— Хорошо. Давай встретимся в «Егере» через полчасика?

— Идёт. Я буду там раньше. Закажу тебе медовуху.

— Отлично, — она отключилась, и я, уже более воодушевлённый, сел в автобус.

«Егерь» находился в паре улиц от Наташкиного дома. Мы там бывали часто, когда встречались. Наташка его отчего-то очень любила, хотя обстановка там ещё та: «Егерь» больше походил на пивнушку, чем на нормальный бар. Этакая «наливайка» для местных. Но медовуху там подавали действительно классную.

Свободный столик удалось найти с трудом: всё было забито среднестатистической пьянью. Я снова подивился тому, что Наташка действительно любит тут бывать, и заказал два стакана медовухи у подошедшей официантки.

Сорокина, конечно, опоздала минут на двадцать, когда я уже думал ей снова звонить. Она плюхнулась на стул, потянула к себе свою кружку и только потом решила поздороваться в привычной манере, начиная сразу с главного:

— Что случилось-то?

— Увидеться хотел.

— Хорош заливать, — поморщилась она. — Ты просто так не звонишь, чтобы увидеться. Снова с твоими парнями проблемы?

Наташка давно была в курсе того, что я девками не интересуюсь. В конце десятого класса я ей первой признался, потому что тогда мы начали общаться гораздо ближе, чем с кем-то другим. Она и тогда меня поддержала, и потом. В дальнейшем оказалось, что её брат тоже гей, потому она совсем прониклась и даже предлагала познакомить. Но я предпочитал искать себе парней самостоятельно.

— Ну? — выжидающе глянула на меня Наташка, доставая пачку сигарет: совсем не женских, толстых, с оранжевым фильтром — красный «Мальборо».

Я вытянул из её пачки одну, так как мои закончились, и закурил. И лишь после этого начал рассказывать. Рассказал и про Костика, который в последнее время вёл себя странно, и про Гошку, и даже про Никиту, хотя про последнего не так уж много знал, но к слову пришлось.

Сорокина внимательно слушала, отхлёбывала из своего бокала и не перебивала. За это я её любил. Она всегда могла выслушать, а мне обычно большего и не надо было. Но сегодня не тот случай, и я отчаянно нуждался в мнении со стороны. Друзей-парней, с которыми я мог бы посоветоваться, как и друзей-геев, у меня не имелось. С последними я предпочитал спать, а не дружить, обычные парни меня бы просто не поняли. А вот с Наташкой можно было и пооткровенничать.

— Прекращай мучить своего Костика, — сказала Наташка, когда я, выдохнувшись, закончил и залпом выпил оставшуюся в бокале медовуху.

— Я его не мучаю.

— Только ты так считаешь, походу, — поморщилась она.

— И Костик. Он ведь не говорил, что его что-то не устраивает.

— А ты сам догадаться не можешь, да? Ерохин, ты совсем тупой, что ли? Мозги все вытрахал?

Я обиженно засопел. Наташка всегда отличалась прямолинейностью, граничащей с грубостью. Порой это напрягало, а иногда и вовсе обижало, как сейчас. Наташка поджала губы и посмотрела на меня со знакомым осуждением — так обычно смотрел Костик. И я обиделся ещё больше.

— Тебе Костик этот не нужен. Держишь парня в запасе, вдруг трахнуться не с кем вечером будет. Тоже мне, встречание. Отпусти его, пусть найдёт себе нормального парня уже, а не такого кретина, как ты.

— Сорокина!

— Что «Сорокина»? — она вздёрнула брови и взяла из пачки ещё одну сигарету. Подкурив, задумчиво перевела на меня взгляд и спросила: — А этот Гошка что? Нравится тебе?

Я повёл плечами. Сам не знал. То, что он привлекал меня, — это точно. Но вот нравился ли? Как любая женщина, какой бы она ни была закоренелой пацанкой, Наташка всё равно имела в виду ту-самую-симпатию, от которой бабочки в животе, голове и в остальных конечностях. Я такого чувства ещё не испытывал.

— Не знаю. Член его нравится.

Наташка закатила глаза и вздохнула. Потом снова стала серьёзней, облизала губы и, отложив сигарету, доверительно сказала:

— Глаза, говоришь, у него серые.

— А это тут при чём? — удивлённо спросил я, не совсем понимая, к чему она ведёт. Кажется, за те два месяца, что мы с ней не виделись, она стала ещё более странной, чем обычно.

— Ну-ка, Ерохин, скажи мне, какого цвета глаза у Костика?

Я задумался. Вообще-то, совершенно не помнил. Вроде бы тёмные. Или светлые? Волосы ж у него светлые. Значит, и глаза, скорее всего, тоже будут серыми или голубыми. Или зелёные? А может, всё-таки карие? У меня даже голова разболелась от такого мыслительного процесса, потому что образ Костика передо мной вставал точно, а вот цвет глаз разобрать я не мог.

Наташка удовлетворённо улыбнулась и положила ладонь на мою, некрепко сжав:

— Вот видишь.

Я ничего не видел, потому раздражался ещё больше. Эти бабы вечно что-то недоговаривали. Так сложно сказать, что у них в голове, не пойму? Но нет, Сорокина всё сидит, смотрит на меня и понимающе лыбится.

— Мать твою, Ерохин, ну что ж ты такой тугодум? — не выдержала моего взгляда Наташка, вновь закатив глаза. — Ведь всё на поверхности лежит! Ты знаешь цвет глаз Гошки, но понятия не имеешь, какие они у Костика, с которым ты уже столько трахаешься. Не понимаешь, что ли?! — она явно начала терять терпение и подпрыгивала на стуле. Я продолжал глядеть на неё волком, потому что до меня действительно не доходило.

— Рано тебе трахаться ещё, Ерохин, — вздохнула Наташка. — Рано. Сначала научись мозгами пользоваться, а потом членом.

Добиться от неё большего мне не удалось. Она быстро допила свою медовуху, а потом сослалась на день рождения матери и улизнула. Но я-то знал, что нихрена она не из-за дня рождения ушла, просто не хотела мне рассказывать. Говорила, что я должен сам додуматься. А как я додумаюсь, если вообще не понял, о чём она?