Одарённые же — совсем другое дело. Они подобны берегу, на который накатываются волны: большая часть принесённых течением вод уходит обратно, унося частичку тверди, но какие-то капли просачиваются в песок и остаются. Поэтому обнаружить одарённых легче лёгкого, и самые опытные и умелые из магов тратят большую часть своих сил, именно пряча могущество, а не волшебствуя напропалую. Правда, как стало ясно из объяснений скорпа, впитывание Силы превратилось для магов из занятного свойства в жестокую необходимость. Впрочем, подобное происходит и в обычной жизни, если начинаешь придавать больше значения какой-то вещи в ущерб всем прочим, а одарённым показалось, что увеличение ниточек, связывающих с Потоком, приведёт лишь к росту возможностей. Разумеется, маги начали всеми правдами и неправдами добиваться исчезновения предусмотрительно возведённой природой преграды... Добились на свою голову. Разрушили рубеж зависимости, но вместо господ стали рабами Силы. Правда, уверен: ни один из одарённых не пожелает возвращаться на свободу, потому что это будет означать отказ от могущества. А всего-то и было нужно — на развилке свернуть в другую сторону... Как и поступили Заклинатели. Они не пожелали становиться жадными берегами. Они стали... струями того же Потока.
Заклинатель не берёт взаймы и не крадёт Силу у внешних источников, а рождает Поток в себе самом. Изначально это поток мыслей, но при желании можно научить вполне осязаемое и кажущееся незыблемым тело плавиться и течь согласно воле сознания. А когда струи внутреннего хаоса встречаются с хаосом внешним, начинается игра, в которой возможно всё, что пожелается. Нужно твёрдо помнить лишь одно: хаос имеет весьма капризную особенность. Разрастается, пока игра не будет остановлена твёрдой волей одного из игроков. Поэтому рукотворные ураганы во сто крат опаснее природных, а Заклинатели крайне редко пользуются своим могуществом. Что представляет собой буря, зародившаяся посреди океана и набросившаяся на побережье с жадностью стаи некормленых псов? Это Хаос играет сам с собой. Но такие игры скучны и быстро надоедают, потому любой шторм рано или поздно заканчивается. Зато когда у Хаоса появляется партнёр по игре, именно на него и возлагается священная обязанность следить за... Да, именно за Порядком! Точнее, за соблюдением равновесия. Следить, чтобы игрушки не ломались, а по окончании игры бережно собирать их и укладывать в сундук — до следующего раза. Впрочем, мне ли вспоминать об играх и игроках?
Присматривающий за мной целитель — какого он ранга? Скорее всего, Творящий, но явно не первой и не второй ступени, если уже способен ловить отдельную струю Потока и направлять её силу в соответствии с надобностью. Что он сделал? Всего лишь заставил моё тело жить немного быстрее. Слава богам, на крохотном участке, а не повсеместно: чем быстрее живёшь, тем скорее умираешь, верно? Кстати, именно корявые руки целителей во время Болотной войны загубили множество солдат, в том числе и моего отца. Насколько можно судить по скупым рассказам бывших соратников, собравшихся на похороны, он получил ранение в грудь, а кто-то из полковых магов, недолго думая, чтобы вернуть бойца в строй, ускорил жизнь его лёгких. Заставив исчерпать отпущенный природой запас сил в считанные годы. Встретить бы этого умельца, да пообрывать ему... Нет, не руки. Кое-что другое, дабы не плодились новые безголовые одарённые.
Надеюсь, Галчонок таковым не станет. Впрочем, на войне существует любопытное словечко. Приказ. И будь ты хоть трижды сочувствующим и соболезнующим, если нужно за полдня поставить на ноги сотню людей, хоть в лепёшку расшибись, а будь добр исполнить. Соответственно, чем меньше времени на лечение, тем неряшливее оно будет проведено, и винить, пожалуй, некого...
Йох-хо! Наконец-то понял, почему ранги, получаемые одарёнными, называются именно так! Творящие творят глупость, начиная увеличивать свою зависимость от Силы. Созидающие созидают заблуждение, укрепляя связи с Потоком. Владеющие же беспредельно владеют совершенным безрассудством, щедро распространяя его вокруг себя и заражая других. Вот где корень зла кроется! Нужно просто истребить всех Владеющих, а с прочими всегда можно будет договориться. Наверное. Может быть.
Двенадцать дюжин и десять баранов. Двенадцать дюжин и одиннадцать баранов. Двенадцать дюжин и двенадцать... Тринадцать дюжин. Тринадцать дюжин и один баран. Старый, больной, шкура с пролысинами, непременно грязно-рыжая, рога пообломаны, на одном глазу бельмо, прихрамывает сразу на все ноги. Да, именно такой. Вижу, как наяву, но засыпанию сие милое видение не способствует. Хочется застонать, вот только, особого смысла в выпускании из груди воздуха, сопровождённого напряжением голосовых связок, не имеется: положения не облегчит, а лишние усилия приложить заставит.
Хуже самого ранения только выздоровление после оного. Всё, зарекаюсь: больше никаких приёмов внутрь колющих или режущих предметов. Лучше умереть, чем лежать и тщетно набираться терпения на всё время, потребное для заживания прорезанных тканей. Пожалуй, я бы даже согласился на боль. Да, согласился бы: она успешно отвлекает от раздумий, заставляя сосредотачивать внимание на себе. И уж конечно, если бы мне требовалось тщательно выбирать позу для сна, я успел бы устать и забылся бы крепким и относительно здоровым сном. Так нет же! Печать, будь она трижды благословенна, получив задарма глоток Силы и урвав несколько лишних капель, рьяно принялась за дело, порученное ей с момента пробуждения в человеческом теле. Приступила к поправке моего здоровья, правда, своими методами, мягко говоря, бесцеремонными.
Началось всё с онемения места раны и прилегающих к нему тканей. Хорошо хоть, граница между всё ещё чувствительными и совершенно бесчувственными участками тела была расплывчатой, иначе все ощущения говорили бы о том, что в груди у меня — деревянная заплата. С одной стороны, оно и к лучшему: можно крутиться в постели, как душе угодно, не опасаясь приступов боли. С другой стороны, удовольствия не получаешь, каким бы боком ни повернулся — утверждение, доказанное попытками снова уснуть после неожиданного пробуждения посреди ночи. Закончилось дело тем, что я уныло уставился в потолок, лёжа на спине, и начал считать баранов. Начал, разумеется, с самого главного барана. С себя.
Правда, пока что результат оправдывал совершенные действия, несмотря на их глубочайшую нелепость с точки зрения здравомыслящего человека. Я жив? Жив. И состояние моего здоровья с каждым часом улучшается. Если Подворья отправили убийц вслед за уводившим меня патрулём, то должны были получить известие о нападении и предположительной гибели приговорённого. Надеюсь, так и было на самом деле: тогда у меня появляется запас времени. Но даже если забойщики задержались на месте убиения дольше, чем рассчитываю, и узнали, что я в силу тщательно спланированной случайности остаюсь среди живых, всё равно. Ранение на вид выглядело очень дурно, и любой лекарь при первом осмотре дал бы мне шансов выкарабкаться пяток из ста, не больше. Стало быть, Подворья должны чувствовать себя спокойно и уверенно. А как поступает уверенный человек? В первую очередь, не торопится. Ну, по крайней мере, я бы не торопился.
Хорошо, а что дальше? Рано или поздно рана затянется, следствие завершится, и мне придётся возвращаться домой. Домой... Аглис меня задери! Если убийцы назначат встречу на это время, лучше мне не добраться до мэнора, потому что как только шагну за ворота, под ударом окажутся все, кто живёт в Келлосе. Или я слишком плохо думаю о Подворьях? Говорят, «пастухи» строго придерживаются кодекса чести. Правда, своего, а не придворного или рыцарского, а значит... Ладно, оставим право на существование обоим вариантам. Благоприятному: охота за одним зверем. И неблагоприятному: травля всего выводка. Никогда не любил охоту, а теперь и подавно не смогу полюбить...
Если бы ещё так пить не хотелось! Длинноволосая сволочь вылила всю воду из кружки, а целитель не удосужился принести новую порцию питья, видимо, посчитав своё зелье достаточным и для лечения, и для утоления жажды. В горле совсем пересохло... Нет, пока не получу хоть несколько капель воды, покоя не обрету. Знать бы ещё, где в этом заведении можно найти воду.
