– Алик, переведи обер-пионеру Штрауссу, что это гестаповцы приезжали к нам, в НКВД, на стажировку, а не мы к ним… – Я решил еще немного подавить на пленного без применения физического насилия.

Алик послушно перевел.

– Кстати, герр Штраусс, а вы знаете, какое у этого милого переводчика прозвище среди своих? Переводи, Алик, не тормози. Тотенкопф!

Тотен поперхнулся, а Фермер в углу неопределенно хмыкнул, скорее всего, он несколько обалдел от моего творческого подхода.

– Итак, вы будете отвечать, Штраусс, или предпочтете, чтобы в письме вашим родным было написано: «К сожалению, голову вашего сына мы так и не нашли… А тело было опознано по прибитому к грудной клетке большим ржавым гвоздем жетону»? – «О боже, что же я несу!» – возникла в голове мысль.

Но после перевода последней фразы немец открыл рот и «запел». Алик только и успевал переводить. «Да, надо учить немецкий, а то вообще ни черта не понимаю, – пронеслось в голове, – а то английский – в совершенстве, по-испански – могу читать и худо-бедно объясняться, а по-немецки – только понимать отдельные слова. Да и то, разборчиво напечатанные».

Далее, чтобы не утомлять читателя иностранным языком, приведу уже перевод беседы:

– Мы приехали из Zaslavl.

– С какой целью?

– Нашему сто семьдесят третьему отдельному саперному батальону приказали привести в порядок Старую Дорогу (шоссе Молодечно – Минск). Местные жители сообщили, что здесь мы можем достать Terpentin[20]. (Тотен не знал этого слова, но я, как химик-органик по первому образованию, знал.) Он нам нужен для проведения покрасочных работ. Лейтенант Баер, он ехал в первой машине, для охраны взял с собой все наше отделение. Мы также должны были установить возможность использования этой смолокурни для нужд наших войск.

– Когда в части ожидают вашего возвращения?

– Не раньше восемнадцати ноль-ноль.

Я бросил взгляд на часы, стрелки показывали половину второго.

– Какие еще ваши подразделения находятся в командировках? – Я поймал вопросительный взгляд командира и сделал ему успокаивающий жест рукой. Мол, все в порядке.

– Господин офицер, я всего лишь солдат… – Казалось, что этот долговязый немец сейчас заплачет.

– Sie lugen! Antworten[21]! – гаркнул я, использовав почти весь свой небогатый словарный запас.

Немец вздрогнул и продолжил:

– Я не знаю, господин офицер, я правда не знаю! Я только слышал от приятеля из второго взвода, что завтра они должны поехать в поселок Boubli, чтобы подлатать там мост. Он говорил, что его немного повредили во время наступления – местами сожгли настил, а потом повреждений добавили проходящие колонны. И еще он говорил, что они там будут осматривать бетонные укрепления русских.

Я бросил выразительный взгляд на Фермера.

– Как зовут командира этого взвода?

– Обер-лейтенант Бронски.

Повернувшись к командиру, я спросил:

– Саш, вы еще его потеребите, а то я что-то подустал, да и в деревню собираться надо, за хавчиком.

– Да, конечно, иди. Неплохо у тебя вышло для первого раза.

На дворе Бродяга заканчивал доделывать фугасы. Увидев меня, он махнул рукой, подзывая:

– Тоша, ну как там успехи?

– Все путем. Раскололся. Но вот связанных бить не могу, не мое это.

– «Надо, Федя. Надо!» – процитировал Бродяга старую комедию

– Да знаю, что надо, но воротит. Но я его и так уболтал. Да, чуть не забыл, как ты думаешь, в чем мне в деревню пойти? В «камке», я думаю, не стоит.

– Точно, не стоит. О, я, когда с рацией возился, на чердаке хламиду холщовую нашел. Она немного смолой заляпана, так я думал как растопку использовать. Сходи возьми.

В сарае я встретил Люка, который, следуя старому солдатскому правилу, отдыхал – пока можно.

– Ну что там слышно? – поинтересовался он.

– Немца разговорили.

– И что сказал интересного?

– До вечера их не хватятся.

– Эт хорошо. Эт приятно. Работать когда будем?

– Я думаю, вечерком. Сначала с окруженцами вопрос решить нужно.

– А чего там решать. Их обучить мальца, и в бой.

– Не все так просто. Они по уставу партизанить могут только в самых-рассамых случаях.

– Дикие люди – дети гор!

Определенно мои друзья – большие поклонники Гайдая.

– А ты что делать собираешься? – продолжил Люк.

– В деревню с Казачиной пойдем. За хавчиком. Вот только на что менять – ума не приложу.

– А на это! – В руках у Люка появились старомодные наручные часы.

– Откуда дровишки?

– Да еще вчера, когда тех немцев прятал, – с документами отжал. Не с Джи-Шоком же на руке рассекать.

– Верно. Угости сигаретой, я свои в штабе оставил.

Мы закурили Санин «Беломор». Не удивляйтесь, он всегда его на выезды берет. Привычка такая у человека.

– Ты как себя чувствуешь? – вдруг спросил Люк. – Не кошмарит?

– Нет. А что, должно?

– Вообще-то да… У нас с командирами все-таки опыт какой-никакой есть, а вот вы…

– Знаешь, Саня… Если честно, я пока не очень въехал. Иной раз мозгом понимаю, что это не игра ни разу, а вот не страшно пока. И немцы зарезанные ночью пока не приходили.

– Повезло. Мне мой первый «дух» года три снился… Ну, поживем – увидим…

Потом я искал упомянутую Бродягой «хламиду». Нашел. Да, если это – «немного смолой запачкано», то я – Дэн Сяопин! Ну, ничего, издалека, может, за крестьянина сойду. Поменяв куртку на это «нечто», я задумался о штанах. Мои понтовые «немецко-спецурные» брюки плохо гармонировали с остальным нарядом. О, есть идея! У меня в бауле треники лежат. «Пумовские», темно-синие. Так, и ботинки на кроссовки махнуть надо.

Когда я вышел из «радиосарая» и направился к «штабу», где лежали мои баул и рюкзак, меня перехватил экс-майор:

– Товарищ старший лейтенант, можно вас на минуту.

– Да, слушаю вас, Вячеслав Сергеевич.

Он удивленно поднял брови, видимо, не ожидал, что я запомнил его имя-отчество.

– Товарищ старший лейтенант, можно мне с вами остаться?

– В смысле?

– Лейтенант Сотников провел с нами беседу. Он приказал идти на прорыв. Говорит, что устав обязывает.

– Ну, так идите, я что, вам запрещаю?

– Я хотел бы остаться с вашей группой.

– Почему?

– Видите ли, товарищ старший лейтенант…

– А давайте без козыряния, лады?

– Видите ли, Антон Олегович, я в армии – всю жизнь. Но то, что я увидел этим утром, меня очень удивило. Не перебивайте меня, пожалуйста. Поймите, мы готовились к войне много лет. И что, спросите вы? А вот то! Две недели – и Минск сдали. По моим расчетам, немцы, если они такой же темп сохранили, уже должны к Смоленску подходить. Я видел, как мы воевали. Да, героизм, да – стойкость. На наших глазах батальон шестьдесят четвертой дивизии в контратаку ходил. Их подняли на пулеметы на трехстах метрах. Так они и ста шагов не пробежали – немцы половину выкосили. А вечером они снова в атаку пошли. И снова с большого расстояния в полный рост. А как рядовые у нас стреляют, я знаю не понаслышке, да и вы, я думаю, тоже.

А то, что вы сегодня мне с утра показали, – это что-то невероятное. Уж поверьте, я в армии – пятнадцать лет. Три человека за минуту расправились с отделением! Я лежал с остальными за бревнами, так мы по разу из винтовок пальнули, да и то когда вы уже все закончили. Вы воевать умеете! И я хочу воевать вместе с вами!

– Так, Вячеслав Сергеевич, эти вопросы решаю не я, а командир, но я ему передам вашу просьбу. Да, у меня для вас еще одно задание есть.

– Какое же?

– Вы наверняка знаете расположение окружных артскладов, так?

– Раньше знал, но я уже два года как рядовой, к тому же я раньше в Киевском военном округе служил.

– Не надо кокетничать! Я не думаю, что вы пропускали такую информацию мимо ушей. Так что, пока я в деревню, вы вспомните и доложите капитану или майору. Договорились?

– Да.