Линн улыбнулась абсурдности вопроса.

— Ну, сотни две с половиной.

Герейнт фыркнул.

— Два абзаца. И ни строчкой более. И то, если как следует поднапрячься. Ты понятия не имеешь, как работает его голова. Я тоже. То есть я знаю, что в карты игрок он никакой, сколько раз я его уделывал. Но я понятия не имею, чем и как он думает на работе. В полиции принято работать командой. Как полицейский Вернон обязан координировать действия с коллегами. А он что? Хоть кого-нибудь поставил в известность о том, что собирается делать? Да ему на всех наплевать.

— Но у него есть результаты, — тихо заметила Линн.

Факт был самоочевидным, однако по сравнению с мощным напором Герейнта воспринимался как-то бледно.

— Да? Но как? Он же ни с кем не делится. Ты читала его последний рапорт?

— Я его печатала.

— Хватит, ты собственноручно его писала.

Линн усмехнулась:

— Откуда такие сведения?

— Просто одно предложение бросилось мне в глаза. "Факт совершения подозреваемым преступления представляется безусловно доказанным". С каких это пор Вернон научился так витиевато выражаться?

Линн покраснела. Герейнт расхохотался и, словно школьник, показал в ее сторону пальцем.

— А что сейчас считать "безусловно доказанным"? Я ведь тоже, кажется, следователь. Или как?

Теперь уже Линн усмехнулась. Герейнт ушел из следственного отдела еще в начале семидесятых, но до сих пор любил выдать себя за «своего». Слушая его, можно было подумать, что, несмотря на высокий пост, служебную машину с шофером и щедрое жалованье, он, как и рядовой сотрудник, ежедневно смотрит Смерти в глаза.

— Рапорты Вернона совершенно бессмысленны. Если следователь раскрывает дело, мы хотим знать как. Когда за дело берется Вернон, поди разберись, что он там раскапывает. Свихнуться легче. Как тогда — кого-то замочили на скачках в Йорке, и, нате вам, у Вернона уже есть «предчувствие», что убийца — тот счастливчик из Нью-Маркета, что сорвал куш на бегах. Чушь. Бред. Читаешь его рапорты, а там одни чувства да предчувствия. И никакой логики. Никаких дедуктивных выводов. Ничегошеньки… Ты тоже офицер полиции. И, насколько я наслышан, на хорошем счету. И ты получила звание не потому, что у тебя какие-то там предчувствия. Или как?

Линн подозревала, что ее терпение вот-вот лопнет.

— Но Вернон другой. Он не интеллектуал, он полагается на чутье. Полицейские тоже люди. А все люди разные. У каждого свои таланты. Вернон наделен интуицией.

— Интуицией, — буркнул Герейнт, словно на самом деле слово это означало "дерьмо".

— А что плохого? — настаивала Линн. — Не могу понять, к чему весь этот разговор. Вернон спас не одну жизнь. Вспомни девочку из Манчестера. Недавно она отпраздновала свой день рождения — и все благодаря той самой интуиции, над которой ты насмехаешься. Каждый год ее родители присылают нам открытку со словами благодарности — такое не забывают. Извини, но, что касается меня, это куда более веский довод в защиту Вернона, чем какой-то там рапорт.

Герейнт то и дело пытался ее перебить, однако Линн не дала ему вставить ни слова. Лишь когда она закончила свою тираду, Герейнт наконец получил возможность высказаться до конца.

— Эй, не надо так горячиться. Я ведь на его стороне. И я рад, что ты тоже.

Линн это заявление не успокоило.

— Если ты на его стороне, то с какой стати ты за ним устроил едва ли не слежку? Простите, сэр, но я разочарована в вас.

К ее удивлению, Герейнт расхохотался.

— Господи, — произнес он наконец, — ну неужели ты не можешь хоть раз в жизни согласиться со мной?

Именно в этот, самый неподходящий момент с чайным подносом в руках появился Йен. Герейнт спокойно, хотя и не без некоторой насмешки, посмотрел в его сторону. Правда, Линн так и не поняла, что смешного в человеке с подносом в руках.

— Чай и виски для страждущих. Пирожки для алчных, — весело объявил Йен, явно не замечая ни натянутой атмосферы, ни того, как некстати прозвучали его слова, а поставив поднос и снова направившись к двери, ляпнул очередную бестактность: — Если ты скоро не закруглишься, мамчик, то видео мы будем смотреть без тебя.

— Итак, что ты там сказала? — ухмыльнулся Герейнт, беря стакан "Джонни Уокера".

Потрясающая непробиваемость!.. Линн подумала, что если Герейнт зол на Лаверна и готовит ей какой-то подвох, то он просто великолепный актер.

— Ну, что Лаверн знает, что делает. Главное, он ловит преступников.

Линн налила себе в чашку горячего чая и принялась медленно его помешивать.

Молчание нарушил оглушительный топот детских ног наверху. Герейнт вновь усмехнулся и, взглядом указав на потолок, пошутил:

— Воздушный налет.

Снова воцарилось молчание.

— Говоришь, он ловит преступников… Но как? Что ты расскажешь новичкам в вашем отделе, когда тебя спросят, как вам удалось поймать Болтонского Душителя?

— Они меня ни о чем не спрашивают, — пожала плечами Линн.

Герейнт принялся за пирог.

— Вкусно, — произнес он с набитым ртом. — Сама печешь?

— Нет, муж.

— Мужчина без комплексов, — усмехнулся Герейнт.

— Нет, просто знает, как включать духовку.

Герейнт предпочел сменить тему:

— Ведь Вернон поначалу тебе не нравился?

— Нет. Он, можно сказать, устроил мне веселую жизнь. Я пришла в отдел сержантом и вскоре поняла, что поддержки от него не дождешься.

— Верно. Тебя порекомендовал Дэнни Филпс. Манчестерской полиции никак не удавалось изловить Душителя, а ты тогда так здорово сработала по делу о педофилах. Вот мы и подумали, что твой опыт нам пригодится. А Вернон, вместо того чтобы помочь, твердил: "Это не мое дело, пусть сами разбираются".

— Откуда тебе это известно? Я никому не рассказывала!

Герейнт заговорщически подмигнул:

— От меня ничего не скроешь, не надейтесь. Семь деток отдали Богу душу, мы посылаем в Манчестер нашего лучшего детектива, а он даже и не думает пошевелить задницей.

Линн улыбнулась воспоминаниям.

— Однажды он довел меня до слез. Я не знала, что и думать. Мне казалось, что он халтурщик и бездельник.

— Не тебе одной так казалось. Мне тогда позвонили из Манчестера и спросили: "Кого это ты нам прислал? У нас пропал еще один ребенок, а ваш фигляр знай себе расхаживает по церквям".

Линн рассмеялась.

— Ну, такие подробности мне неизвестны.

— Вот-вот, — поддакнул заместитель главного констебля, но взгляд его не потеплел. Герейнт сделал глоток виски, побулькал немного, словно полоща рот, а затем уставился на Линн в упор. Хрестоматийный прием, призванный вызвать допрашиваемого на откровенность. О таком прочтешь в любом учебнике по технике допроса.

"Со мной этот номер не пройдет, — подумала Линн. Впрочем, простим Герейнту подобные штучки".

Наконец ему самому это надоело, и он первым нарушил молчание:

— А как он вел себя последнее время? Ты не заметила в нем никаких странностей?

— Нет, ровным счетом ничего.:

— А по-моему, их только прибавилось. По лицу вижу, что ты со мной согласна. Да ты сама лучше меня знаешь, что девять из десяти убийств раскрываются в считанные дни, потому что их совершают дураки, лично знакомые со своими жертвами. А еще тебе известно, что оставшиеся десять процентов так и остаются нераскрытыми, потому что у нас дерьмо, а не полиция. Правда, если бы люди знали, какое она дерьмо, то наверняка от страха не спали бы по ночам.

— Ну, это уже верх цинизма, — возразила Линн, — да и вообще несправедливо. Пусть у нас нет ни средств, ни ресурсов для длительного расследования. Как тогда с Душегубом. Надо было идти по горячим следам, а у нас в конце концов сложилась такая ситуация, что все деньги просто вылетали в трубу. Организацию лишили возможности действовать эффективно, и все потому, что нас не ценят и не дают денег.

— Совершенно с тобой согласен, — отозвался Герейнт с ехидцей. — Более того, думаешь, я все это серьезно? Просто хотел проверить, профессионал ты или нет. Считай, что сдала экзамен на «отлично». Я восхищен, инспектор. Вот если бы в полиции все были такими, как ты. А теперь послушай, что я тебе скажу. Мне надо, чтобы ты обратила внимание на Вернона. Будешь докладывать обо всех его действиях.