— Не знаю, — честно признался Володя. — Но я не собирался тебя ни отпускать, ни выдавать Сопротивлению, ни тем более убивать.

— Какая трогательная глупая романтика, — сказала Лея презрительно-холодным тоном. — Как раз из ваших художественных фильмов. Но я предпочитаю фильмы документальные, как ты знаешь. А там подобного не бывает.

— Да, знаю, — согласился Владимир.

— А раскрасилась я в эту лживую земную раскраску, — сказала Лея, возвращаясь к прерванной было теме, — чтобы показать тебе, как глупо и гадко изображать на своем лице лживые чувства. Ты ведь, надеюсь, заметил, — с высокомерным разворотом головы произнесла Лея, — что раскраска ваших женщин имитирует состояние крайнего полового возбуждения. Видишь, как неприятно, когда человек изображает совершенно не то, что собирается сделать?

— А мне нравится, — честно сказал Володя, чувствуя, что их беседа, а с нею скорее всего и его жизнь подходит к концу.

— Ну, раздевайся теперь, — приказала Лея. — Не все же тебе меня мучить.

— Догола? — поинтересовался Владимир, которому почудилось, что такой немного эротический оборот вновь дарит ему уже знакомую тень надежды.

— Конечно, — сказала Лея.

Владимир, отбросив одеяло, остался в трусах и футболке. Лея навела на Володю дуло плазмомета, откровенно наслаждаясь местью. Улыбка так и не родилась на ее таки прекрасных и таких бесчувственных губах. Лишь скинув футболку и испытывая невольную, неуместную и даже глупую гордость за рельефные, накачанные мускулы своего обнаженного торса, Владимир ощутил, как в его квартире пронзительно холодно. Раньше ему было как-то не до этого. Лея, кажется, уловила какой-то невольный зябкий жест Владимира и сказала:

— Это ничего, мой милый. Это я тут устроила небольшой сквознячок. Теперь тебе холод даже очень полезен, как пельменю в морозилке. Дольше не протухнешь — ты же сейчас будешь переведен мною в состояние, не пригодное для жизни, — читал указ?

Владимир невесело подумал, что женщина с таким ледяным сердцем, как Лея, могла назвать его милым, только будучи уверенной, что продырявит его из плазмомета. И решил не отвечать.

— Ну, раздевайся, раздевайся, — подбодрила его Лея, взмахнув дулом своей смертоносной игрушки.

Володя снял трусы, без стеснения глядя Лее прямо в глаза — чего стесняться своего палача, это он пусть испытывает дискомфорт.

— Хорошо, — сказала Лея, придирчиво и без тени стеснения оглядывая его тело. — Теперь возьми это, — и она бросила Володе черную повязку, очевидно найденную ею в том же шкафу, где она отыскала и платье, и косметичку, — и завяжи себе глаза.

— Мне это не нужно, — откликнулся Владимир, — стреляй так.

— Нет, ты завяжешь глаза, — сказала Лея. — Ты будешь меня слушаться, иначе я заставлю тебя жестоко страдать перед смертью. У нас на Анданоре, — сказала девушка, буравя Владимира своими жестокими, пронзительными глазами, — существует такая казнь. Преступнику отстреливают сперва одну конечность, потом другую, и так все четыре. Здорово, да? А в конце — голову.

— У нас тоже была такая казнь, — кивнул Володя. — В давние, дикие времена, в которых до сих пор застрял твой Анданор. Только делалось все при помощи топора. И называлось четвертованием.

Лея лишь раздраженно махнула в ответ рукой и сказала, скривив алый цветок своих губок:

— Нет, не то. Десять минут — и ваш преступник умирал от кровотечения. И все это знали, и он сам тоже. Не интересно. От плазмы же, — и девушка многозначительно взвесила в руке пистолет, впрочем, держа под контролем малейший жест Владимира, — кровотечения не бывает. Отстрелил, к примеру, преступнику руки и радуйся ему хоть день, хоть год. Хоть оставь так жить до старости. Полная свобода. Никаких временных рамок. Здорово, да?

Владимир тяжело вздохнул и повязал себе на глаза повязку, мысленно попрощавшись с дневным светом и думая увидеть его в следующий раз уже в конце тоннеля. «Хорошо, что я исповедался в убийстве, — внезапно подумалось Володе. — Да и попостился хоть пару деньков. Слава Богу». Внезапно Владимир почувствовал, что на его левую руку упала то ли веревка, то ли ремень. Володя нашарил и взял ее, ощущая, как ледяной воздух заставляет все тело покрыться колючими мурашками. «Это ненадолго», — успокоил себя Владимир и услышал голос Леи:

— Ложись на пол и связывай себе ноги.

Володе надоела пустая, изнуряющая беседа с жестокой Леей, и он молча подчинился. На ощупь выбрал свободное место и лег на такой противный, голый, холодный паркет. И принялся, вновь без помощи зрения, скручивать себе ноги. «Какая же она мстительная… — с тревогой подумал он. — Как бы действительно не устроила мне ампутацию конечности из плазмомета». Наконец, Володя связал себе ноги и стал покорно ждать. Это ожидание было поистине мучительным. Владимир почувствовал, как ему вдруг стало неимоверно жарко, несмотря на явный холод вокруг. Его дыхание невольно сбилось, и он понял, что еще секунда, и он не выдержит и сорвет повязку. Владимир просто потерял счет времени. Ему казалось, что он лежит вот так, с повязкой, обнаженный, на спине, со связанными ногами, уже с четверть часа, хотя на самом деле Лея мучила его менее минуты.

— Ну что, смельчак, — вдруг каким-то совсем новым тоном сказала девушка. — Хочешь все видеть своими глазами?

Владимир с трудом нашел в себе силы выйти из какого-то полусонного кошмарного круга и пересохшими губами произнес:

— Да. — Ему казалось, что ничего не может быть хуже этой повязки. Ну, разве что если Лея отстрелит ему какую-нибудь часть тела, на свой выбор.

— Ну так снимай, — разрешила Лея, и Владимир непослушной, откровенно трясущейся рукой стянул повязку с глаз. И увидел Лею, стоящую над ним совершенно голой. В ее руках не было плазмомета, и стояла она к Володе лицом, грудью, животом, в общем, всем.

Но Володе сейчас не было дела ни до чего. Его так близко, еще секунду назад, овевало дыхание смерти, что ему были абсолютно безразличны все, такие волнующие еще совсем недавно прелести Леи. Платье, которое девушка сняла, пока Владимир связывал себе ноги, было аккуратно повешено на спинку стула. Владимир сейчас не мог даже порадоваться тому, что остался жив, не говоря уж о чем-нибудь ином.

— Ну что, герой, — с насмешливой лаской в голосе спросила Лея, опустившись на корточки и нежно проведя пальцами по груди Владимира, коснувшись мимоходом левого соска. — Твое вчерашнее предложение все еще в силе?

Владимир вспомнил, о чем речь. Ему было очень тяжело сейчас, когда жизнь меняла свое течение на 180 градусов. Нет, сам-то он, разумеется, был несказанно рад, счастлив просто такому обороту дела. Он жив, и Лея согласна принадлежать ему; вроде бы все его мечты сбылись, но тело было сейчас таким ватным, бестолковым, словно покойника достали из гроба и, толком не оживив, сказали, что у него теперь все просто великолепно в личной жизни. И Владимир с трудом, через силу промолвил бессильными губами:

— Да, в силе, Лея, но это была жестокая шутка.

Лея с любовью заглянула в глаза Владимира и, гладя его лоб, там, где начинали расти волосы, с тихой лаской сказала:

— Ну что ты, дурачок. Разве могла бы я так жестоко шутить с тобой. Просто если бы я этого не сделала, я бы на всю жизнь затаила на тебя обиду, и ее было бы уже ничем не искупить, понимаешь? Согласись, — сказала девушка, прикоснувшись второй рукой к животу Володи, — мы с тобою встетились тоже не самым обычным способом. Я и вчера тебя очень хотела, правда, мне просто нужно было, чтобы наши отношения были равнонравными, понимаешь? Для меня это очень важно.

Лея тем временем села на связанные бедра Володи и сказала:

— Я поняла, на что ты пошел ради меня, постепенно, по мере изучения твоего языка. Понимаешь? Когда, к тебе приходили из Сопротивления, я слышала каждое слово вашего разговора, и я выучила наизусть каждое, слово. У анданорцев память куда как надежнее вашей, дикарской, не способной сохранить даже расположение предметов в вашей собственной комнате, — не так ли? Да и слух поострее, хотя это уже странно.