«Всё было не так. — улыбнулась оживающая Вика. Всё что было, до того как Ваня, то есть наш убийца сошёл со сцены, ты воспроизвёл верно. Ты ошибся, когда сказал, что устраняя музыкантов, он выполнил свою программу. У него была ещё одна задача. Он должен был устранить ещё одного свидетеля.
Этот мужчина в берете, он появился на пароходе не просто так, а по приглашению убийцы. Иван выбрал типаж, который, несомненно, должен был вызвать наши подозрения и под каким-то предлогом уговорил его присутствовать на вечеринке. Он должен был просто быть там, только и всего. Просто спуститься в бар, сесть на первый столик лицом к лестнице и пить пиво, сколько влезет. Мужчина и не подозревал, что в этом представлении играет роль жертвенного ягнёнка.
Иван должен был, спустившись вниз, обнаружить его в темноте, застрелить, а потом, пользуясь этой же темнотой и суматохой вложить в руку незнакомца орудие убийства. В этом случае история выглядела бы безупречно. Доблестный сыщик Иван каким то образом сумел разглядеть в темноте появившегося в баре убийцу с окровавленной удавкой в руке и уложил его метким выстрелом.
Но…как ты правильно заметил, «что-то пошло не так».
Мужчина в берете, в момент отключения света, почувствовал неладное. Он не стал оставаться на месте, что бы ни случилось, как наказывал ему его патрон, а поддавшись панике, уполз в сторону от своего стола. Появившийся внизу Иван не обнаруживает объект на месте и начинает метаться по проходу в его поисках. Благо на объекте надет белый плащ, и это, скорее всего, было одним из условий, чтобы его легче было обнаружить в темноте. Так и случается. Иван приближается к обнаруженному объекту. В одной руке он держит свою дьявольскую удавку в другой пистолет. Он направляет пистолет на жертву, но тут то и случается первая неожиданность.
По несчастливой для обоих случайности, рядом с жертвой оказывается Рымин, который, как только отключили свет, затаился с пистолетом наперевес под столом. В темноте он видит вовсе не своего коллегу Ивана, а человека, в руке у которого находится окровавленная удавка. Рымин в панике вскидывает пистолет, стреляет и попадает в цель. Подобно раненному тигру, Иван набрасывается на бедного Рымина и обезглавливает его. Затем, не теряя времени, он берёт ещё тёплую сжимающую пистолет руку Рымина, направляет её в сторону нашего незнакомца в плаще и стреляет. Потом он подползает к подстреленной жертве, вкладывает в её руку приспособление, и с силой обжимает вокруг рукоятки безвольные пальцы. Дальше остаётся отползти в сторону, на несколько шагов от лежащего на полу Рымина, чтобы оказаться на воображаемой линии огня. А дальше…дальше уже можно играть в умирающего лебедя.
Всё получилось даже лучше, чем он задумал. Рымин, сам того не зная, обеспечил убийце стопроцентное алиби».
«Но и тут случилась неувязка… — я выхватил дымящийся окурок из Викиной руки и жадно затянулся… — Человек в берете выжил, и этот единственный свидетель, если бы очнулся, мог дать показания…».
«И эту проблему он решил сегодня ночью. — она выхватила окурок, на этот раз прямо из моих губ. — Что может быть проще, чем устранить нужного человека, когда находишься с ним в одном помещении…».
«Не совсем в одном — я пожимал плечами… — крыло для подозреваемых надёжно охраняется…».
«Охраняется для исключения возможного побега и угрозы извне. Опасности изнутри они не ожидают, ведь в соседнем крыле лежат наши коллеги. Вряд ли там внутри всё так строго. И вообще, сотрудник при исполнении имеет неограниченные возможности и полномочия. Нужно сделать запрос, в результате чего наступила смерть. Может причиной этому стала ошибочно сделанная инъекция, или сбой в работе систем жизнеобеспечения…».
«Да…но это будет только завтра. Тем более эта проверка может его спугнуть. — я вскочил со стула и возобновил свои метания по кабинету. — Он может насторожиться. Для такого звериного чутья нужен малейший намёк, сигнал, чтобы он почувствовал, что, что-то не так. И тогда мы его уже не найдём! Нужно брать его, пока он лежит в больнице».
«Но у нас нет, оснований, улик, одни только домыслы…» — развела руками Вика.
«Ты же сама нашла улику. — Вскрикнул я, останавливаясь — Этот блокнот, он должен быть у него на рабочем месте…».
***
Как две взявшие след ищейки, не сговариваясь, мы ринулись в кабинет оперативников, и стали обыскивать стол Ивана. Пока Вика перебирала лежащие на столе бумаги, я проверял ящики стола, выдвигая их один за другим.
Но наши поиски были тщетны. Иван был ещё тот аккуратист. Все документы, что на столе, что в ящиках лежали листочек к листочку, папочка к папочке. Всё было рассортировано, пронумеровано и разложено по соответствующим стопочкам. Ни одного не относящегося к работе документа, ни одного рисунка, или произвольной записки мы не нашли. Не было и злосчастного блокнота. Теперь даже я вспомнил, что Иван что-то постоянно в нём черкал, но его и след простыл.
«Скорее всего, он избавился от блокнота, когда понял, что мы ищем музыканта!» — Тяжело вздохнул я, падая на стул. — Да уж, какой дурак будет хранить улики против себя в служебном кабинете…».
«Но они по любому должны быть у него дома!» — холодно произнесла Вика, и по её изменившемуся, ставшим сосредоточенным лицу, я понял, что её уже не остановить.
«Обыск? Но нам никто не даст на него ордер…». — Этот вопрос был риторическим, потому что я знал на него ответ.
Уже через каких-то пару минут мы стояли на улице и под струями ледяного дождя ловили такси.
Победителей не судят. Мы решили преступить закон и обыскать квартиру Ивана, надеясь, что овчинка стоит выделки и после поимки преступника, нас не будут судить слишком строго. Не наученные горьким опытом, мы продолжали нашу игру в «кошки мышки».
***
Было уже за полночь, когда мы приехали на место. Мы остановили такси в квартале от нужного дома, чтобы не вызывать никаких подозрений, и шли туда пешком под непрекращающимся дождём. Я помню лицо Вики, по которому стекали холодные струйки. Она была мокрой, замёрзшей, бледной, но в этот момент её глаза горели. Она была счастлива тем, что наконец-то сможет поставить точку в этой истории. Поставить точку прежде всего в своей голове. Она была как засохший цветок, на который наконец-то упали долгожданные капли. Она была словно распустившийся бутон…
Глаза старика горят. Взгляд его устремлён куда-то в даль, пронзая толстые стены дома, ночную темноту, пространство и время. Он видит очень далеко, он видит тот далёкий дождливый вечер, худенькую небольшую женщину в насквозь промокшем плаще, уверенно шагающую по лужам. Он видит серый приближающийся дом, который вырастает перед ними словно огромная гора.
— Он жил в небольшом частном доме, который достался ему от бабушки. Родители его развелись и жили каждый своей семьёй, просто вычеркнув из своих жизней плод неудачного брака. Это первое, самое жестокое предательство, которое можно себе вообразить, обрекло Ваню на вечное одиночество. Он не мог иметь друзей, заводить подруг, из-за глубоко сидящего внутри врождённого чувства нелюбви. Его друзьями были книги, и, как мы убедились позднее, музыка. Всё остальное в этом мире, включая, издаваемые им звуки, было ему врагом.
— Дед, но ты же сам говорил, что этот Иван был твоим другом!
— Как оказалось — нет. Это я так думал. Я думал, что являюсь единственным его другом, тем единственным человеком, которому он приоткрывал дверцу в своё одиночество. Как оказалось, он показывал мне только прихожую, сени, не провожая в мрачные комнаты, в тёмный чулан, со страшными, хранящимися в нём артефактами.
Я уже говорил, что мы были с ним чем-то похожи. Оба были одиночками, со схожими, на первый взгляд, интересами. Меня тоже бросили родители, и я тоже сложно сходился с людьми. Видимо такие люди притягиваются друг к другу. Если бы я знал, кем он был на самом деле… — Дед вздыхает, тянется к пачке, но увидев, что она опустела, берёт со столика новую.
— Мы подошли к дому, который грустно смотрел на нас, умываемыми дождём, слепыми окнами. Пробраться вовнутрь не было проблем. Калитка была открыта, а собаки в периметре двора не было. По понятным причинам Ваня не любил собак. Проникнуть внутрь, было решено через окно, смотрящее в сад. Так нас не могли заметить с улицы, а соседи из дома напротив уже спали, судя по потухшим окнам.
