– Ну что, как тебе играется? – ядовито поинтересовалась я, бросая на пол окровавленную марлю. – Весело? Нравится играть с чувствами других людей? Нравится ощущать на своей шкуре причиненную тобой боль? Ты ничего не понял из того, что я тебе сказала! Ты черствый и жестокий человек!

Я развернулась, чтобы уйти в комнату и просто не видеть Маркуса, но была поймана за запястье мокрой от крови ладонью.

– Погоди, – сдавленно произнес мужчина.

– Что ты хочешь от меня? – прошипела я со всей ненавистью, на которую была способна.

– Дело в том, что… я тоже проиграл.

Я уставилась в глаза Маркуса, потемневшие от боли до цвета древнего янтаря.

– Нет, это не может быть правдой, – замотала головой, ошеломленная услышанным. Может, я неверно его поняла? Однозначно он имел в виду что-то другое.

– Это правда, – кивнул Маркус. – Я влюбился в тебя, Никки. Ты выжгла на мне свое имя, залезла под кожу, просочилась в кровь. Я не могу без тебя.

– Нет… – прошептала я, пытаясь отступить, но ладонь Маркуса крепко удерживала меня. – Нет! – я почувствовала, как слезы полились по щекам. – Не смей произносить такие слова в мой адрес! – Я так мечтала их услышать, но, услышав, поняла, что не была готова воспринять их. Это была очередная красивая ложь. – Ты лжешь, – высказала свою догадку, – каждое твое слово пропитано ложью, ты произносишь только то, что тебе выгодно, и тебе, на самом деле, плевать, что я чувствую к тебе!

– Я не лгу, птичка, я… – Маркус поджал губы, и я была уверена, что волна боли, пробежавшая по его лицу, была лишь искусной игрой на публику. – Если не веришь моим словам, я докажу их действием. Ты хотела свободы – я отпускаю тебя. – Ладонь Маркуса разжалась, и я отступила к двери. – Все кончено, иди, – он махнул на меня, но я недоверчиво осталась стоять, не покидая комнаты. – Ты свободна, я отпускаю тебя! Это единственный способ, которым я смогу доказать тебе, что… – Маркус осекся, словно слова застряли у него в горле, не решаясь вылиться во всеуслышание. – Уходи. Просто уходи. Забудь все и прости меня, – закончил он и отвернулся от меня, сосредоточившись на предплечье.

Меня не нужно было просить дважды. В гневе я распахнула дверь и со всей силы захлопнула ее за своей спиной так, что старая краска с косяков с тихим шорохом упала на пол. Дверь комнаты тоже оказалась открытой, и я вышла в темный коридор. В нем творило запустение. Все двери были закрыты, и я упрямо пошла вперед по старому скрипучему полу. Похоже, никто не жил в этом крыле. Еще одна дверь – и я очутилась в холле. Входная дверь была прямо передо мной. Не оглядываясь, я дернула ее и оказалась на улице. Ночь была укрыта пеленой весеннего ливня, в который я нырнула с головой, мгновенно намокая. Вода с небес перемешалась со слезами на щеках, смывая с меня все чувства, пока я стояла на расшатанном крыльце. Я спустилась с двух деревянных ступенек и вступила в глубокую лужу, собравшуюся прямо под ними. Холод мгновенно пробрал меня до костей, и я с удивлением поняла, что на ногах были одни носки. И вправду, я ведь не смогла найти обувь в доме Джона. Мои ботинки так и остались там.

Я сделала шаг в сторону черной стены леса, в сторону своей свободы. Тяжелые капли стучали мне по макушке, закапываясь в косу, делая ее все тяжелее и тяжелее, приклеивая рубашку к телу, заставляя меня дрожать. Еще один шаг. Грязь под ногами была такой скользкой и противной, холод пробрал до самых костей. Третий. И я поняла, что не смогу ступить больше ни шагу. Всю жизнь у меня существовало какое-то странное правило трех шагов. Я либо спокойно переступить через эту границу, либо оставалась стоять на третьем шаге, не в состоянии пересилить себя. И это значило, что я никуда уже не уйду. Слезы хлынули новым потоком, и я заревела в голос от отчаяния. Без обуви, без денег, без сил я не дойду никуда. Я не знала, где я нахожусь, и некому было мне помочь. Я сама не была в состоянии сейчас позаботиться о себе. Упала бы в ближайшую канаву и утонула там, в грязи, в одиночестве, меня никогда не нашли бы в этом лесу.

Или я могла бы сейчас вернуться в дом. Мне так хотелось обратно к Маркусу. Что, если его слова были правдой? Он действительно отпустил меня. Равномерный шум дождя не нарушал ни звук открывающейся двери, ни окрик в спину, ни шаги. Он просто отпустил меня, позволил уйти и продолжить свое путешествие так, как я и собиралась до встречи с ним.

Нет, он позволил мне пойти подумать. Маркус прекрасно понимал, что я не смогу уйти от него. Даже в постели с другим мужчиной я думала о нем. Мне не преодолеть эту зависимость. Так, может… дать ему шанс? Попробовать довериться? Мирабэлль, конечно, превратила его в озлобленного монстра, воспользовавшись его подсознанием, но это были лишь скрытые мысли, созданные моим же неадекватным поведением. Мы можем думать о других что угодно в порыве гнева. Но это не значит, что после того, как мы успокоимся, наше мнение и отношение останутся теми же. Маркус рисковал ради меня, и приложил намного больше усилий, чтобы спасти, чем следовало бы просто для того, чтобы бросить меня за решетку. За его поступками стояла не корысть, а… чувства. Я внезапно перестала рыдать, осознав все, что между нами происходило. Маркус давно был в меня влюблен. Он показал это еще когда мы дошли до моего дома. Его отношение ко мне менялось с каждым днем, но он останавливал себя, понимая, что нам не быть вместе. Мы разделены нашим происхождением, наши чувства обернутся для нас катастрофой. У Маркуса есть обязательства перед семьей, у меня – долги перед Кредиториумом. Но сердце так отчаянно просило меня вернуться к нему, дать хоть малейший шанс, попробовать, что из этого получится. Хоть ненадолго окунуться в любовь и страсть. И потом, насытившись, отпустить это, соскочить, пока не стало слишком поздно.

Дрожа, я повернулась обратно к дому. Он был одноэтажным с чуть наклоненной в мою сторону крышей, и ливень скатывался с нее стеной прямо перед моим лицом. Я пересекла этот водяной барьер и снова ступила на крыльцо. Тихо отворила дверь и вошла в дом, в его уютную тишину и тепло. Под ногами сразу же образовалась лужа, и я неловко переступила через нее, оставляя за собой мокрый след. Носки и вся одежда промокла и остыла, заставив меня замерзнуть. Я обхватила себя руками и тихо пошлепала по коридору, пытаясь вспомнить, какая дверь была мне нужна. Пройдя мимо пары из них, я увидела свет, бьющий из щели у пола. Я взялась за рукоять и тихо отворила дверь.

Маркус сидел на кровати, обложившись бинтами, и пытался затянуть на окровавленной руке повязку. Держа один конец в левой руке и, закусив второй зубами, он неуклюже тянул свернувшийся бинт, бормоча себе что-то под нос, время от времени бросая один конец и пытаясь вытереть льющуюся кровь. Услышав щелчок замка, он поднял голову и замер, удивленно глядя на меня. Я икнула и шумно шмыгнула, вытерев нос мокрым рукавом. Подошла к кровати и сгребла с нее окровавленные бинты на пол, оставив чистый кусок. Маркус, наконец, выпустил изо рта бинтовый хвост, и я сунула ему в руку марлю. Разрезала неуклюже скрученный жгут, который Маркус зачем-то пытался наложить прямо поверх раны, а не на руку выше нее. Взяла его за ладонь и приложила бинт под рану, чтобы кровь не натекла на кровать. Все происходило в абсолютной тишине, словно никому не нужны были объяснения и слова.

Я осмотрела глубокую рану. Возможно, если бы я не содрала с нее повязку так грубо, все было бы намного лучше, но теперь пришлось бы проводить лечение заново, и не было никакой гарантии, что после такого урона ткани снова начнут заживать. Второе прижигание делать не хотелось. Я закрыла глаза, прислушиваясь к потоку магии, который мне был сейчас нужен.

– Тебе плохо от вида крови? – подал голос Маркус, заметив это.

– Помолчи, – буркнула я на него, потеряв на мгновение концентрацию.

Поток заканчивался где-то рядом с поселком, и я могла дотянуться только до его скудного лучика. Он отозвался мне, и я сложила ладони над раной, сосредоточившись на необходимости заживить ее. Редко, очень редко у меня получалось восстановить ткани до первоначального состояния, но я делала это дома, где магия была сильнее, а раны друзей были не настолько серьезными. Я представила, как должна выглядеть здоровая кожа, и направила потоки магии через свои ладони. Мягкое тепло просочилось через мои пальцы, и я увидела сквозь веки приглушенное свечение. Магия быстро иссякала, и я начала использовать мои собственные силы для заживления раны. Я приоткрыла глаза как раз, когда последние миллиметры кожи смыкались вместе, создавая здоровый, целый покров. Краем глаза я заметила шрам от моего укуса на плече Маркуса. Он почти зажил сам, но след от моих заостренных клыков и вправду остался, испортив кожу мужчины. Из последних сил, пока крохи магии еще оставались в моих ладонях, я провела ею по плечу Маркуса, стирая свою отметку, и отпустила поток. Он покинул мое тело, оставив невероятную усталость, такую, что я качнулась и начала оседать на пол.