тех, кто выдает его. И это не только твоя проблема; она стала моей, когда я сказал свое имя
сотрудникам скорой помощи и оно оказалось в полицейском рапорте.
У меня кровь отхлынула от лица. – Он собирается искать меня через тебя.
- Да, собирается, вот поэтому у меня есть хакер, который стер мое имя с полицейского рапорта.
Он также внес поправку в версию твоих записей «Неизвестная», показывающая, что тебя доставили
сюда в больницу, но так и не признали.
- Поэтому ты зарегистрировал меня под псевдонимом. Значит эти люди Никколо не смогут
найти меня.
- Правильно. Я даже изменил вашу дату поступления.
- Но Галло нашел тебя, и нас.
- Потому что кто-то, кто знает, как сильно он ненавидит меня, услышал мое имя по
радиостанции скорой помощи и рассказал ему. Он перехватил бумажную версию полицейского
рапорта за шестьдесят секунд до его уничтожения.
- Он ненавидит тебя.
- Да. Он ненавидит меня.
- Почему?
- Это о женщине. Типа того, что сейчас.
- О мне, ты имеешь в виду?
- Для меня, да. Для него, это о ней, и она горькая пилюля, которую он отказывается проглотить.
Вот поэтому я здесь, пока он не привлекает внимания к нам, я гарантирую, мы не попадемся. Одна из
медсестер только что сообщила мне, что он потратил последние два дня, прочесывая палату за палатой, ища меня, пока в конце концов кто-то меня не сдал. Он разговаривал со многими людьми. Слишком
много для меня чувствовать себя в безопасности, оставаясь здесь, с Никколо, ищущим тебя.
- Откуда ты можешь знать, что он действительно ищет меня?
- Он никогда не оставляет хвосты. Поэтому он выжил.
- Потому что никто не выжил, - говорю я, вдруг мое горло саднит и сушит.
- Ты выжила, дорогая, но, чтобы было понятно, никто не убегал от Никколо. Мы собираемся
атаковать и выиграть… а, чтобы это сделать, мне надо то, что у тебя в голове. – Он отталкивается от
меня и добирается к длинному, прямоугольному шкафу и снимает спортивную сумку, которую кидает
на пол. – Настало время вспомнить тебе, кто ты. Твоя постиранная одежда внутри. Открой ее и свяжи
ее с прошлым, потому что кто и что ты для Никколо, решит, что нам делать дальше.
- Только не говори, что я тесно связана с ним, - щелкаю я. – Я была в неправильном месте в
неправильное время. Я не могу быть связана с мафиози.
Адреналин скачет внутри меня, и мои глаза опускаются на сумку, содержащую мои личные
вещи. Моя правда. Я начинаю дрожать, признак отрицания и слабости, что я больше не могу себе
позволить. Отталкиваясь от раковины, я делаю два шага к сумке и опускаюсь на пол перед ней, твердая
плитка бьет по коленям. Незвано, я вспоминаю, что уже была в такой позе, булыжный тротуар вместо
плитки, карая мою кожу, и я хочу знать, как я попала туда, почему я была там. Я хватаю молнию и
пытаюсь потянуть ее вниз, только мне мешает глупое дрожание рук, я готова ее оставить.
Кейден опускается на одно колено перед мной. – Полегче, дорогая, - говорит он, его голос
низкий, успокаивающий нежностью, которую я не ожидаю, как и не принимаю, после всего, что он
сказал и сделал.
- Ты просто сказал, что я связана с мафиози, который сейчас скорее всего хочет убить нас обоих.
От этого ни капельки не легче.
- Любые воспоминания, которые ты найдешь в содержимом этой сумки будут не такими
плохими, как то, что Никколо сделает с нами обоими, если мы позволим ему поймать нас.
- Спасибо, что пытаешься подбодрить меня.
- Я не очередной оптимистичный тип парня. Ты должна сделать это. – Он не ждет моего
согласия, сам расстегивая молнию сумки, и устремляется внутрь, чтобы положить аккуратно
сложенную стопку одежды на мои колени.
Я смотрю на одежду, пара черных джинсов и лавандовая футболка с глубоким вырезом, молясь, чтобы тот выключатель, о котором я сказала Кейдену, не существовал, чтобы он не включался в моей
голове, а оставался по-прежнему знакомый белый шум. – Ничего, - говорю я, неспособная заставить
себя посмотреть на него, но он не меняется.
- Посмотри на меня, - приказывает он, а я не хочу, но как-то слушаюсь, и я могу чувствовать, как он заставляет меня дать другой ответ, тот, который не могу дать. – Должно быть что-то.
- Ничего. Эти вещи могут также принадлежать кому-то другому.
- Этого недостаточно, - говорит он, и, хотя его голос низкий, оттенок правды режет, как ножом.
Я прихожу в себя: - Ты думаешь, я не понимаю это?
Его глаза вспыхивают, волк возвращается с лихвой, и он хватает одежду, засовывает ее в сумку
и отталкивает ее в сторону, его руки смыкаются вокруг моих. – Пора вспомнить.
Мой гнев растворяется, страха нигде не видно. – Ты не можешь приказать мне вспомнить, а я
просто сделать это.
- Я решу эту проблему, - объявляет он, вставая и поднимая меня тоже.
- Перестань издеваться надо мной, - шиплю я, хватая охапкой его рубашку, даже не волнуясь о
своем распахнутом халате. – Перестань издеваться надо мной!
- Я пытаюсь спасти тебе жизнь, - говорит он, разворачивая меня и придавливая меня к твердой
стене, пальцы сгибаются на моих плечах, где он до сих пор держит меня. – Как тебя зовут?
- Я не могу сказать тебе того, чего не знаю.
- Ты же знаешь.
- Нет, - огрызаюсь я. – Не знаю.
- Чушь.
- Это не чушь.
- Твои воспоминания могут изменить все, что мы делаем, когда выйдем с этой палаты… ты
знаешь об этом, верно? Каждое движение, которое делаем, может быть неправильным, ты можешь
сделать правильным. Теперь: как тебя зовут?
Я не знаю, но не могу снова сказать ему это. – Отпусти меня.
- После того, как скажешь свое имя.
- Перестань вести себя, как кретин! – я взрываюсь, отталкиваясь от его крепкого, неподвижного
тела.
- Меня называли и похуже, дорогая, - говорит он, хватая мое лицо. – Дай мне то, что я хочу.
- Я не могу дать тебе того, чего не знаю.
- Как тебя зовут?
- Я сказала тебе…
- Какое у тебя гребаное имя?
- Элла, - я в шоке от сказанного. – Меня зовут Элла.