— У него есть дети?

— Трое, отец мой... Что я могу поделать?

— Выход прост. Он напрашивается сам собой. Оставьте эту работу, найдите другую. Изгоните его из своих мыслей.

— Не могу.

— Почему? — спросил он и прибавил сурово: — Это оттого, что вы испытываете удовольствие?

— Да, отец мой, — ответила она просто.

— И вы не хотите, чтобы все кончилось?

— Я не могу!

Она была уверена в себе, слишком уверена, но теперь в ее голосе чувствовалась паника.

— Так почему же вы здесь?

— Вот уже три месяца я не была на мессе, отец мой.

Теперь он понял все. Все было так просто, так по-человечески грустно.

— Понимаю, — сказал он. — Несмотря ни на что вы не можете обойтись без Бога.

Она тихонько заплакала.

— Мы теряем время, отец мой, потому что я не могу обещать, что порву с ним, ведь моя плоть пересилит мой разум, стоит нам встретиться. На все воля Божья. И если бы я дала клятву, я обманула бы Господа, как и вас, а мне этого не хочется.

Сколько же на свете людей столь близких к Богу? Отец Да Коста был поражен. Он глубоко вздохнул, чтобы убрать ком в горле, который душил его. Затем он сказал четким, уверенным голосом:

— Да простит тебя Господь наш, Иисус Христос, и я прощаю тебе вину твою данной мне властью и согласно твоим просьбам. И так отпускаю тебе грехи во имя отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.

Последовала пауза, затем она сказала:

— Но я не могу обещать больше с ним не встречаться!

— А я и не требую этого. Если ты считаешь, что должна что-то сделать — смени работу, вот все, о чем я прошу. Остальное — в руках Божьих.

На этот раз пауза была длиннее, и он уже не надеялся услышать хороший ответ, но она глубоко вздохнула, успокоив его словами:

— Хорошо, отец мой, я обещаю.

— Вот и отлично. Вечерняя месса начинается в шесть. Обычно у нас бывает человек пятнадцать-двадцать. Вы будете желанной гостьей.

Дверца хлопнула, когда девушка вышла, а он остался сидеть на своем месте, чувствуя опустошенность. Он сказал то, что следовало, поступил так, как подобало, почти не надеясь на успех. Время рассудит, кто был прав.

Ему было приятно снова почувствовать себя приносящим пользу. Дверца снова раскрылась, с другой стороны решетки послышался шорох.

— Благословите меня, отец мой, ибо я согрешил.

Голос был незнакомый. Низкий. С ирландским акцентом. Безо всякого сомнения перед Да Костой находился образованный человек.

— Благослови вас Господь, наш, Иисус Христос, и да поможет он вам исповедаться в грехах ваших.

Человек нерешительно помолчал, затем произнес:

— Отец мой, может ли так случиться, что то, что я вам сейчас расскажу, станет известно другим лицам?

Да Коста выпрямился:

— Никоим образом. Тайна исповеди священна.

— Прекрасно. Так покончим с этим. Сегодня утром я убил человека.

Священник был поражен.

— Убили человека? — выдохнул он. — То есть задумали убийство и осуществили его?

— Совершенно верно.

Охваченный внезапным страшным предчувствием, отец Да Коста приник к решетке, стараясь разглядеть в темноте лицо говорившего. В этот момент с другой стороны вспыхнула спичка, и священник второй раз в этот день посмотрел в глаза Мартина Фэллона.

В церкви было тихо, когда Анна Да Коста вышла из ризницы и пересекла хоры. Нотные тетради были там, где она их оставила. Ей без труда удалось разыскать то, что она искала. Она положила остальные ноты на место и на несколько секунд застыла, вспоминая незнакомца с легким ирландским акцентом.

Он не ошибся в своем совете насчет верхнего регистра органа. Она ласково провела пальцами по рукоятке. Такая мелочь, а как все портила. Как любопытно. Она уже взяла тросточку и собралась уходить, как вдруг услышала, что внизу хлопнула дверца исповедальни и по храму раскатисто зазвучал гневный голос дяди. Она замерла; ее не было видно из-за зеленых штор у органа.

Отец Да Коста выбежал из исповедальни, оставив дверцу распахнутой. Она никогда не слышала, чтобы он говорил с такой яростью.

— Выходите, выходите отсюда, нечестивец, и взгляните мне в лицо, если осмелитесь!

Анна услышала, как хлопнула вторая дверца исповедальни, затем звук легких шагов, и тихий голос:

— Извольте, отец мой.

Фэллон стоял спокойно, опустив руки в карманы своего френчкота. Священник подошел к нему и спросил глухим голосом.

— Вы католик?

— Как никто другой, отец мой.

В тоне Фэллона сквозила легкая ирония.

— Значит, вам должно быть известно, что при таких условиях я не могу отпустить вам грех. Вы хладнокровно убили человека сегодня утром. Я видел вас. И вам это известно... Чего вы хотите от меня?

— Я уже получил, что хочу, отец мой. Как вы уже сказали, тайна исповеди священна. А мне и надо, чтобы вы эту тайну хранили.

В голосе священника было столько боли, что у Анны заныло сердце.

— Вы воспользовались мной! Это самый худший из способов! Вы использовали в своих интересах саму Церковь!

— Я мог бы заставить вас замолчать, всадив вам пулю между глаз. Вы предпочли бы это?

— Не слишком, — признал Да Коста. Довод Фэллона его убедил. — Как ваше имя?

— Фэллон. Мартин Фэллон.

— Это ваше подлинное имя?

— Для меня имя все равно, что название дня недели. Я их постоянно меняю. Мне не нужно было ломать голову, чтобы придумать это, скажем так.

— Понятно. Интересный выбор. Я знал одного пастора, который носил это имя. Знаете, что оно означает по-ирландски?

— Конечно. Чужак, человек, находящийся между двух огней.

— Вы думаете, что оно вам подходит?

— Я не понял вашей мысли.

— Я хочу сказать: вы себя видите именно так? Как романтический изгнанник вне толпы?

На лице Фэллона не отразилось ни малейшего движения души.

— Теперь я хочу уйти. Больше вы меня не увидите.

Он пошел прочь, но отец Да Коста удержал его за руку.

— Человек, который нанял вас для исполнения сегодняшнего дела, он знает обо мне?

Фэллон долго и пристально глядел ему в лицо, хмуря брови, затем улыбнулся.

— Вам нечего бояться. Он слишком занятой человек.

— Вы производите впечатление ловкого человека, а говорите такие глупости, — заявил священник.

От ветра дверь церкви открылась и стукнула. Вошла пожилая женщина в косынке. Она перекрестилась, затем проследовала в глубину храма. Отец Да Коста крепко сжал запястье Фэллона.

— Мы не можем говорить здесь. Пойдемте со мной.

С одной стороны нефа виднелась клетка — это было подъемное устройство, которое рабочие использовали для того, чтобы подниматься на башню. Он втолкнул туда Фэллона и нажал на кнопку. Клетка поехала вверх, мимо строительных лесов, затем миновала отверстие в своде. Наконец она остановилась с легким толчком, и Да Коста открыл решетчатую дверцу, чтобы попасть на небольшую галерею, тянувшуюся вдоль периметра башни. Леса образовывали вокруг подобие перил или поручней на палубе корабля.

— Что здесь произошло? — спросил Фэллон.

— У нас мало средств, — ответил священник и повел его по галерее.

Ни тот, ни другой не слышали, как заработал мотор подъемного устройства, и клетка поехала вниз. Когда она спустилась, Анна Да Коста вошла в нее, закрыла дверцу и на ощупь стала искать кнопку.

С высоты колокольни открывалась превосходная панорама города, хотя все было окутано мелкой сеткой дождя, смазывающей детали. Фэллон осматривался, не скрывая удовольствия. Выражение его лица неуловимо изменилось, легкая улыбка играла на его губах.

— Вот это мне нравится. «Нет ничего прекрасней на земле». Кажется так сказано у поэта?

— Господи Боже мой! Я вас привел сюда для серьезного разговора, а вы мне цитируете Вордсворта! Вас что, ничего не волнует?

— Ей Богу, не понимаю, что должно меня волновать? — сказал Фэллон, вынимая пачку сигарет. — Вы курите?

Отец Да Коста заколебался, затем сердито выдернул одну.

— Да, курю, идите вы к черту!