Для дополнения картины прибавим, что суеверие мавров еще превосходит их леность и жестокость. Они ужасно боятся злых духов и носят ладанки для предохранения от зловредного влияния. Какова бы ни была ваша национальность и религия, но если вам удастся приобрести дружбу мавра, он непременно навесит предохранительные ладанки на вашу одежду, занавеси вашей кровати, даже на ваши туфли. Действуя таким образом, он положительно убежден, что избавляет вас от бесчисленных злоключений. Так поступают даже самые разумные; по этому можно судить, в каком состоянии находятся другие.

У марокканского араба нравы более кротки, чем у мавра; он гостеприимнее и следовательно менее вероломен. Высокого роста, он носит короткие волосы, окруженные длинной повязкой в форме тюрбана. Арабы происходят от великих завоевателей, пришедших после римлян. В начале XVII столетия они прошли Гибралтарский пролив, заняли Испанию, и, продолжая свои завоевания, привили бы всей Европе мусульманскую культуру, если бы Карл Мартелл не разбил их в равнинах Пуатье.

Впоследствии, изгнанные и из Испании, они вернулись в Африку и поселились на берегах ее, где выстроили много городов, существующих и поныне. Горячие поклонники пророка, они хвастаются, что говорят чистейшим языком Корана. Некогда они проповедывали новую веру с оружием в руках и покорили множество народов. Ныне марокканские арабы живут спокойно в своих деревнях, защищаясь всеми силами от нападений шеллоков, их отъявленных врагов. В каждой из этих деревень находится мечеть, которая служит храмом и училищем, и где талеб учит науке корана.

Многие арабы живут в палатках на горах, чтобы легче укрываться от денежных требований султана; они живут там, окруженные своими стадами; однако не могут избегнуть поземельного налога, и когда войска проходят мимо их деревень или кочевья, они обязаны их кормить.

Их легко узнать по белому хаику, с которым они не расстаются никогда. По своим пастушеским и вместе с тем воинственным нравам, они напоминают арабов йеменских, тип которых сохранили.

Евреи составляют четвертый элемент марокканского народонаселения. Они лишь терпимы там, и с них дорого берут за эту терпимость; не считая экстраординарных налогов, с них берут значительную ежегодную дань; они платят за все, даже за право носить башмаки, которые должны снимать двадцать раз в день, — перед мечетями, домами сантонов и знатных людей, они принуждены носить одежду черного цвета, очень презираемого маврами; им запрещено читать и писать по-арабски, так как они недостойны знать божественный Коран Им запрещено также ездить верхом: лошадь — животное слишком благородное для них, — они могут ездить только на ослах и ишаках, и то еще должны платить за это право. Еврей не может подойти к колодезю, когда мусульманин утоляет в нем жажду, и будет жестоко наказан, если осмелится сесть в присутствии правоверного.

Вот на каких условиях их терпят! С ними обращаются не как с людьми, а как со скотами; загнанные в свой квартал и запираемые на ночь, как хищные звери, они живут под дисциплиной еврейского кадия, выбранного ими, но подчиненного шейку или старшине, выбранному султаном. Им дозволено свободное исповедание их религии, к которой они очень привязаны, и управление собственными законами. Они все говорят по-испански и происходят, по большей части, особенно береговые, от евреев, изгнанных из Европы, и главное из Испании, в разные эпохи средних веков. Однако в горах есть еврейские племена, поселившиеся там ранее времен христианства. Их называют, и они сами называют себя филистинами; живут они с амазиграми берберскими, которые не преследуют их так как мавры. Филистины признают только Ветхий Завет, к которому прибавляют некоторые халдейские парафразисы, — и другие евреи считают их еретиками. Одно время думали, что они происходят от саддукеев, но гебраисты отвергают это мнение.

Евреи утешают себя за оскорбления торговлей и берут хитростью то, что у них тираны вырывают силою. Как ни хитер, ни лукав мавр, еврей превзойдет его и проведет во всех сделках. Это единственное мщение, дозволенное ему, и он пользуется им немилосердно Ему всегда возвратится что-нибудь из дани, которую он платит; поэтому он покоряется; к тому же это для него необходимое условие существования.

Самые низкие страсти человечества: скупость и страх составляют отличительные черты этих несчастных; они носят неизгладимую печать их на лице и во всей наружности. Взгляд у них косой и тревожный, они скрывают страх, терзающий их сердце, под улыбкой, на которую неприятно смотреть

Еврей не говорит, а шепчет как пленник, который боится разбудить своих спящих палачей; не ходит, а скользит около стен, зорко подсматривая, внимательно подслушивая и шмыгает за все углы как вор, за которым гонятся. Часто он держит обувь в руке, чтобы делать как можно меньше шума, потому что больше всего боится привлечь к себе внимание; ему хотелось бы идти по облакам и быть невидимым. Если на него посмотрят, он ускорит шаги; если остановятся, он побежит. Он похож и на зайца, и на шакала. Его безобразие какого-то особого свойства; черты его физически небезобразны, но верное зеркало его внутренней жизни, физиономия, имеет что-то неблагородное, грубое, чего нельзя определить, но что не нравится с первого взгляда и непреодолимо отталкивает. Надо видеть этот униженный народ, чтобы составить себе точное понятие о том, до чего может довести людей продолжительное притеснение. Разумная жизнь уже несколько веков погасла в этих несчастных существах; от человека у них остались только низшие инстинкты и грубые помыслы; никакая высокая мысль не может зародиться в этом окаменелом, если можно так выразиться, металлическом мозгу; ни одно великодушное чувство не заставляет биться эти медные груди. Деньги — их кумир, предмет их поклонения. Они поклоняются, как их предки, золотому тельцу.

Если следить за ними от прилавка до синагоги, их найдут везде похожими на себя; рабы обрядов, дух которых умер и смысл потерян, они смешивают все, — Моисея и каббалу, пророков и раввинов.

Любопытно, однако, что еврейские женщины избавились от физического вырождения, поразившего мужчин. Они столь же красивы, насколько те безобразны. Нигде не увидишь черт более совершенных, форм, более идеальных, — и спрашиваешь себя с удивлением, как такие отцы могут иметь таких дочерей и зачем такие очаровательные существа брошены на съедение таким чудовищам…

Красота евреек, как и безобразие мужчин, имеет свой оригинальный отпечаток: это восточный блеск, соединенный с европейской тонкостью, точка, на которой оба типа сходятся и сливаются. Черты их, не будучи ни греческими, ни римскими, походят и на те, и на другие.

У всех евреек прекрасные черные, пламенные глаза и кожа очень белая; они среднего роста, но стройны и хорошо сложены. Не будучи подчинены, как мужчины, однообразному костюму, они могли сохранить древнюю одежду. Эта богатая и блестящая одежда идет им чрезвычайно, она хорошо облегает формы и подчеркивает их красоту. Юбка — фальдета, яркого цвета, открыта внизу и украшена двумя широкими отворотами, затканными золотом и доходящими до колен; их корсаж — пунта, суконный или бархатный, также вышит золотом, и шнуруется на груди; на него они надевают казо — зеленый, красный или голубой жилет без пуговиц, свободно развевающийся. На маленьких голых ногах красные туфли. Сфифа —  диадема из жемчуга, изумрудов и других драгоценных камней — надевается на лоб и достойным образом венчает эти грациозные головы. Молодые девушки носят волосы длинными косами; замужние обрезают их или прячут. Этот блеск, это золото составляют живописный контраст с темным цветом мужской одежды. Однако, полиция не вмешивается в туалет евреек, она принуждает их наполовину открывать лицо, чтобы отличить их от мавританок, которые едва показывают глаза.

Еврейки выходят мало: они боятся оскорблений со стороны мусульман, которые всегда остаются безнаказанными; накажут не обидчика, а жертву — таково правосудие в этом краю.