одна из необходимых, всеобщих, вечных граней, голосов в полифонии культуры.) Сама такая внеисторическая обобщенность и есть особенная (для Нового времени характерная) форма общения Разумов, форма их "диалога", форма снятия (это сложный, трудный процесс) их диалогичности. Причем следует понимать: Поэт и Философ начинающегося спора; те, кто оспаривает творческое первородство у самодовольного Теоретического Ума, это - именно в своей обобщенности - нововременные Поэт и Философ, во всей их нововременной определенности, даже - и это существенно - в нововременной "обиженности", отстраненности от основных дел разумения (искусство и философия Нового времени всегда наиболее критичны к промышленной цивилизации). И как раз в своей противопоставленности и отстраненности Поэт и Философ особенно насущны в творческом мышлении XVII - XIX веков. В частности, в мышлении самого Теоретика. Насущны именно потому, что они напрямую обобщены, внеисторичны (всеисторичны), оборачиваясь Поэтом и Философом "как таковыми". О теории Нового времени такого никак не скажешь.
