Мужчины хмуро поглядывали на Главного охотника, Кремня, плечистого старика, не по возрасту крепкого и сильного. Слыша недовольный шепот охотников, Кремень ерошил седую бороду рукой, еще в молодости изуродованной медведем.
«Нужен колдун, — думал он. — Но Льок слишком молод! Еще сильнее заропщут охотники, вспоминая старого колдуна. Не задобрить ли Хозяина реки, не сделать ли ему большой подарок?»
Охотники тоже стали подумывать: может, и вправду сделать большой подарок — бросить в порог Шойрукши красивую девушку из стойбища. Если она понравится Хозяину реки — он смилостивится: взломает речной лед, и тогда на воде заплещутся стаи перелетных птиц.
Слухи об этом дошли до Главной колдуньи, не раз видавшей на своем веку этот страшный обряд. Еще сейчас мерещится старухе, хотя это и было очень давно, жалобный крик ее младшей сестры. Совсем юную, почти девочку, схватили ее охотники и поволокли к бурлящему среди камней порогу. Кого выберут они на этот раз? Не черноволосую ли Сороку, она красивей всех своих сверстниц. Но Сорока — дочь ее дочери. Может быть, Ясную Зорьку — она тоже красивая. Но Ясная Зорька — внучка подруги Лисьей Лапы. Нет, Лисья Лапа не даст погубить ни одной девушки стойбища. Надо отвести от них опасность. Она знает, что надо для этого сделать!
Не в обычае старой колдуньи было откладывать задуманное. Она разрисовала охрой руки и лицо и побрела навстречу охотникам. Они всегда проходили одной дорогой — по тропе мимо скалы у порога.
Старуха взобралась на скалу и, опершись подбородком на высокий посох — знак власти Главной колдуньи, стала ждать.
Весенний ветер трепал ее седые волосы, позвякивая костяными и каменными фигурками духов, подвешенными к ее тощим косицам. Холодно было старухе. Не двигаясь стояла она, всматриваясь в синеющий лес, из которого должны были выйти охотники.
Толпа измученных людей наконец показалась на тропе. Старуха подняла посох и, как полагалось колдуньям, заговорила нараспев:
— Охотники! Мои духи сказали: «Пора испытать Льока, пусть его духи пошлют нам завтра пищу, а не пошлют — значит, они враги нашему роду. Значит, Льок виноват в нашей беде!»
Кремень настороженно посмотрел в иссушенное голодом лицо старухи, но она не опустила глаз.
— Так говорят мои духи! — повторила она.
Кремень повернулся к охотникам и велел позвать Льока.
До стойбища было недалеко, ждать пришлось недолго.
Льок подошел к Кремню и остановился перед ним. Охотники и старуха молча смотрели на них. Главный охотник заговорил:
— Ты седьмой сын женщины, никогда не рожавшей девочек. Значит, ты колдун, пусть помогут тебе твои духи. А ты помоги сородичам. Добудь пищу. Не добудешь — значит, ты нам враг!
Подросток побелел от испуга. Он растерянно посмотрел на старика и прошептал:
— Где мне достать пищу, если ты, лучший из ловцов, не находишь ее?
Ища защиты, Льок повернулся к охотникам. Может быть, они и жалели этого подростка с еще мальчишеским лицом, с чуть покрытыми золотистым пушком щеками. Он совсем не был похож на прежнего, всегда угрюмого колдуна. Но никто не осмелился сказать ни слова, молчали даже трое его старших братьев. Льок взглянул на Лисью Лапу. Мрачная усмешка, кривившая губы старухи, еще больше напугала его.
— Откуда же мне добыть пищу? — спросил Льок охотников.
— Проси Друга, он милостив, — ответил Кремень.
Старик протянул Льоку метательную дубинку колдунов, которую для счастья носил эти дни, и, с трудом передвигая опухшие ноги, направился к стойбищу. За ним побрели охотники. Старая колдунья, опираясь на посох, поплелась вслед.
Юноша сел на выступ скалы и опустил голову. Из гладкого зеркала воды, скопившегося в глубокой выбоине, на него смотрело осунувшееся лицо подростка.
«Проси Друга, он милостив», — сказал Кремень. «Другом» охотники называли таинственного Роко. С незапамятных времен из поколения в поколение передавалось поверье о маленьком горбуне с большой ступней. Когда-то он сам жил в стойбище и был охотником. Звери, птицы и рыбы слушались его зова, он один мог загнать целое стадо оленей. Стойбище не знало при нем голода, люди были сыты даже весной. Охотники любили его, но женщины смеялись над его горбом и большой ступней. Однажды, когда женщины мяли глину, собираясь лепить горшки, Роко проходил мимо, и одна из девушек крикнула ему: «Иди к нам, горбун, твоя ступня только и годится, чтобы месить глину!» Роко так обиделся, что навсегда ушел из стойбища. Где он поселился, никто не знал. Говорили, что он ушел к «лесным людям» — бурым медведям; рассказывали, что он и сейчас живет среди них. Роко затаил обиду на женщин, поэтому они боятся его. А охотникам он остался другом, в трудное время выгоняет зверя навстречу их копьям и стрелам, посылает удачу смелым и сильным.
— Роко! — в отчаянии зашептал Льок. — Пошли добычу. Пожалей, иначе меня убьют.
Юноша вытянулся на скале, прижимаясь лицом к холодному камню. «Что делать, где искать добычи? Что будет со мною завтра?» — спрашивал он себя и не находил ответа.
Долго лежал подросток, полный страха и тревоги.
Вдруг совсем близко, почти над его головой, зашелестели тяжелые крылья. Даже не открывая глаз, Льок узнал крылатого гостя. Боясь вспугнуть его, подросток еще крепче прижался к скале. Непривычно скользя широко расставленными лапами по прибрежному льду, огромный лебедь медленно сложил крылья.
Приподняв голову, Льок увидел, что лебедь замер на месте. Тревожно выгибая шею, он рассматривал черневшую во льду полынью. Близость ревущего порога, должно быть, беспокоила птицу. Это был разведчик, который летит впереди стаи, чтобы найти место, пригодное для ее отдыха.
Если летят лебеди, значит, пришла настоящая весна. Скоро прилетят и другие птицы, добычи будет много, голоду придет конец. Но сейчас Льок об этом не думал.
Его рука потянулась к лежавшей рядом метательной дубинке колдунов. Зажав ее в кулак, юноша пополз к лебедю. Из-за грохота водопада птица не услышала приближения человека. Когда он подполз совсем близко, она пошевельнулась и, неуклюже переваливаясь, стала расправлять крылья. Лапы лебедя уже отрывались от земли, когда дубинка ударила его по тонкой шее. Ломая о скалы маховые перья, лебедь тяжело рухнул наземь. Тотчас в руках Льока хрустнули его шейные позвонки, и громадные полукружья крыльев бессильно распластались по скале.
Не смея верить удаче, Льок сжимал шею лебедя, чувствуя сквозь перья его теплоту. Он хотел приподнять птицу, но не мог — не хватало силы. И только тогда он понял, какая в его руках завидная добыча! Долго смотрел Льок на окрашенные заходящим солнцем розовые перья, голубовато-белые в тени…
Льоку хотелось как можно скорее созвать сородичей и похвастать нежданным счастьем. Но как выпустить из рук такую добычу, отдать ее грозному старику и, может быть, только смотреть, когда другие будут ее поедать?
Льок не был охотником, но знал охотничьи порядки — он растянулся на крыле, захрустевшем под тяжестью его тела, привычным движением пальцев выщипал на шее ряд коротких перышек и прижался губами к начавшей холодеть коже. Острые зубы прогрызли тонкую кожицу и жилу. Солоноватая, еще совсем теплая кровь полилась в рот. Ее было так много, что когда Льок, истощенный долгой голодовкой, оторвался от птицы, он опьянел от сытости и не смог подняться на ноги. К горлу подступила тошнота. Неудержимо захотелось спать.
— Спать, спать, — прошептал Льок, с каждой минутой хмелея все больше и больше.
Тяжелый сон, всегда охватывающий изнуренного и ослабевшего человека, когда он наконец поест досыта, сковал юношу…
В эту светлую весеннюю ночь не могла уснуть только мать Льока, Белая Куропатка. Она сидела у очага, понемногу подбрасывая в него сучья, и каждый раз вспыхивавшие веселые огоньки отсвечивали на ее мокрых от слез щеках. Мать с тревогой думала о сыне. Как достать, подростку хоть какую-нибудь добычу, если даже Кремень — лучший из лучших ловцов — ничего не мог добыть! Разве старик не увешивал себя волшебными ожерельями из медвежьих клыков и когтей, высушенными кусочками волчьего сердца, челюстями выдр и бобров, дающих силу, мудрость и знание повадок обитателей леса и воды? И все-таки ничто не помогало, вот уже сколько дней Главный охотник возвращается без добычи… Где же подростку, никогда не ходившему на охоту, найти пищу для стойбища?
