— Нет! — задохнулась я. — Ты лжешь! Лжешь!

— Отнюдь, — со смешком произнес Тони. — Она считает, что мы с тобой еще в коттедже сошлись и поладили. Твоя мать очень даже рассчитывает на это.

— Ты лгун! — Я крутанулась и накинулась на него с кулаками, но он резко схватил мои слабые руки и опять сжал до боли.

— У нас с ней нет секретов друг от друга. Я многое рассказывал ей, надеясь заставить ее ревновать. Я говорил о том, как ты возбудилась еще на первом сеансе, стоя передо мной, говорил, с каким пылом ты отдалась мне, буквально вынудив меня пойти на это. Как загораешься от одного прикосновения мужской руки… И что же, ты думаешь, я услышал в ответ однажды? Она заявила, что, пожалуй, неплохо, если первые уроки плотской любви ты получишь от настоящего мастера, от опытного мужчины. Понимаю, конечно, что она хотела пустить мне пыль в глаза, но поверь, мои сообщения ее не смутили и не огорчили.

— Она не могла так сказать. — Я затрясла головой, исходя яростью. — Ни за что она не сказала бы таких слов. — Я рывком высвободила запястья. — Ты вообще плохо знаешь ее. Говоришь, у вас нет друг от друга секретов, а ведь она утаивает от тебя один очень интересный факт, — проговорила я как можно более ядовито. — Ты даже не знаешь, сколько ей на самом деле лет. Ты, наверное, думаешь, она молода? Думаешь, что у тебя молодая жена? Ты даже не представляешь, на сколько она старше, чем говорит… Только в этом мать никогда тебе не признается.

— О, дорогая моя девочка, возраст моей любимой супруги мне давно известен, — совершенно спокойно отозвался Тони, так спокойно, что мое сердце болезненно сжалось. — Я изучил ее прошлое досконально и во всех подробностях. К сожалению, страсть настолько затмила мне глаза и разум, что я не сделал этого до свадьбы. А жаль. Если бы только можно было выразить словами то, что я пережил… Она просто предала меня, предположив, что какие-то дурацкие сведения о ее возрасте могут изменить мое чувство к ней! Да я боготворил и боготворю ее, я готов целовать ее следы, ее тень… Теперь я позволяю ей жить в мире собственных грез. Что же… раз она этого хочет. В конце концов, никому вреда от ее фантазий нет.

— Уходи! Прочь! Я не верю ни единому твоему слову! — Я снова забилась, пытаясь высвободиться, но на этот раз мои руки и ноги оказались в надежной ловушке. Я едва могла шевельнуться, и тут Тони обрушился на меня с грубыми и жадными поцелуями. Как ни пыталась я оттолкнуть его, ничего не выходило. Он был слишком силен. И слишком пьян. Скоро мне стало дурно от запаха виски, который буквально валил у него изо рта.

Тони встал на колени, прижимая ими мои бедра, раскинул в сторону мои руки, притиснул их к подушкам и глухо сказал:

— Ты очень красива… Знаешь почему? Потому что ты свежа и невинна. Ты права, в тебе нет ни капли порочного, ты настоящая игрушечка. Ты шедевр. Ты куколка… — И он опять впился в мой рот.

Я сделала последнюю попытку высвободиться, но он уже пристроился у меня между ног и протаранил мое лоно грубо и жадно. Вчерашний кошмар повторился. Я кричала, плакала, молила о пощаде, но Тони слышал в моих воплях то, что хотел слышать, — страсть, даже похоть… И считал своим долгом удовлетворить меня. Совокупляясь, Тони пребывал в каком-то сумеречном состоянии. Он называл меня то Джиллиан, то Ли, переходя от брани к страстным воплям, был то ласков, то груб. Я зажмурилась, не в силах видеть его искаженное похотью лицо, и ждала. Ждала, когда он насытится. Тело мое находилось в его власти. Оно двигалось и билось, подчиняясь ритму мужской страсти, и не было никакой возможности сопротивляться, не было даже шанса вернуть Тони к реальности.

…Открыть глаза я решилась, только когда он кончил терзать меня. Рядом на подушке лежала моя верная подружка — Ангел. Дрожащей, обессилевшей рукой я притянула ее к себе и увидела в глазах куколки боль и отчаяние. Моя кукла-двойник вместе со мной пережила ужас насилия, и сейчас мы страдали в равной степени. Тоска и безысходность вновь заставили меня крепко зажмуриться.

Спустя какое-то время Тони сполз с меня, встал и, ни слова не говоря, как лунатик вышел из комнаты. Я осталась одна. Руки, истерзанные его захватами, ныли, лицо саднило, будто по нему прошлись наждачной бумагой. Я разразилась горькими слезами. Рыдания, казалось, разорвут сердце на кусочки. Наконец, выплакав море слез, я скорчилась под одеялом, прижав к себе Ангела. Мне хотелось раствориться в подушках, хотелось заснуть и никогда не просыпаться.

Ранним утром меня разбудили первые солнечные лучи. Я поспешно покинула мамину спальню, сослужившую мне такую недобрую службу. Все утро я провела у себя в постели. Заглянул Трой, но мне пришлось ему сказать, что плохо себя чувствую. Разумеется, почти сразу после ухода малыша ко мне пришла миссис Картер, наша экономка. Она с тревогой спрашивала, что со мной случилось. Я односложно отвечала, что мне нездоровится. Миссис Картер предложила принести завтрак в комнату, но я отказалась от еды.

— Может быть, ты хочешь поговорить с мистером Таттертоном?

— Нет! — выкрикнула я. — Я вообще никого не хочу видеть до тех пор, пока не вернется мама.

— Не вызвать ли доктора?

— Пожалуйста, никаких докторов, — взмолилась я.

— Хорошо, — кивнула экономка. — Я все-таки распоряжусь, чтобы тебе принесли горячего чаю и что-нибудь легкое из еды. Надеюсь, тебе скоро станет лучше.

Лучше… От чего же мне станет лучше… Ни еда, ни доктора, ни самые верные друзья ничем не могут помочь мне, хотела сказать я доброй женщине, но в горле стоял ком. Я просто повернулась на бок, укрылась почти с головой одеялом и замолчала. Трой был откровенно разочарован и огорчен. Он понял, что сегодня я не выйду из своей комнаты, не пойду с ним на прогулку, не буду играть в парке. Когда они ушли, я ненадолго встала, выпила немного чаю и съела пару ложек овсянки.

К счастью, Тони не посмел явиться ко мне. Я, правда, была решительно настроена немедленно выгнать его вон. И уже не боялась закатить истерику, привлечь своими воплями внимание слуг. Полагаю, отчим догадывался о моих намерениях и поэтому держался на расстоянии.

После полудня снова зашла миссис Картер. Она принесла ленч. И опять я ела как птичка — кусочек сандвича, глоточек сока… Экономка всерьез озаботилась. Ей очень хотелось пригласить врача.

— Никакие врачи мне не помогут, — в ответ на ее вздохи сказала я. — Просто, когда приедет моя мать, пожалуйста, попросите ее немедленно зайти.

— Конечно, конечно. — Миссис Картер закивала, взяла поднос с посудой и тихо удалилась.

В течение дня я несколько раз проваливалась в сон, но по-настоящему не засыпала, потому что все время прислушивалась к голосам в доме. Наконец знакомое оживление! Я поняла, что прибыла мать. Долгое же путешествие по Европе она себе устроила, и как дорого оно обошлось мне. Я уже изнемогала от ожидания, будучи уверена, что слуги сразу же сообщат маме о моем недомогании, о том, что я целый день не выхожу из комнаты, отказываюсь от еды и так далее.

И вот распахнулась дверь. В комнату быстрыми шагами вошла мама. Она была свежа и душиста, как порыв весеннего ветра. Я молча села в кровати и измученным взором уперлась в нее. Мать сделала новую прическу, приобрела модный темно-синий шелковый костюм, который эффектно облегал ее заметно постройневшую фигуру. Она вся искрилась радостью и хорошим настроением. Кожа была гладкой, щеки румяными, глаза сияли. Элегантные серьги из горного хрусталя покачивались в ушах. Прозрачные кристаллы ловили свет, отражаясь радужными переливами.

— Ли ван Ворин! — воскликнула мать, шутливо уперев руки в боки. — Как ты смеешь болеть в день моего долгожданного возвращения? Что с тобой стряслось? На дворе лето. Летом люди не простужаются.

— Мама, мамочка! — выговорила я, сдерживая слезы. — Ой, мамочка, случилась ужасная, дикая вещь! И не один раз, мамочка, а дважды!

— Что за вздор ты говоришь, Ли? Я думала, ты заболела. Не успела я порог переступить, как ко мне кинулась миссис Картер и, заламывая руки, доложила, что ты весь день лежишь в кровати, ничего не ешь, не пьешь, отказываешься вызывать врача и гонишь всех, только меня дожидаешься. И что я слышу теперь? Какую-то ерунду. Ты хоть представляешь, что такое путь из Европы в Америку? Ты думаешь о том, как я устала? Да-а, ну и досталось мне на том курорте, — вздохнула она, поворачиваясь так, чтобы видеть себя в зеркале. — Сгонять вес и корректировать фигуру — это, я тебе скажу, не шутки. Слава Богу, все позади. Я достигла желаемого результата. Кстати, все согласны, что я мучилась не напрасно. Ну-ка, что ты скажешь? — Она покрутилась передо мной, явно ожидая вороха комплиментов. Но какие могут быть сегодня комплименты… Сегодня прозвучит только горькая и страшная правда. И матери не уйти от нее.