3
В тот же день «русская армия» под предводительством Юры разгромила «немецкую армию» во главе с силачкой Ниной и заняла «Берлин», то есть курятник, где спрятались девчонки…
О войне говорили и на второй день, и на третий, и целую неделю, а потом разговоры стихли. Но газеты читались как никогда. В них писалось о патриотических манифестациях, о погромах немецких магазинов, о немецких шпионах. Печатались смешные картинки про кайзера Вильгельма. Он был в каске вроде пожарной, но только с острой шишкой на макушке и с длиннющими острыми усами торчком.
Теперь мальчики играли не только в войну, но и в «шпионов». Они прерывали игру, лишь заслышав залихватские звуки гармоники и песни по дороге на станцию. Это провожали в армию призывников. Украшенные лентами, пьяные, они истошно орали песни, танцевали, поднимая дорожную пыль. Другие, понурые, шли молча. Провожающие их женщины плакали.
«Вот глупые, — думал Юра. — Если бы я попал в рекруты, я бы…»
Прошли первые месяцы войны. Взрослые за вечерним чаем говорили о предательстве: ведь многими русскими армиями командовали генералы-немцы. В Восточной Пруссии были поставлены под удар и разгромлены армии генерала Ренненкампфа… Невиданное число убитых… Перешептывались о каком-то «роковом» старце Распутине, дурно влиявшем на царицу, а через нее — на царя. И сама царица — немка. А русский царь — двоюродный брат кайзера Вильгельма… Восхищались подвигом донского казака Кузьмы Крючкова, проткнувшего пикой сразу нескольких немцев. У Юры даже была такая картинка — четыре немца корчатся на пике, как жуки на булавке.
Все мальчишки сделали себе острые деревянные пики, с которыми кидались в атаку на противника — стога соломы, гонялись за кошками, а затем стали колоть девчонок. Они, конечно, нажаловались. Пики отобрали и сожгли.
В осеннюю слякоть к Сагайдакам приехала в коляске Лидия Николаевна Бродская в форме сестры милосердия: на белой шелковой косынке, покрывавшей, как у монашек, лоб до бровей и часть лица, алел красный крест.
Лидия Николаевна сказала, что война требует жертв, поэтому она пожертвовала свой автомобиль Красному Кресту, и что Юлия Платоновна должна организовать в училище сбор пожертвований для солдат деньгами и подарками. Она уже послала «серым героям» тысячу иконок и теперь едет в Екатеринослав по благотворительным делам. Петр Зиновьевич поморщился после ее отъезда и сказал, что это «маскарад».
А по первому снегу в Эрастовку приехал дядя Яша, и без бабушки. С грязей, где уже год она лечилась, он должен был уехать, потому что его призывали в армию. Бабушку увезла к себе в Полтаву папина старшая сестра, тетя Даша.
Дядя Яша без своей студенческой тужурки был какой-то странный, немного печальный и растерянный. Он тихонько спросил Юру, нет ли писем из Парижа. Юра сказал, что давно не было: папа ему объяснил, что теперь письмам из Парижа трудно добраться, потому что Франция тоже воюет с немцами и Германия письма не пропускает. Их посылают как-то через северные страны. Да и то немецкие подводные лодки могут потопить корабль, на котором едет письмо от тети Оли.
Дядя Яша привез Юре много оловянных солдатиков в разной форме и еще военно-морскую игру с корабликами. На разделенном квадратами картонном море с островами и проливами могли сражаться две эскадры — броненосцы, крейсеры, миноносцы. Жаль, не было подводных лодок. При встрече нос к носу считалось, что выигрывал сражение более мощный корабль. Но можно было ухитриться подойти сбоку, к борту. Тогда миноносец мог потопить даже дредноут. Интересная игра!
Дядя Яша уходил на войну совсем не по-геройски. Юра слышал, как он говорил папе:
— Война нужна только буржуазии, капиталистам. Они богатеют на военных поставках, а народ расплачивается кровью. Вот и я пойду платить.
Папа сказал:
— Будь осторожен, Яша, с такими разговорами. Теперь действуют военно-полевые суды. Если ты ушел от полицейского суда, то военно-полевой миндальничать не станет…
— Ничего! Солдаты гибнут, народ страдает. Преступность этой войны откроет глаза многим! Увидишь, скоро проснется ярость народа! А пока кровь, кровь… — сказал дядя Яша, обнял отца и уехал.
На козлах вместо уже призванного Илька сидел теперь старик конюх. Отец стоял на крыльце мрачный, а мама из-за его спины, чтобы он не видел, крестила дядю Яшу.
Уже выезжая из ворот, дядя Яша обернулся и крикнул:
— Передайте привет Ольге Платоновне!
Юлия Платоновна заплакала.
Вскоре появились первые раненые — «серые герои», как их называла Бродская. О приезде раненых узнали заранее. На перроне собралась толпа. Подошел поезд. Духовой оркестр заиграл марш. Из вагона под руки свели двух раненых. Всего только двух! У одного левая забинтованная рука была подвешена на марлевой перевязи. Второй медленно, осторожно шел на костылях, а его толстая забинтованная правая нога, без сапога, была согнута в колене. Это был Василь, дядя Тимиша. Каждый старался вести раненых под руку, толкались, даже ссорились. Жены раненых громко плакали, причитали.
Конечно, Юра, Алеша и Тимиш протиснулись сквозь толпу, потрогали костыль дяди Василя, его серую шинель и не сводили глаз с белых георгиевских крестов, красовавшихся на груди героев. Юра сказал Тимишу, что нечего задаваться и его дядя Яша вернется с таким же крестом! Странно, что герои были какие-то невеселые, пахли махоркой и лекарствами, а не пороховым дымом. Но все же это были герои. В их честь говорили речи. Их задарили папиросами…
Дядю Василя с женой усадили в один экипаж, второго раненого — в другой. С ними уселись Лидия Николаевна, Юлия Платоновна и доктор, и все тронулись в путь. Раненых, хоть они и просились домой, повезли в больницу при училище, которую теперь стали называть госпиталем!
Вечером говорили о том, что жена дяди Василя живет очень бедно, почти голодает. Юлия Платоновна собрала среди учительских жен денег для нее.
Девочки теперь сразу стали сестрами милосердия. Воевали только мальчишки. Пришлось им разделиться на две армии. «Раненых» вначале назначали: «ты ранен», «ты убит». Но все чаще бои стали переходить в серьезные драки. И появились настоящие, хотя и легкие ранения.
Юра был очень горд, когда Ира как-то забинтовала ему порезанную до крови руку и подвесила ее на перевязь. Долго он ни за что не соглашался сменить загрязненный бинт, хотя было очень трудно надевать пальто.
Когда черная пантера перевязывала ему руку, Юра вначале очень смутился и покраснел. Вообще прежней веселой дружбы с Ирой из-за чего-то уже не было. Она вдруг застеснялась вместе с ним купаться и уходила раздеваться за кусты. На скотный двор и в конюшню она тоже перестала ходить. Жаль…
На войне храбрых награждают. Поэтому Юра, Тимиш и Алеша вырезали в мастерской из жести «георгиевские кресты». Заниматься в мастерской они перестали почти с первых дней войны. Изредка, урывками забегут к Кузьме Фомичу построгать, попросить доску для ружей и пистолетов. Новый слесарь-машинист, сухорукий, не годный к военной службе, заменивший дядька Антона, был очень злой и всегда их прогонял. Поэтому пользоваться слесарными инструментами приходилось потихоньку. В мастерской было холодно. Из дверей дуло, и мальчики отогревали пальцы под мышками. Но кресты сделали очень похожие.
4
В середине зимы дядя Василь на костылях вернулся в село. Он рассказывал о войне такое, что крестьяне забеспокоились, зашептались… Староста пригрозил урядником. Но дядя Василь был герой и ничего не боялся. Он подарил Тимишу два винтовочных патрона. Конечно, Тимиш принес их показать ребятам. Посмотреть патроны сбежались обе «армии».
Каждый брал патрон в руку, тряс возле уха и слушал, как таинственно шуршит порох. Не просто порох. Дядя Василь сказал — бездымный! А какой он, этот порох? Расшатали пулю и вытащили зубами из узкого медного горлышка. Потом высыпали на ладонь кучку маленьких, тоненьких пластинок. Насыпали немного на бумажку и подожгли. Не взрывается, горит ярко, как гребенка, и пахнет так же.
