Утро порадовало нас туманом, в котором все происходящее стало нереальным, как картинка неоконченного сновидения. Только промозглая сырость, донимающая до костей, крепко привязывала к реальности, заставляя тело двигаться и искать кобылу.

— Татарка, Татарка, где ты, скотина, иди, солнышко, хлебца получишь! Ах вот ты где, зараза! — Наконец-то увидел вредную скотину среди коней, которых двое казаков щелканьем нагаек и окриками загоняли от реки, где они паслись, к нашему лагерю. Дав ей в зубы краюху хлеба, которую та тут же проглотила, накинул уздечку и повел седлаться.

Атаман обговорил будущий маршрут следования с Иваном и Сулимом, используя в качестве ориентиров какие-то им одним известные приметы, и оставил меня для связи с основным отрядом. Мы, не мешкая, выдвинулись в путь. По мере того как отъезжали от реки, туман подымался, и, хотя солнца не было видно из-за туч, затянувших небо, видимость была достаточно приличной. Двигались мы рывками: тщательно оглядев открытое место, быстро его пересекали, основной отряд выжидал в ложбинке либо под холмом, пока мы осторожно осматривали следующий участок. Отъехав от реки в степь, мы повернули на юг и какое-то время двигались вниз по течению, затем Сулим и Иван, ориентируясь по каким-то приметам, повернули на запад, в сторону Днепра. Движение наше сразу замедлилось — любой открытый участок нами тщательно осматривался, затем мы его быстро пересекали и, осмотрев окрестности с новой высотки, давали сигнал двигаться основному отряду. Мой маскхалат, который был продемонстрирован старшим товарищам, как только мы двинулись в путь, и служивший всю дорогу темой для бесконечных приколов с их стороны, в конце концов был признан годным к службе, и мне доверяли право первому, оставив коня за склоном, осматривать прилегающую местность. Богдан, видимо, в качестве компенсации за то, что он не мучил нас кошмарами прошлой ночью, постоянно врывался и заполнял сознание потоками буйной радости. Его радовало все — это бескрайнее желто-зеленое море степи, в которую серебряными нитями вплеталась полынь, то, что он скачет на коне, рядом с казаками, в головном дозоре, ястреб, который черной точкой легко и плавно скользил по серому небу.

За вчерашний и сегодняшний день мне наконец-то удалось понять закономерности в его появлениях. Богдан самостоятельно выныривал на поверхность сознания, либо когда спокойная обстановка меня расслабляла, например при спокойной езде, когда сознание теряло внутреннее сосредоточение и напряженность, либо при откате, после сильного напряжения, как было после схватки с Оттаром. И наоборот, как только мне удавалось вынырнуть из его волн радости и сконцентрироваться, вызывая чувство озабоченности или тревоги, Богдан отодвигался вглубь, давая мне возможность для принятия решений. Всю дорогу мне не удавалось понять по его реакциям, воспринимает ли он всерьез то, что мы делаем, обрабатывает ли его сознание то, что мы видим. Ответ пришел неожиданно и очень вовремя. Стоило мне подняться на очередную высотку и начать осматривать местность, как Богдан включил в голове сирену тревоги. Чувство тревоги было столь сильным, что я отпрянул с вершины навстречу поднимающимся Ивану и Сулиму.

— Что там, Богдан?

— Кажись, татарский дозор.

Прячась в высокой траве, мы напряженно рассматривали открывшуюся местность. «Где, Богдан? Где они?» — расслабившись, попытался очистить сознание, уйти вглубь и посмотреть вокруг его глазами. Моя рука поднялась и указала пальцем на виднеющийся вдали, чуть правее от нас, холм. Ниже его вершины, на фоне желто-оранжевой жухлой травы виднелись два пятна с другим оттенком цвета.

— Молодец, Богдан, выйдет гарный из тебя дозорец, — хлопнув меня по плечу, довольным басом пророкотал Сулим, напряженно разглядывая холм.

— Вот сучьи дети. Сулим, неужто они козьими шкурами накрылись?

— А то ты не видишь — битые да тертые нам басурманы попались. Иван, кликни атамана, надо думать, что дальше делать.

— А что думать, казаки, убить их надо по-тихому, иначе поднимут тревогу. Пока доскачем, татары либо сбегут, либо к бою изготовятся.

Подскочив к своему коню, я отцепил арбалет, схватил одно короткое копье и, припадая к земле, на полусогнутых, выскочил на вершину холма и двинулся в сторону татарского дозора.

— Богдан, стой, ты куда пошел, сучий потрох?

— Иван, все равно другого пути нет. Окромя меня, к ним никто не подберется. Ставьте здесь казаков в лаву — если меня заметят, сразу скачите галопом, видать, за тем холмом их лагерь. Если мне повезет по-тихому их упокоить, рукой вам махну — шагом подъезжайте, чтобы гулом себя не выдать. Казаки, святой Илья мне сказал: на нашей стороне сегодня удача, все у нас получится.

Не дав им открыть рта, быстро перевалил через вершину и скрылся с другой стороны холма. «Ну все, кажись, пронесло. Вот она, казацкая вольница, в действии. Атаман ставит в дозор Ивана и Сулима, но не назначает старшего. Оно понятно, по-умному надо Ивана ставить старшим. Но Иван из отряда Непыйводы, да и по возрасту моложе, — зачем обижать своего казака. Сулим и без того будет слушаться Ивана, потому что у Ивана авторитет среди казаков. Но тут появляется джура Богдан, и Сулим всю дорогу демонстрирует, что он может мной командовать. Я с удовольствием выполняю все его так называемые приказы. Но когда наступает тот единственный момент, требующий от него четкого приказа „Богдан, вернись!“, он, естественно, молчит, потому что он по своему характеру командовать не может. Иван пробует взять командование на себя, но подсознательно выработанный стереотип, что Богдан в подчинении Сулима, не дает ему отдать приказ. Да и мне удалось удивить тем, что вместо объяснений начал жестко распоряжаться, как будто имею на это право. Святой Илья тоже добавил шороху в мозги. Немудрено, что ребята начали глазами хлопать. Теперь осталось „самое простое“: снять часовых. Как говорит народная сказка, я от Ивана ушел и от Сулима ушел, теперь осталось татарам в зубы не попасть».

Мне нужно было настроиться на это поле, которое необходимо преодолеть, на его звуки, на его движения. Как учил нас когда-то «жестокий профи», скрытно двигаться по полю намного проще, чем по лесу. Во-первых, звуки. Слышимость в лесу намного выше, чем в поле, любой громкий звук разносится на сотню метров. В поле ты будешь видеть трактор, но звука мотора не услышишь, тебе будет казаться, он бесшумно плывет, и лишь с расстояния четыреста — пятьсот метров до тебя донесется еле слышный звук его мотора. Во-вторых, движение. Лес неподвижен. Любое движение в лесу глаз подмечает за сотни метров. Поле всегда в движении. Лишь в редкие минуты, незадолго до бури или ливня, стихает ветер и поле замирает. В остальное время ветер гоняет по полю волны, то затихая, то усиливаясь, он колышет траву, и, если прочувствовать эти движения, попасть в их ритм, ты становишься неразличимым, твои движения становятся частью движения травы. Если на тебе достаточно хороший маскхалат, ты легко подбираешься на расстояние двадцати шагов, даже если тебя пытаются обнаружить. К человеку, который не знает, что ты к нему движешься, можно подобраться и на пять шагов.

Склонившись горизонтально земле, короткими шагами продвигаясь по полю, растворяясь в некошеной траве, вымахавшей выше пояса, смотрел вдаль, чтобы намеченная цель оказалась на самой периферии зрения. Как учил нас инструктор, никогда не смотри на объект, к которому ты движешься. Любой человек ощущает направленный на него взгляд, что уж говорить об опытном воине, который пережил многие битвы и походы. Забирая вправо от татарского дозора, наметил себе обойти холм, на склоне которого они стояли, и зайти им со спины.

Иллар и Непыйвода, увидев, как один из дозорных, вместо того чтобы подать им сигнал, направил к ним свою лошадь, сразу поняли, что дозор обнаружил что-то впереди, приказав остальным оставаться на месте, двинулись к дозорным.

— Что там, Иван?

— Татарский дозор впереди, атаман, никак его не обойти.

— Сколько до него?