— Дымов пока не видно, батьку, плот собираем помаленьку, отправил казаков с лошадьми с утра за полоном, скоро уже должны быть.

— Добре, Остап. Казаки, давай все вниз, на берег, помогайте плот вязать, Керим и Богдан, готовьтесь к поединку.

У меня подготовка была простой. Достал свой старый самострел и зарядил его охотничьим срезнем. Потом достал новый и начал приматывать лук обратно к ложу. Надо же чем-то заниматься, успокаивая свои мысли и очищая сознание. По ходу дела приехало шестеро казаков с кучей связанных пленников, и, разгрузив их на вершине, пешим строем повели к реке, добавив коней общему табуну, который уже пасся под присмотром двух казаков.

Едва закончил приматывать лук и стрельнул пару раз для пробы по любимому мешку, который не поленился взять с собой, как с той стороны появился дымок. Атаман, сев с двумя казаками в лодку, потащил на тот берег канат для переправы. Потолковали там не менее получаса с приезжими татарами, и лодка направилась обратно.

— Пошли вниз, Богдан, — весело сказал мне Керим и, взяв своего коня за узду, повел к реке.

Первый раз за все это время я видел его веселым. Аж мороз по коже прошел.

— Керим, Богдан, давайте на плот, Сулим и Иван, ведите татарина, с которым Богдан биться будет, берите его доспехи и оружие. Еще четыре казака, кто на тот берег хочет посмотреть, садитесь. — И отчалили с Богом.

Нас с Керимом и атаманов казаки за канат не пустили — сказали, места мало, только под ногами будем путаться. Пользуясь свободной минутой, решил выяснить один вопрос:

— Батьку, а тебе монеты за пленных сейчас дадут?

— Только за твоего татарина и его доспех: сорок золотых дадут.

— А дашь мне двадцать золотых из моей доли?

— Зачем тебе?

— Хочу об заклад биться.

— Получишь свои золотые. Тебе на поединок вставать, значит, должен свои монеты получить до поединка.

Сойдя на берег, мы после небольшой прогулки оказались на знакомом холме, где вновь стояли татарские шатры. К атаману подошел богато одетый татарин — видимо, местный начальник — и передал мешочек с монетами. Атаман ловко рассек веревки на руках пленного и передал его, вместе с кучей железа, встречающему.

— Давай свой кошель, отсыплю.

Кошель свой я оставил дома, но у меня был с собой полупустой мешочек с чистыми холстинами и лечебными травами. Туда и отсыпали.

Нас оставили под присмотром двух хмурых то ли наблюдателей, то ли часовых. В лагере началась легкая суета: с ближайшего холма скакал дозорный, что-то крича на ходу. Табунщики подогнали коней, и три десятка воинов вскочили в седла, приготовив оружие.

— Отряд какой-то скачет, — перевел нам Сулим.

— Айдар, больше некому, — прокомментировал атаман. Вскоре показался отряд, идущий ходкой рысью по протоптанной тропе.

— Тридцать сабель, — буркнул Сулим. С устным счетом и зрением у него проблем не было: настоящий дозорный.

Атаман с пониманием хмыкнул:

— Знал, что у них тридцать клинков, уважение к гостям проявил.

Отряд остановился под холмом, к нам направились три всадника. К ним навстречу выехало трое встречающих. На несколько минут о нас все забыли, но вскоре в нашу сторону направилась группа всадников. Впереди ехал местный начальник, который нас встречал, и один из прибывших, видный татарин лет под сорок.

— Айдар, — буркнул атаман, отвечая на мой немой вопрос.

Главный крымчак начал речь. Сулим быстро принялся переводить:

— Спрашивает, кто из нас желал поединка с каким-то Юсуфом.

Керим начал что-то отвечать и тронул коня им навстречу. Из группы сопровождающих выехал рослый и широкий воин в полном доспехе. Его коня прикрывала многослойная кожаная попона, защищающая от стрел. Возрастом он был не моложе Керима, но выглядел значительно мощнее. Они встретились в свободном пространстве между нашими группами, о чем-то коротко пообщались и разъехались обратно. Довольный и сияющий, как начищенный чайник, к нам подъехал Керим.

— Это он, батьку, это он. Услышал Бог мои молитвы, хранил его, спасибо вам — и тебе, атаман, и тебе, Богдан. Не поминайте лихом, казаки. Если родит София, все дитю своему завещаю, если нет — тебе, атаман, всем распоряжаться.

— Не о том думаешь, Керим, за то не журись: о поединке думай.

— Простите, если что, казаки. Даст Бог, свидимся с вами если не на этом, то на том свете, у чертей на сковородках.

Весело расхохотавшись, Керим пришпорил коня и поскакал вниз вдоль пологого склона. Мне показалось, что не только меня, но и всех остальных от его веселого смеха бросило в дрожь. Его противник после короткой беседы поскакал в противоположную сторону. Все потянулись к краю холма занять лучшие зрительские места, понимая, что в долине под его склонами сейчас состоится поединок. Пора было рисковать.

— Сулим, переведи. Всем, кто меня слышит, заявляю, что наш Керим побьет своего обидчика, и ставлю за то своих двадцать золотых монет против десяти монет того, кто примет мой заклад!

И вооружением, и статью Керим уступал противнику, и я надеялся, что кому-то гордость и жадность не позволят терпеть такое явное неуважение. И действительно, нашелся такой, но не тот, на кого я думал. Крымчаки хмуро молчали — видимо, у них лишних монет не было, впритык на выкуп родственников и купца, но Айдар решил вступиться за честь крымского оружия. Он что-то сказал, и Сулим быстро перевел:

— Принимаю твой заклад, мальчик. Тебе монеты не нужны. Скоро и ты ляжешь на землю, которую вы осквернили подлым нападением. Всех вас ждет кара. А пока я ставлю еще десять монет против десяти монет того, кто не верит в победу нашего воина.

Такой шанс заработать десятку нельзя пропустить:

— Батьку, одолжи еще десять монет, сейчас отдам.

— С огнем играешь, не о том думаешь, — недовольно пробурчал атаман. — Откуда знаешь, что Керим победит?

— Видение у меня было.

Иллар скривился, как от кислого, и, видно, с трудом удержался от ругательств.

— Ну, тогда конечно, — с сарказмом вымолвил он. Решив воспринимать эти слова за согласие, тут же громко заявил:

— Ставлю еще десять золотых против твоих десяти! Сулим, переведи.

Тем временем события под холмом начали развиваться по нарастающей, и все замолкли, боясь пропустить хоть мгновение увлекательного зрелища. Между противниками было метров двести. Они синхронно достали луки и начали пристрелку, шагом сближаясь друг с другом. Но после нескольких выстрелов, из которых все Керимовы стрелы нашли цель, звонко щелкая о доспех, а последняя слегка рассекла незащищенную часть левой руки татарина, тот, спрятав лук и защищаясь щитом от Керимова обстрела, наклонил копье и галопом бросился в атаку. Керим продолжал лениво стрелять из лука, не обращая внимания на приближающуюся остро заточенную татарскую пику. Прокручивая все это в памяти, я со временем начал думать, что он просто подманивал его поближе, но это теперь, а тогда…

Когда большая часть зрителей на холме взревела от восторга, ожидая неотвратимого удара, а у меньшей сердце ушло в пятки, конь татарина, получив стрелу в глаз, сделал передний кульбит через голову, а татарин, совершив недолгий перелет, с характерным звуком шарахнулся мордой оземь. Керим, тронув с места коня и достав чекан, не торопясь подъехал к стремящемуся подняться на ноги татарину и обухом чекана прервал эти ненужные попытки, так нагружающие травмированный организм. Я всегда верил, что где-то в глубине души Керим добрый и отзывчивый человек. И всем, кто мне не верит, я буду рассказывать этот эпизод, тронувший зрителей до глубины души. Все собравшиеся в полной тишине наблюдали, как спешившийся Керим, связав татарину руки, легко забрасывает этот неподъемный симбиоз металла и живой плоти на своего коня и шагом уходит в сторону прибрежного леса. Его низко склоненная голова, видимо, внимательно рассматривала дорогу, но я, при всей моей азартности, не бился бы об заклад против тех, кто утверждал, что Керим плакал.

Когда годами идешь к намеченной цели, жертвуя всем, то в конце пути в душе остается только пустота и понимание: цель не стоила и десятой части того, что ты положил на ее достижение. И тогда ты начинаешь понимать глубину истины, заложенную в абсурдном учении йогов: «Делай, что должно, но никогда не желай результата».