– Кажется, еще чуть – чуть и моему позвоночнику придет хана, – шепчу через силу, только сейчас в полной мере ощущая вес Долгова и то, насколько у меня напряжены все мышцы.

Спасибо маме, что заставляла меня ходить на йогу, иначе я бы не разогнулась после таких акробатических этюдов.

Серёжа, смеясь, отстраняется. Аккуратно опускаю дрожащие ноги на матрас и чувствую под собой мокрое покрывало.

 Поморщившись, перекатываюсь на другую половину кровати и встречаюсь со смеющимся взглядом Долгова.

– Ни слова об этом! – предупреждаю его, стремительно краснея.

– Даже не собирался, да и это красноречивей всех слов, – подмигнув, лыбится он, похлопав по влажному пятну.

Будь у меня силы, с удовольствием бы зарядила ему пяткой по самодовольной роже, но меня хватает только на то, чтобы зарыться пылающим лицом в подушки.

Серёженьке, естественно, смешно. Отвесив мне смачный шлепок по заднице, он несет меня, словно тряпичную куклу, в душ и продолжает потешаться над моим полукоматозным состоянием.

Следующие полтора месяца я пребываю в нем с завидной регулярностью.

Да что там? Это превращается в настоящее безумие, которое вскоре начало бросаться в глаза.

Мы с Долговым сходили с ума. Контролировать и скрывать это было все сложнее и сложнее. Мы не могли друг без друга.

Просыпаясь, мы сразу же созванивались, чтобы только услышать любимый голос, а если становилось невмоготу, Долгов приезжал за мной на нашу остановку и всю дорогу до колледжа мы целовались, как дикие или занимались сексом на скорую руку.

Мне плевать было на водителей, на охрану. Мне на все уже было плевать. Я отдавалась ему, как в последний раз, где бы он меня не брал. А брал он меня везде, где только выпадал случай: в машинах, туалетах, примерочных, в сауне, бассейне, в каждом закутке нашего дома…

Секс был нашей отдушиной, нашим способом отгородиться от всего мира: от всех запретов и проблем.

Он стал моим наркотиком. В нем я выплескивала все свои чувства: свою тоску, свою любовь, свою ревность, злость, радость… В нем же на короткий миг обретала все то, на что не имела права.

Это было что-то ненасытное, необузданное, животное. Сколько бы мы ни проводили времени вместе, нам всегда было мало.

Я сбегала к Долгову из колледжа только, чтобы вместе пообедать или просто посидеть с ним в машине в соседнем дворе. Я переписывалась с ним на уроках, не обращая внимание на замечание преподователей и косые взгляды Ольки. Я врала всем и каждому, сбегала от охраны, ругалась с мамой и даже с отчимом. Порой, даже подумывала – таки решиться на переезд. Я настолько сошла с ума, что потеряла всякую совесть и упросила Илью сыграть роль моего парня на семейном ужине.

Мне было стыдно, но я была готова на все, чтобы проводить с Долговым как можно больше ночей. И он от меня не отставал. Пять, а то и шесть раз в неделю ночевал со мной в нашем доме. Ругался с Ларисой, с сестрой, не высыпался и стремительно худел, но неизменно поддавался моим уговорам и просьбам остаться.

Я вообще заметила, что он был бессилен против моих «надутых губок», ласки, нежности и тихого «любимый». Насмешничал, конечно, подкалывал меня, но с такой довольной улыбкой, что мне сразу становилось понятно – мужик млеет. И я, преодолевая смущение, все чаще пускала в ход именно это оружие. А Долгов хоть и понимал, что я бессовестно манипулирую, все равно шел у меня на поводу.

– Ты – ведьма, Настька. Маленькая, зеленоглазая ведьма. С ума меня сводишь, – шептал он, занимаясь со мной любовью.

 И я тоже сходила с ума. Меня пьянило это ощущение власти над ним. Оно дарило мне уверенность в себе, в нас, придавало смелости и тушило огонь моих сомнений, что по-прежнему раздирали меня на части, стоило только Долгову заночевать дома.

Я боялась этих ночей, я их всем сердцем ненавидела, и едва на стену не лезла, считая часы до нашей встречи.

Эти встречи после ночевок дома были самыми безумными, совершенно неадекватными. Казалось, мы не ночь не виделись, а, как минимум, год. У нас и без того секс был по большей части диким, но во что он превращался в такие обостренные моей ревностью и тоской моменты, сложно описать. После него я едва передвигалась на подгибающихся ногах, у меня болело в таких местах, о которых я даже не подозревала.

Не знаю, возможно, история про плохую потенцию у мужиков за сорок и правдива, но она точно была не про Серёженьку.

Вставало у него на меня моментально, и он трахал меня, вертел, имел, драл, любил… да чего он только со мной ни делал и в каких позах по нескольку раз за встречу, а то и всю ночь с маленькими перерывами на перекур. Иной раз лежала растрепанная, потная и еле языком ворочала. Мне казалось, ещё чуть и чуть, и я точно умру от переизбытка эндорфинов, а Долгову хоть бы хны: поднимался бодренький, натягивал на свою накаченную задницу трусы и, закурив, как ни в чем не бывало мог приготовить нам что-то поесть или заняться своими делами. Меня всегда поражало, сколько у этого мужика энергии. Он успевал управлять бизнесом, быть довольно внимательным отцом, пусть отвратительным, но все же мужем, не забывал про друзей, а также о себе любимом и своих увлечениях, посещал все значимые светские мероприятия и еще куча всего, о чем не всегда упоминал – при всем этом он был сумасшедшим, неутомимым любовником и выглядел на все сто.

На мой вопрос «Как?», шутливо отвечал, что черпает энергию из меня. И судя по моему затраханному в буквальном смысле виду, так оно и было, о чем мама в очередной раз не преминула высказаться, когда я примчалась домой после нашего с Долговым спонтанного секса в машине.

– Он настолько хорош, что ты ложишься под него, где придется? – спрашивает она первым делом, стоит мне только выйти из душа. Я, конечно же, смущаюсь, но стараюсь не показывать этого.

– С чего вдруг такие выводы? – отзываюсь невозмутимо и, наклонившись, чтобы не смотреть на маму, начинаю вытирать волосы.

– А ты думаешь, я не понимаю, почему ты сразу же, как только приезжаешь, мчишься в душ? Да и глядя на твой шальной, потрепанный вид, все ясно, как божий день.

– И что с того? – отбросив полотенце на пуфик, иду в наступление, не понимая суть ее претензий. В конце концов, мне почти девятнадцать, имею право трахаться столько, сколько моей душе угодно и где угодно.

– А то, моя дорогая, что ты скатилась по учёбе, на тебя куча жалоб от преподователей, и ты вообще будто не в этом мире находишься. Я понимаю, когда с мужиком хорошо в постели, не потерять голову сложно. На хороший секс вообще подсаживаешься, как на наркотик. Ни любовь, ни деньги, никакие другие вещи так не держат рядом с мужиком, как хороший секс. Уж поверь, я это знаю не понаслышке, прожив в нищете с твоим отцом столько лет. В чем в чем, а в койке ему равны не было, – она усмехается то ли своим мыслям, то ли, что ещё хуже, воспоминаниям, а я краснею. Вот уж такие подробности были совсем ни к чему, однако Жанну Борисовну, как и всегда, мало волнуют мои чувства. – Мужчин у тебя будет ещё куча, как и всякого разного секса, а ты у себя одна. Не забывай это.

Говорить, что я даже мысли о других мужчинах не допускаю, конечно же, нет смысла. Мама только посмеется, скажет, что я – наивная дурочка.

Возможно, так оно и есть, но я действительно не представляю свою жизнь без Долгова. Мое будущее видеться мне предельно ясно: я поступаю в Колумбийский университет, Долгов решает свои проблемы и разводиться, покупает нам дом в Хэмптонсе, и мы начинаем новую жизнь в Америке, и нет в этом будущем места никаким другим мужчинам, да вообще никому, кроме нас и наших детей.

– Учись, питайся нормально и выспись, наконец! Твои синяки под глазами не спасает даже то, что ты сияешь, как новогодняя елка, – продолжает мама поучать и тут же наступает на больную мозоль. – Кстати, что насчет Нового года и Дня Рождения? Ты решила, как будешь справлять?

– Нет еще.

– Что значит «нет еще»? Меньше недели осталось! Как ты собираешься что-то организовать? Да люди за месяцы бронируют рестораны! Прекращай уже летать в облаках, свет не сошелся клином на твоем Илье! У тебя столько новых друзей и знакомых, обязательно надо устроить какую-то вечеринку. В конце концов, ты – падчерица губернатора! О чем ты вообще думаешь?