Впрочем, дело не столько в глупой бумажке, сколько в положении на том заводе вообще, — раздумывал он. — По нынешним временам — завод уникальный: едва ли не единственное в Советской России предприятие, оставленное в частном владении не какого-нибудь российского фабриканта, а мощной американской компании!
Сколько было думано, считано, говорено, прежде чем в начале 1918 года, в Питере, был заключен с компанией договор о продлении ее прав на этот завод еще на пять лет, да еще под самым боком Москвы.
Сколько было яростных споров, упреков в оппортунизме, сползании вправо, едких вопросов, а также и терпеливых, подробнейших, многократных ответов и разъяснений в Совнаркоме, на заседаниях Политбюро, на рабочих собраниях, в беседах с рабочими-ходоками…
Историю этого завода Ленин знал хорошо. С того самого года, когда предприимчивый австриец Карл Вейхельд купил в пятнадцати верстах от Москвы у местных крестьян непригодную для посевов песчаную землю, поставил на пустыре два небольших цеха, чтобы начать производство паровых двигателей для набиравшей силу российской промышленности. Едва заводчик успел кое- как наладить работу в цехах-времянках, как разразился хотя и не очень сильный, но для него вполне ощутимый экономический кризис. Герр Вейхельд не выдержал испытания и в 1902 году продал недостроенное предприятие более решительному американскому дельцу Томасу Пурдэ.
Тот прежде всего изменил промышленный профиль завода. Пурдэ показалось, что вместо громоздких паровых двигателей выгоднее производить более ходовые товары: уличные фонари для городов России, тормоза для трамваев и паровозов. На тормоза был спрос: продолжалось улучшение Транссибирской магистрали, расширялось железнодорожное сообщение на других дорогах России.
Однако не сладилось дело и у Пурдэ: гроза первой русской революции перепугала его. В марте 1905 года на заводе было арестовано несколько членов подпольной организации Российской социал-демократической партии, а в декабре избежавшие ареста большевики во главе с рабочим Веритеевым создали боевую дружину, примкнули к восставшим в Москве, и только силами батальона Семеновского полка удалось подавить восстание в поселке.
Потрясенный всем этим, мистер Пурдэ счел за благо не рисковать. В результате завод перешел в собственность американца же, перекупщика Томаса Костерса, который не без выгоды перепродал его международной компании Мак-Кормиков.
Мак-Кормикам повезло: столыпинская реформа 1912 года с ее опорой на кулака открыла новые рынки для сбыта сельскохозяйственных машин в России, и прежде всего в Сибири. Компания и до этого поставляла сюда из Америки около 85 тысяч жаток, сноповязалок, сенокосилок и конных граблей. Теперь стало выгодным иметь собственное производство прямо в России. И, в расчете на новые перспективы в отсталой крестьянской стране, чикагские миллионеры вложили в коренную перестройку завода крупные средства. Была заново перепланирована прежняя территория. Рядом, с ней прикуплен еще изрядный кусок земли, и на нем возведены четырехквартирные коттеджи для инженерно-технического персонала- Несколько в стороне от них появилась уютная вилла с башенкой наверху в стиле русских подмосковных дач, в которую вселился директор завода Николас Круминг, тогда еще совсем молодой инженер, латыш по происхождению, охотно принявший лестное предложение американских хозяев. Ближе к цехам, рядом с конторой заводоуправления, вырос просторный клуб для приехавших из Америки инженеров и их семей. За клубом — больница. За проходную, на улицу, вынесена кирпичная баня с двумя разрядами: общим — для всех и номерным — для господ.
Вкладывая средства в перестройку завода, Мак-Кормики учитывали все: удобные квартиры — это постоянные инженерно-технические кадры; просторный клуб с театральной сценой и кинобудкой — это возможность для развлечений здесь же под боком; своя больница и баня — забота о здоровье и быте людей. Остается одно: работать.
Вскоре только на этом заводе компания стала ежегодно выпускать до 65 тысяч машин разных наименований на общую сумму в семь с половиной миллионов рублей.
К началу первой мировой войны основной капитал компании составил здесь немногим меньше 78 миллионов. А за годы войны, когда завод стал выполнять также и военные заказы царского военного ведомства, его прибыли увеличились чуть не вдвое.
Революция круто изменила положение дел. Еще в марте 1917 года на заводе был создан фабрично-заводской комитет во главе с большевиком Веритеевым, объявивший о рабочем контроле над производством. А незадолго до Октября Иван Веритеев сформировал боевой отряд, сыгравший решающую роль в установлении Советской власти в местной округе.
Все это испугало и «обидело» новых хозяев завода. Не желая иметь дело с большевистской рабочей властью, они отозвали из мятежной России своего представителя Мак-Алистера, вывезли в Америку весь инженерно-технический персонал завода, поручив преданно служившему им адвокату Воскобойникову защищать завод от посягательств большевиков при посредстве любезно согласившегося на это генерального консульства Норвежского королевства в Москве, и стали нетерпеливо ждать, когда силы контрреволюции свергнут Советскую власть.
В том, что это произойдет, в Чикаго не сомневались. Ну, две или три недели. Ну, месяц. Ну, два-три месяца в крайнем случае…
Однако Советская власть почему-то держалась. Она не только не рушилась под ударами соединенных сил внутренней контрреволюции, кайзеровской Германии и панской Польши, но с каждым месяцем крепла и делалась все сильнее. Она уже проводила национализацию не только банков и других финансово-промышленных организаций, но также заводов и фабрик.
Потерять завод, в который вложены миллионы, Мак-Кормикам, естественно, не хотелось.
И в самом начале 1918 года, в надежде на то, что долго Советская власть не продержится, падет наконец, если не в результате усилий извне, то в результате разрухи, — расчетливые Мак-Кормики направили все того же Мак-Алистера к Ленину в Петроград. На переговорах в Смольном принял участие и директор завода Николас Круминг.
На голодную, уставшую, разоренную войной Советскую Россию опять надвигались и вот-вот должны были обрушиться новые военные испытания. Фабрики и заводы стояли без топлива и сырья. Страна истекала кровью, из последних сил отбиваясь от многочисленных врагов на больших и малых фронтах. И тем не менее, вернее, — именно поэтому, Ленин заключил с компанией соглашение, оставлявшее на пять лет открытым вопрос о национализации завода.
Со своей стороны компания взяла на себя обязательства: снова укомплектовать завод знающими дело специалистами, бесперебойно снабжать его из Америки необходимыми полуфабрикатами и сырьем, сдавать продукцию Советскому государству с минимальным процентом прибыли.
Хорошо осведомленные о том, что страны Антанты вкупе с Америкой уже готовы к «крестовому» походу на русский Дальний Восток, в результате которого, конечно, произойдут коренные перемены и во всей России, — Мак-Кормики, подумав, пошли и на эти обязательства.
Правда, большинство специалистов, которые знали производство сельскохозяйственных машин системы Диринга и Мак-Кормика и которые в 1917 году уехали домой, поверив измышлениям о «страшных большевиках», не захотели вернуться в Россию. Ведавшему на заводе организационно-техническими делами мистеру Гартхену пришлось при помощи новых агентов искать им замену в странах Европы и в большевистской Москве — из числа тех, кто не нашел или не захотел найти прочное место во взбудораженной Октябрем стране и теперь готов был пойти на службу к американцам. Крупных специалистов необходимого профиля среди них оказалось мало, но все же к концу 1918 года инженерно-технические и управленческие кадры завода были укомплектованы, явив собою картину удивительной пестроты: в конторе и в цехах слышалась речь англичан, французов, итальянцев, голландцев, поляков, немцев — старых и молодых. Они вселились в пустующие квартиры на первом и втором заводских дворах за высокой стеной, отгородившей их от поселка, постепенно стали вникать в дела, главным образом благодаря опытным русским мастерам и рабочим — литейщикам по цветным металлам и чугуну, кузнецам, модельщикам, инструментальщикам, сборщикам, сохранившимся на заводе, — и производство в конце концов опять пошло своим чередом.
