Иллар вытер выступившие от смеха слезы и направился в сторону Непыйводы, но у меня была срочная информация, которую он обязан был узнать. Заступив ему дорогу и не обращая внимания на недовольный взгляд, которым он меня наградил, скороговоркой начал:

— Батьку, выслушай меня, это очень важно. До среды полсотни татар будут ждать Загулю — неплохо было бы их вместо Загули наведать.

— Откуда тебе то ведомо?

— Ахмет перед смертью признался.

— Так то он тебе зубы заговаривал, чтобы поближе к тебе подобраться.

— Так ведь и Иван Товстый про поход говорил, и Загуля был в дорогу собран, и Оттарова жена еще нам говорила, что Оттар опять в дорогу готовится, а раз в поход собирались, значит, уговор у них с татарами был.

— Да, складно все выходит, а место он тебе тоже сказал?

— Да, батьку: как от нас к Днепру ехать, ниже на кручах одинокий старый дуб стоит — там спуск к воде есть. Там татары — двое с нашей стороны на варте, остальные на левом берегу. И Иван Товстый, сдается мне, о том же месте толковал.

— Знаю я то место, сами не раз там переправу ладили, может, и не соврал Ахмет. Даст Бог, получится у нас потеха — проверить надо. Ладно, Богдан, иди к казакам и смотри не дуркуй: кабы не твои новости, имел бы ты сегодня нагаек за то, что меня позоришь. Сколько живу, такого еще не видал, какие ты сегодня на круге коленца выделывал.

Вот так, как говорит украинская народная мудрость: «За мое жито меня и побито», — думаешь, как лучше все устроить, чтобы ничто не сорвалось, перебираешь тысячи вариантов, находишь какой-то, где все концы сойтись могут, а тебе в результате — нагаек. Меняются времена, но не меняются нравы, инициатива была и будет наказуема во все времена. Ахмета тем временем уже собирались увозить, и надо было позаботиться о своей законной добыче, которую никто мне не собирался отдавать. Подойдя к возу, под неодобрительными взглядами снял с него пояс вместе с саблей и кинжалом и, прихватив его пару коней вместе со сложенным на них доспехом и оружием, направился к своему коню — разбирать и паковать добычу. Тут в круг вышел Непыйвода:

— Казаки, Иллар предложил вместе в поход сходить. Я буду его правой рукой. Можно хорошую добычу взять. Кто желает с нами, выступаем послезавтра, в воскресенье, сразу, как заутреню отстоим. С собой иметь припасу на три дня, едем в одноконь, заводных не берем. Собрать все веревки и ремни, какие найдете. Иван, пошли пять-шесть казаков по соседним хуторам — охочих кликнуть, надо собрать сабель тридцать, еще тридцать Иллар соберет. А теперь, казаки, послушаем Иллара.

— Казаки, с тяжким сердцем ехал я сегодня к вам в гости, знал: нелегкий выйдет у нас разговор. Когда твоего товарища винят, с которым ты вместе в походы ходил, спину ему прикрывал, кусок хлеба на двоих ломал, не хочет сердце верить, что изменил твой товарищ закону казацкому, что завела его кривая дорожка в самое пекло.

— И я вчера не верил, когда призвал Богдан к ответу Оттара, что выйдет Богдан с круга живым. Все здесь знают, каким бойцом был Оттар, я ему каждую третью сшибку уступал. Но еще наши пращуры называли поединок: Божий суд. И глазом не успели мы моргнуть, как не стало Оттара, и вспомнилась мне, казаки, присказка моего деда, пусть земля ему будет пухом. Не раз любил он повторять: «Если на моей стороне Бог, то кого мне бояться? А если Бог против меня, то зачем мне жить?» Забыли про то Ахмет и Оттар, и зароем мы их завтра в сырую землю. А вас прошу, казаки, не держать на нас зла и выпить с нами мировую — послезавтра нам вместе в поход идти, спины друг другу прикрывать, — если что не так, сейчас говорите, не держите. В поход с камнем за пазухой не ходят.

— Богдан, неси бочонок, он к моему заводному приторочен, и кубок большой в сумке найди. — Под одобрительный шум и возгласы казаков я принес бочонок с вином и большой серебряный кубок. Иллар ловко выдернул плотно забитую деревянную затычку, продемонстрировав необычайную силу пальцев, и налил полный кубок: — Первый кубок — моему старому товарищу, с которым съели мы в походах не один пуд соли, атаману Непыйводе.

— Пью мировую с вами, соседи, чтобы больше не собирались мы как враги, чтобы больше не было между нами свар, а тебе, Богдан, отдельно скажу. Ты казак еще молодой, многого не знаешь, но сегодня ты не только Ахмета обидел — ты всему нашему кругу обиду нанес, поэтому хотим тебя мы послушать. — Георгий осушил кубок и протянул кубок Иллару, который наполнил его до половины и вручил его мне.

— Если я обидел чем вас, казаки, невольно, то прошу простить меня. Но не мог я ваш круг обидеть, атаман, потому что не был Ахмет в вашем товариществе. Вышел он из него, когда первую девку православную татарам продал, когда честь свою казацкую продал за тридцать сребреников. Вышел он давно из вашего круга — просто вы этого не знали. Не в вашего казака я сегодня плюнул, а в изменника, что казацкому закону изменил, и в запроданца, что душу свою черту продал. Пью мировую с вами, соседи, а что вел себя непотребно, так на вашей земле стою, в своем вы праве — наказывайте, как должно. Пусть слово скажет казак, который, как мой атаман, стал для меня сегодня той горой, на которую хочется залезть и стать там с ним рядом. — Мне самому, да и всем остальным смысл последней фразы был ясен не до конца, поэтому, быстро выпив кислое натуральное вино и наполнив у атамана кубок, вручил его Ивану Товстому.

— Что вам скажу, казаки: языком малец плетет лучше, чем наш поп. На какую он гору залезать хочет, я не понял, но на Лысую гору лучше не лезь — попадешь к ведьмам на шабаш, пропадешь ни за грош. Надо бы ему нагаек всыпать, но повинную голову меч не сечет, да и гость он, как-никак, пусть его Иллар учит. А казак с него выйдет добрый, если плеваться не будет.

Мировая продолжалась, Иллар, вручив бочонок Давиду, отошел с Иваном Товстым, и они обсуждали что-то, изредка поглядывая на меня. Стараясь определить, как натуральное вино действует на юный организм Богдана, продолжил готовиться в дорогу, пока руки и ноги еще продолжали слушаться.

Иллар, отозвав в сторону Ивана Товстого, спросил, задумчиво покусывая кончик своего черного уса, в котором заметно отсвечивала седина:

— Как тебе мой новый джура, Иван?

— Да что сказать, Иллар, будет с хлопца справный казак.

— Нет, ты мне все скажи, Иван, все, что заприметил, а что с него будет — то один Бог знает.

— Нет, Иллар, тогда давай ты мне скажи: что за хлопец, откуда взялся и как он Оттара одолел, а потом я говорить стану.

— Кузнеца сын он, пять лет, как к нам с Волыни перебрались, мать его гайдука убила, когда он ее снасильничать хотел. Тоже бывальщина занятная: как он согнул ее, задрал юбку и начал пристраиваться сзади, приметила у него нож-засапожник, согнулась тогда она еще ниже, выхватила нож из-за голенища и ударила снизу, промеж своих ног, прямо куда надо. Ну, он кровью и истек.

— Да, знатная баба — видно, в кого малец удался.

— Он у них маленько блаженный был: так ничего, но как крикнет на него кто или дети дразнятся, так он сразу в слезы, как дитя малое. Одна мать верила, что толк из него будет, все говорила: вырастет — первым казаком станет, не будет ему равных. Да и что сказать, стать у него отменная всегда была. И сила не детская, а быстрый — как стрела, да что толку, если с головой беда. Ну а третьего дня, когда он от Ахмета в лесу убегал, случилось с ним что-то — то ли головой о камень, то ли о дерево приложился, Мотря его яйцом откатывала. После того как подменили хлопца, вчера меня в лес вызвал, стрелу нашел, следы нашел, — я сразу смекнул, что Оттар с Загулей там были, даже связываться не хотел. Ну что ты докажешь: со стрелой в руках, без видаков, мальца ведь никто слушать не будет — все знают, что блаженный. Но, вижу, хлопец спуску не даст, начнет в селе крик, а у меня инородцев почитай двадцать семей в деревне, мне только вражды с казаками не хватает — и без того забот врагу не пожелаю. Да и Оттару, думаю, надо окорот дать: если привел своих подельщиков, то пусть за них ответ держит. Доказать, думаю, ничего не докажем, но хоть припугнем. Только начал я Оттара прижимать, малец слова просит, вышел в круг и давай Оттара винить, и ладно так лается, у меня так складно не выйдет… Ну, ты Оттара знал — тому много не надо было, он на морозе закипал. Ну и начал Оттар кричать: мол, порублю тебя на куски, а малец только этого и ждал — объявляй, говорит, атаман, поединок. А я возьми и объяви. Сам не верил, Иван, что поединок будет: у мальца-то и оружия не было, хотелось мне посмотреть, что Оттар делать будет. А Богдан выходит в круг с двумя палками в руках — еще в лесу он их вырубил, заточил и с собой таскал — и вызывает Оттара. Тот смеется: куда ты со своими тычками вылез, — а Богдан ему: я тебя, как трусливую собаку, буду палками гнать, если на бой не выйдешь. Тут закипел Оттар снова, выхватил саблю и бросился мальца срубить. Но Богдан ловко так одной палкой саблю отбил, а другой тут же Оттару руку разбил, саблю выбил, Оттар на него кинулся с голыми руками — ну и воткнул Богдан ему палку в горло. Всем сказывает, что святой Илья Громовержец ему является и советы дает. Вот такие у нас дела приключилась, Иван, потому тебя спрашиваю: что ты заприметил свежим оком?