— Умная собака угадала это, она уже легла туда.

— Я пришлю к вам невольников, которые должны вам служить, а мои услуги закончены. Я останусь до новых распоряжений машинистом «Ивонны». До возвращения господина вам будут подавать кушать в часы, назначенные вами; потрудитесь отдавать меню Хоаквину, который велит приготовлять по вашему желанию; и до завтрашнего вечера вам надо обращаться к нему насчет всего, что вам будет нужно. Лошади, которых вы желали сохранить, привезены; они так свежи и здоровы, как будто не выходили из конюшни, и вы можете, если вы желаете, велеть их запрячь, прокатиться и подышать воздухом до обеда. Вот кажется все, что мне надо было вам сказать. А! Еще один совет: не старайтесь выведать здесь ничего ни от кого; вам отвечать не будут, и это может восстановить против вас эль-Темина… Старайтесь, напротив, понравиться ему, потому что, клянусь вам — и только это одно я могу вам сказать — если мы все не погибнем, и вы вместе с нами, в том, что мы предпринимаем, господин сделает вас богаче короля!

Произнеся эти слова и не ожидая ответа, Кунье оставил доктора, сбежал с лестницы и исчез.

Не прошло и несколько секунд, как Шарль Обрей услыхал, что Кунье отдавал приказания Хоаквину по-испански, и наклонившись над внутренним двором с террасы, которая была отделена от его комнат, чтобы составить веранду, увидал, что Кунье прошел в большую мавританскую дверь, в которую он пришел вместе с ним.

— Если я не погибну вместе с ними, — сказал доктор, задумчиво садясь на диван, — нотариус мне то же сказал!

После минутного размышления, он продолжал:

— Сомневаться нечего, мой хозяин, — я должен бы сказать, почти мой господин, потому что по контракту я нахожусь в его распоряжении каждый час дня и ночи, — имеет такое громадное состояние, что может тратить, почти не считая; этот первый пункт кажется мне довольно ясен. Зато второй, имеющий отношение к условиям, заключенным со мной… Чем больше ломаю себе голову, тем меньше я могу его понять, кроме того, что этот незнакомец, какие-то его друзья и я, скоро подвергнем опасности нашу жизнь… Подвергнем опасности нашу жизнь? Где? Как?.. Для чего?.. Вот в чем тайна… Будь это полвека тому назад, я подумал бы, что нахожусь в услужений пирата, живущего в Танжере; но пиратов больше нет… Уж не торгует ли эль-Темин невольниками? В таком случае, зачем ему европейский доктор?.. Можно еще предположить, что дело идет об ученых исследованиях, но кроме того, что тайна была бы нелепа в подобных обстоятельствах, я должен заметить, что эта причина, упомянутая в объявлении, не повторена в моем контракте… Словом, бесполезно стараться заставить сфинкса заговорить; впрочем, он завтра объяснится сам… А пока, для моего душевного спокойствия, я должен твердо решиться, как поступить. В тот день, когда потребуют от меня чего-нибудь не согласного с моей честью, я отдам себя под покровительство французского консула…

Успокоенный этой мыслью, доктор пошел осматривать отведенные ему комнаты; но тут увидал старого испанца Хоаквина и двух негров; мажордом представил их ему, говоря:

— Вот два невольника, которых вам дарит эль-Темин; я их обучил, и ваша милость будете довольны ими; высокого зовут Хуан, а негритенка Педро.

— Хорошо! Если я буду доволен их услугами, значит я обязан этим вам, Хоаквин… Известно здесь, когда вернется эль-Темин?

— Завтра вечером, ваша милость.

«Вот как! Да он разговорчивее того, — подумал доктор, — не задать ли ему несколько вопросов? «

Но ему пришел на память совет Кунье, он понял его важность и решился старательно избегать всего, что могло походить на нескромность.

— Какой прекрасный домик, Хоаквин. — сказал он мажордому, чтобы отвлечь его внимание от первого вопроса.

— Действительно прекрасный! Ваша милость уже изволили дойти на террасе до того места, которое выходит на два моря? Налево — океан, напротив — испанские берега, направо — Средиземное море; это прекраснейшее зрелище, каким только может любоваться человек, — прибавил Хоаквин, напыщенным тоном чичероне, повторяющим вытверженный урок

Доктора прельстило это описание, и он прошелся по террасе которая шла из его комнат и огибала Квадратный Дом с трех сторон, восточная и западная выходили на окрестности, и вид простирался далеко на леса фиговых, померанцевых и гранатовых деревьев, что представляло очаровательное зрелище. Северная сторона, действительно, находилась против испанского берега, а направо и налево виднелись два моря, между тем, как у подножия Квадратного Дома белые домики Танжера красовались на холме.

Трудно встретить в одной и той же рамке более грандиозное зрелище, которому развалины старого замка придавали еще более поразительный вид.

— Квадратный Дом разве не составлял части Касбаха, — спросил доктор Хоаквина.

— Да, ваша милость, это была наиболее сохранившаяся часть замка; несмотря на это, потребовалось три года, чтобы привести ее в такое состояние, в каком она находится теперь.

— Известно, кто выстроил Касбах?

— Могаммед бен-Абад, кордовский калиф, но легенда говорит, что через несколько месяцев после того, как был выстроен Касбах, калиф бросил его, выломав стену в нескольких местах, и запретив кому бы то ни было, под страхом смерти, делать малейшие поправки.

— Объясняет ли легенда причины этого странного измерения?

— Объясняет, ваша милость

— Тогда, Хоаквин, если ваши обязанности не мешают вам. Потрудитесь рассказать мне эту легенду — сказал молодой человек, с задумчивым видом, устремив взор на голубые волны океана сливавшиеся вдали с небесной лазурью

— Мое время в распоряжении вашей милости.

— Я слушаю

Испанец, большой охотник рассказывать как все его соотечественники, начат

«Могаммед бен-Абад, кордовский калиф, очень любил в известное время года отдыхать на Марокканском берегу, откуда его предки отправились завоевывать

Испанию; он велел выстроить Касбах на вершине Танжерского холма и пригласил, когда замок был построен, всех своих придворных полюбоваться его чудесами Вечером он задал большой пир который продолжался довольно поздно, и вино, несмотря на запрещение корана, лилось рекой.

Когда гости удалились, бен-Абад поехал верхом в сопровождении одного слуги по дороге в Эль-Касар-Кебир

Эта крепость была под владычеством Махмуда бен-Надира, его заклятого врага, с которым он постоянно воевал.

Бен-Абад, винные пары которого заставили забыть о таком интересном для него обстоятельстве, постучатся в городские ворота. Часовой бросился во дворец Махмуда бен-Надира и доложил ему, что кордовский калиф в сопровождении только одного человека находится у ворот Эль-Касар-Кебира и хочет войти в крепость.

Бен-Надир был тогда за столом с главными жителями города; он поспешно встал, пошел навстречу к принцу и привел его во дворец. Вернувшись обратно, он велел подать новые блюда; радость, удовольствие, по-видимому, одушевляли всех собеседников Бен-Абад, однако, опомнившись, с удивлением увидел себя среди своих жестоких врагов; опасность, которой он подвергался, вдруг представилась его уму и оледенила его ужасом. Он решил притворяться и старался превзойти в веселости других.

Через несколько минут он согнулся на своем месте и притворился спящим. Собеседники, воспользовавшись этой минутой, стали уговаривать бен Надира лишить жизни врага, который сам предал себя в их руки.

Один из главных вельмож Эль-Касар-Кебира, по имени Юссеф бен-Тасфин, вместо того, чтобы пристать к их совету, стал с жаром его отвергать. Он говорил Махмуду бен-Надиру, что было бы низостью погубить беззащитного человека, с которым он пил и ел, что его имя сделается гнусным для всех арабских племен за то, что он нарушил священные законы гостеприимства

Бен-Абад не мог не слушать всего, что говорилось Что бы не дать времени своим врагам решить обсуждаемый вопрос, и чтобы воспользоваться благоприятным впечатлением речи Юссефа бен-Тасфина, он тотчас встал и простился с собеседниками, прося их прислать кого-нибудь в Танжер принять подарки, которые он им назначил.