Плясунков уже недовольно зыркал на расходившихся ораторов, и те понемногу начали утихать. Наконец опустился на место последний из крикунов, повисла выжидательная тишина.
Фрунзе полуобернулся к комбригу и очень ровным голосом, как будто ничего необычного и не происходило, спросил:
— Все высказались?
Плясунков лишь согласно мотнул головой: да, все. Тогда Фрунзе поднялся, оперся обеими руками о стол, спокойно, но громко, так, чтобы слышали и в другой комнате, чеканя каждое слово, заговорил:
— Прежде всего заявляю вам, что я здесь не командующий армией. Командующий армией на таком собрании присутствовать не может и не должен.
Фрунзе обвел всех пристальным взглядом, как бы желая удостовериться, что сказанные им слова поняты каждым, и продолжал:
— Я явился сюда как член Коммунистической партии. И вот от имени той партии, которая послала меня работать в армию, я вновь подтверждаю все свои замечания по поводу отмеченных мною недостатков в частях, командирами и комиссарами которых вы являетесь и за которые, следовательно, несете ответственность перед Республикой.
Голос Фрунзе звучал в полной тишине. Командиры и комиссары, ловя каждое слово, многозначительно переглядывались, оценивая услышанное как поразительную новость: вот тебе и царский генерал, он, оказывается, член партии и партией послан в армию!
Фрунзе между тем вышел из-за стола, вплотную придвинулся к первому ряду сидящих, чуть приподнял бровь и продолжил:
— Ваши угрозы не испугали меня. Я большевик, царский суд дважды приговаривал меня к смертной казни, но не заставил отказаться от моих убеждений. Здесь говорили, что я генерал. Да, я генерал! Но от царской каторги, от революции, — командующий говорил теперь горячо и даже гневно, не оправдываясь, а самим тоном обвиняя тех, кто повинен в распространении злостных слухов, и тех, кто так легковерно подхватывает их.
— Я здесь только с адъютантом и без оружия. Я в ваших руках. Вы можете сделать со мной что хотите. Но я твердо заявляю вам по поводу сегодняшнего вызова меня сюда как командующего, что в случае повторения подобного буду карать самым беспощадным образом, вплоть до расстрела.
Фрунзе сделал паузу, выждал, не будет ли против высказанного им сурового предупреждения возражений. Никто не проронил ни звука. Тогда командарм уже спокойнее, вразумляюще сказал:
— Нарушая дисциплину, вы разрушаете армию. Советская власть этого не допустит.
Он снова умолк, ошеломленные командиры и комиссары смотрели на него, готовые слушать и дальше. Но Фрунзе лишь спросил:
— Имеете ли еще что-нибудь сказать мне?
Ответа не последовало. Тогда Фрунзе запахнулся, застегнул шинель.
— До свидания, товарищи! — сказал он уже дружелюбно, как если бы никакой вспышки тут и не было, а шел самый дружеский разговор, и направился к выходу.
Комбриг Иван Плясунков вскочил, будто подброшенный пружиной, и застыл по стойке «смирно». Следом за ним поднялись и все остальные и вытянулись во фронт. Внимательными и преданными взглядами провожали признанного командарма те, что сидели ближе к выходу, бросились к дверям, чтобы распахнуть их перед Фрунзе. Кто-то даже вышел за дверь и жег спички до тех пор, пока командующий и его адъютант не сошли по скрипучей лестнице вниз.
И нагловатый ординарец, привозивший давеча ультимативные записки и не выказывавший никакого почтения к командованию, а, наоборот, демонстрировавший свою неприязнь к нему, услужливо подвел командующему и его адъютанту коней. Фрунзе в темноте улыбнулся в усы, подивившись осведомленности ординарца — быстро же скатываются вниз из штаб- рига новости!
Когда оба всадника оказались в седлах, ординарец застыл на месте с вскинутой к кубанке рукой. Так он и стоял, пока командующий и его адъютант не выехали со двора…
Скажи кто-нибудь Михаилу Васильевичу в те дни, когда он страстно мечтал получить под свое командование хотя бы «конный полчишко», что его полководческая деятельность на фронтах гражданской войны начнется вот с такого столкновения с комбригом Иваном Плясунковым, — всему этому даже при самом пылком воображении поверить было бы невозможно. Очень скоро горячий комбриг, человек беззаветной храбрости и неподкупной честности, станет самым преданным другом нового командующего.
Но прежде чем рассказывать обо всем этом, вернемся к тем дням, когда состоялось назначение Фрунзе на должность командующего 4-й армией Восточного фронта.
В конце декабря 1918 года Фрунзе и Новицкий получили вызов в Москву. Там им было объявлено, что Новицкий назначается командующим 4-й армии Восточного фронта, а Фрунзе — членом Реввоенсовета этой армии. Михаил Васильевич и такое назначение считал для себя слишком высоким, был даже смущен этим.
А Новицкий утверждал, что это явная недооценка таланта и опыта Фрунзе, его редких организаторских способностей. Генерал, повидавший на своем веку немало военных деятелей всех рангов и в старой армии, и в только что созданной Красной Армии, где с командными кадрами дело обстояло еще очень неважно, был уверен в том, что Фрунзе должен возглавить крупное соединение, а то и фронт. Он в этом был настолько убежден, что не побоялся высказать свое мнение высокомерному и резкому Троцкому, занимавшему тогда пост председателя Реввоенсовета республики. Едва выслушав Новицкого, Троцкий выкрикнул, как он сказал, так и будет, никому не позволено обсуждать приказы Реввоенсовета.
Тогда Новицкий обратился в Центральный Комитет партии. И на следующий же день из Реввоенсовета по телефону известили, что Фрунзе назначается на должность командующего 4-й армией Восточного фронта, а Новицкий к нему — членом Реввоенсовета.
Перед выездом на фронт Михаил Васильевич подобрал группу хорошо известных ему партийных работников для использования на командных должностях в армии, сформировал в Иваново-Вознесенске добровольческий рабочий полк, сыгравший затем исключительно важную роль в боях против Колчака.
В штаб 4-й армии, который находился в Самаре, Фрунзе и Новицкий прибыли 31 января 1919 года. Обстановка на фронте к тому времени расценивалась как тяжелая. Зимой 1918/19 года главным фронтом считался Южный, и основные силы Красной Армии были прикованы к нему. Восточный же фронт, непомерно растянутый, располагал ограниченными силами.
Колчак собрал под свое командование значительные силы. С зимы 1918/19 года он начал подготовку войск к решительному наступлению. Белый адмирал провел широкую мобилизацию, позволившую реорганизовать, довести до полного состава фронтовые части, создать надежные резервы. Щедро поддерживаемый Антантой, Колчак не испытывал затруднений в снабжении своих войск всеми видами довольствия. Личный состав был вымуштрован, в достаточно подготовленных офицерах недостатка не было. К этому надо прибавить, что порядок в тылу колчаковских войск усердно наводили интервенты, которые не только вели войну с партизанами, но и принимали непосредственное участие в боях против Красной Армии.
Что же представляла собой 4-я армия, в командование которой вступил Фрунзе? Она была сформирована летом 1918 года из партизанских и красногвардейских отрядов. Дух партизанщины в ней не только не был изжит, а похоже на то, что культивировался как некая отличительная черта свободной революционной армии. Отдельные успехи, объяснявшиеся общей благоприятной обстановкой и личным мужеством преданных революции бойцов, создали среди части командного состава настроения зазнайства и беспечности. Кое-кому из молодых командиров это даже вскружило голову. Военных специалистов из числа офицеров царской армии, изъявивших желание верой и правдой служить трудовому народу, не только недооценивали, а и третировали. При пополнении частей тщательному классовому отбору людей должного внимания не уделяли, в армию проникли кулаки и анархиствующие элементы. Эпизод, описанный в самом начале этой главы, нельзя считать чем-то невероятным или исключительным для 4-й армии. Проявления партизанщины и своеволия были довольно часты и нередко заканчивались трагически. Плохо организованная армия испытывала острый недостаток в оружии, боеприпасах, обмундировании.
