Тонкая девушка, оттолкнувшая палача магов, пошатнулась и опустила голову, удивленно глядя на торчащую из груди сталь. Узкая ладонь нащупала холодное железо, столь неуместное в теплом теле. Глен знал — у метательных ножей почти нет рукояти, так — небольшой черен, чтобы зажать между пальцами. Такой клинок входил в тело иногда и заподлицо — не вытащишь. К счастью Синол не обладал ни впечатляющим мастерством метателя, ни силой. Однако и этого броска, попавшего в цель только потому, что жертва оказалась слишком близко, было достаточно.

Лицо девушки заливала мучнистая бледность. В полумраке Глен вдруг узнал магессу, жившую последние несколько дней при «Кабаньем пятаке».

Ярость затопила рассудок. И почувствовав, как руки наливаются силой, колдун повернулся к метнувшему нож подростку. Синол не сопротивлялся, он уже умирал. Глен лишь ускорил неизбежное. Еще одна смерть на его совести. Ну и пусть. Дух обернулся. Повитуха тяжело привалилась плечом к стене и смотрела на него полным боли взглядом. Глаза девушки стекленели. А через миг она осела на грязную мостовую.

Глен никогда не видел, как умирают маги. Не знал, как покидает их сила. И вот сейчас, оторопев, наблюдал за происходящим.

Темные глаза Повитухи стали глубокими, как колодцы. Последние отблески осмысленности исчезли из остановившегося взгляда, а тонкое тело покрыли мелкие капли воды. Вода просачивалась сквозь кожу, словно пот.

Девушка выгнулась и… обзор Глену закрыл темный силуэт. Дэйн опустился на колени рядом с умирающей, уверенным и быстрым движением вырвал из груди клинок, прижал руку к ране, из которой толчками бил родничок черной крови.

Стало жарко, так жарко, словно рядом пыхала печь. И вдруг магесса, которую колдун уже считал мертвой, застонала. Капли воды исчезали, словно высыхали от нестерпимого жара. Дэйн сидел неподвижно, глядя на несчастную. Правой ладонью он зажимал рану, а левую нерешительно держал над рукоятью меча.

— Отпусти… меня… — с трудом прошептала Повитуха.

— Дэйн!

Глен обернулся к тому, кто окликнул палача магов. Отец на неуверенных ногах приблизился к распростертой на мокрой мостовой девушке.

— Тебе нужно добить ее, пока сила…

— Знаю, — оборвал его дэйн.

Сила. Проклятая сила.

Призрак смотрел на мучения Милианы, сжимая кулаки. Пока сила не отыщет новое пристанище, новый сосуд, магесса будет жить. А когда проклятый дар перетечет в другого, она умрет. И появится новый колдун. Дэйны — единственные, кто могли этому воспрепятствовать. Только от их оружия и от их руки маги умирали, не перенося свое проклятье на простых людей. Но этот дэйн почему?то медлил. Он сдерживал рвущуюся из умирающего тела силу, и… колебался?

— Дэйн! — голос Шахнала окреп.

А если палач магов уберет руку от страшной раны? В кого выйдет сила девчонки? Глен посмотрел на бывшего молельника. Теперь он обычный человек. Его не защищают боги. Он крепкий и сильный. Из него выйдет прекрасный колдун… именно такой, какой необходим Анаре.

— Больно… — еле слышно прошептала магесса. Она дышала прерывисто и хрипло. В груди что?то сипело и булькало, а капли воды то проступали, обсыпая кожу, то вновь исчезали.

— У…бей… — с усилием проговорила девушка.

— Ты и вправду хочешь умереть? — тихо спросил дэйн.

Глен затаил дыхание, не понимая происходящего, но осознавая, что стал свидетелем чему?то не совсем обычному.

— Боль-но…

— Дэйн! — Шахнал подошел еще на пару шагов.

Волоран наклонился к уху Милианы и что?то прошептал. Глаза умирающей широко распахнулись, в них — опустевших, бессмысленных — отразились боль и паника. А потом… смирение.

— Так что? — переведя взгляд на ее лицо, снова спросил палач.

Магесса покачала головой и облизала пересохшие губы. По ее лицу прошла судорога… но тонкая рука поднялась и стиснула запястье дэйна.

— Дух, — бросил Волоран через плечо. — Мне нужен Грехобор. Быстро.

Ничего не понимая, Глен исчез, оставляя странную троицу.

— Что. Ты. Делаешь? — Шахнал сделал еще один шаг и обессилено привалился к стене дома. — Она магесса.

— Она моя нареченная, — не отрывая взгляда от Мили, равнодушно ответил дэйн. — И она хочет жить.

Молельник зажмурился. За последние сутки весь его мир перевернулся с ног на голову. Еще вчера он бы сыпал проклятья на голову дэйна и требовал смерти Повитухи, но сегодня… сегодня он уже не мог позволить себе такой роскоши. Он сам был ничуть не лучше этих двоих. И поэтому Шахнал сказал совершенно другое:

— Ты не сдержишь ее долго. С такой раной она не выживет, как бы ты ни старался.

— Знаю.

— И наступит момент, когда тебе придется…

— Да. Но ей надо увидеть Грехобора, — дэйн чуть сильнее надавил на грудь Милианы и капли воды, вновь обсыпавшие тело, исчезли. — Она его любит.

Вопросов у жреца прибавилось, но он благоразумно промолчал, лишь опустился на мостовую, не в силах стоять на дрожащих ногах.

Магесса смотрела в равнодушные глаза дэйна. О, как ей хотелось, чтобы он понял ее! Хоть раз услышал! Нет. Взгляд мужчины был пуст и спокоен. Ей снова захотелось умереть. Навсегда перестать быть. Не балансировать на тонкой грани бытия и небытия, не испытывать ни радости, ни боли. Только тишина, темнота и пустота. Какими они казались желанными! Но в груди хлюпало и свистело, а каждый вдох причинял страдание. Девушка с трудом разлепила пересохшие губы и прошептала:

— Я… всегда… любила…

— Позже.

Дэйн еще сильнее вдавил ладонь в рану. Кровь, остановленная магией, уже не сочилась сквозь пальцы, но выступающие капли воды исчезали неохотно. Медленно. Слишком медленно. Чем большую муку испытывала магесса, тем сильнее становился ее темный дар.

— Он придет, и ты сама все скажешь, — сказал Волоран. — А пока молчи.

Из ее глаз покатились слезы. Они смешивались с каплями воды, обильно выступившими на лице и висках. Дэйн опустил взгляд с лица девушки на рану в ее груди. Ему не справиться. Слишком сильна боль. Слишком велики страдания.

Ладонь палача легла на рукоять меча.

Грехобор не успеет увидеть Повитуху.

Ничего не поделаешь и не изменишь…

— Разреши мне стать твоим мужем… — его спокойный голос заставил Милиану поднять отяжелевшие веки.

— Что? — сипло, едва слышно выдавила она.

— Разреши…

Она даже перестала дышать и посмотрела на него с паникой. В черных зрачках разрастался страх. Капли воды, выступавшие сквозь одежду стали крупнее и тяжелее, они стекали по телу, оставляя причудливые дорожки.

— Я… — она смолкла. Горло сжалось, в груди полыхало.

Первый раз в жизни Повитуха боялась дэйна. Нет. Боялась Волорана. Точнее того, что он ей предлагал. Голос не слушался, поэтому Мили только слабо кивнула. Это было именно то разрешение, которого ждал мужчина. Не отрывая жесткой ладони от груди магессы, он склонился к ее лицу.

Твердые губы мягко коснулись ее пересохших, потрескавшихся. Девушка понимала — для дэйна происходящее лишено трепета, это всего лишь… прикосновение. Без чувств, без ласки, без желания, без любви. И от осознания этого чувство страха лишь росло и крепло.

Губы, которые всегда казались ей холодными и жесткими, на деле оказались теплыми и удивительно нежными. Он касался ее мягко, осторожно, а взгляд серых глаз при этом был устремлен в ее испуганные, широко распахнувшиеся от ужаса.

Легкий вздох и поцелуй становится глубже. Дыхание перехватывает оттого, что его сила подавляет, приглушает ее дар, скрепляя связь между двумя нареченными. Темная магия отступала под натиском светлой силы дэйна.

Не было взрыва восторга, не было страсти или равнодушия. Мили ощущала твердую, непоколебимую… нежность. Волоран целовал ее так, словно боялся причинить боль. Поцелуй длился и длился. Осторожный, приносящий облегчение.

В какой?то миг Милиана просто закрыла глаза и отдалась этой утешительной ласке. И в тот миг все изменилось. Вместо равнодушного палача ее губ касался любимый и любящий человек. Она забыла о том, кто он, о том, как он к ней относится и, очарованная самообманом, подалась навстречу этим желанным нежным губам. Вдох — и мужчина замер. Выдох — и поцелуй стал глубже. И мир кружился, кружился, кружился, а сердце вспыхивало, но не от боли, а от жгучего счастья.