Вот первое письмо его к матери из Переславля, когда ему было 17 лет; форма письма обычная в то время, с употреблением уменьшительных, уничижительных слов, как по-тогдашнему следовало писать детям к родителям:

«Сынишка твой, в работе пребывающий, Петрушка благословения прошу, и о твоем здравии слышать желаю, а у нас молитвами твоими здорово все. А озеро все вскрылось, и суды все, кроме большого корабля, в отделке». Итак, вот первое слово нам Петра, которого мы зовем Великим, первое им самим себе сделанное определение: «в работе пребывающий». Это первое определение останется навсегда за ним и дружно уместится подле определения Великий.

Прошло много времени, и знаменитый поэт, который прозвучал нам столько родного, который дал нам столько народных откровений, не нашел лучшего определения для Петра: «На троне вечный был работник»[13].

Петр работник, Петр с мозольными руками — вот олицетворение всего русского народа в так называемую эпоху преобразования. Здесь не было только сближения с народами образованными, подражания им, учения у них; здесь не были только школы, книги, здесь была мастерская прежде всего, знание немедленно же прилагалось, надобно было усиленною работою, «пребыванием в работе» добыть народу хлеб насущный, предметы первой необходимости. Народы в своей истории не делают прыжков: тяжкая работа, на которую был осужден русский народ в продолжение стольких веков, борьба с азиатскими варварами при условиях самых неблагоприятных, борьба за народное существование, народную самостоятельность кончилась, и народ должен был естественно перейти к другой тяжелой работе, необходимой для приготовления к другой деятельности, деятельности среди народов с другим характером, для приготовления себе должного, почетного места между ними, для приготовления средств бороться с ними равным оружием.

Это-то оружие и надобно было выработать, и выработать как можно скорее, ибо время не терпело. Над чем же прежде всего и больше всего работает царь-работник, представитель своего времени, выразитель его потребности? Он работает над кораблем, это его любимая работа, вода — его любимая стихия, он ищет все большего простора на ней, из подмосковного пруда переходит на озеро, с одного, меньшего озера на большое, от последнего к морю. Богатырю древней России было тесно в городе, он рвался в широкую степь, но зачем? Для бесплодного гулянья, для того, чтоб гулять на счет тех, которые трудились.

Человек, одаренный страшными силами, богатырь новой России, Петр рвется также на широкий простор, но этот простор — море. В степи богатырь мог встретить дикого кочевника и упражнять над ним свою физическую силу, нравственные и умственные его силы не развивались от этой борьбы; новый богатырь может быть безопасен, может успешно бороться с грозною стихиею, морем, не иначе как посредством знания, искусства. На море, на его берегах он встретит людей, противоположных кочевым варварам, людей, богатых знанием, искусством, от которых есть чем позаимствоваться, и когда придется вступить с ними в борьбу, то для нее понадобится не одна физическая сила, понадобится чрезвычайное напряжение умственных сил. В жизни русского народа совершался переход из одного возраста в другой; этот переход естественно выражался в повороте от степи к морю; и что ж делает вождь народа, за каким первым делом мы застаем его? Он строит корабль, и когда мы припомним это страстное желание моря, корабля, обнаружившееся в России XVI и XVII века, обнаружившееся в деятельности Иоанна IV и Алексея Михайловича, то мы поймем ясно отношение великого человека к народу, к его потребностям в известное время, и другое значение получит для нас эта страсть к морю Петра, который скучал в тесных гористых пространствах, был спокоен и доволен только на море, и печальная по природе своей, но близкая к морю и богатая водою местность была для него раем.

Но, быть может, скажут: для чего же было царю становиться работником?

Дело царя царствовать, а не плотничать; признал Петр необходимость завести флот и завел бы; для чего же самому участвовать в постройке судов? Эти суждения, по-видимому, справедливы, но в сущности применительно к известному явлению совершенно неверны, происходят от нашей непривычки высвобождаться от своих настоящих условий жизни и переноситься в условия того времени, которое хотим изучить, понять и которое никак не поймем, если не отстанем от этой привычки. Мы живем в условиях цивилизации и смотрим все на народы, живущие в этих же условиях еще больше, чем мы, а сущность цивилизации, как мы знаем, состоит в разделении занятий, господствующем как во всякой другой, так и в правительственной сфере. Каждый знает, делает свое одно какое-нибудь дело. При таком порядке естественно и легко главе государства поручить какое-нибудь новое дело известному лицу или собранию лиц, ибо это новое дело по характеру своему непременно относится к известному отдельному ведомству, управляющие которым приготовлены к делу своим воспитанием и опытностию, и, как бы дело ни было ново, связь его с известным разрядом дел ясна, и по этой связи человеку приготовленному и опытному легко понять его, овладеть им, приложить его. Но не таково было положение России в конце XVII и начале XVIII века: разделение занятий в правительственной сфере по известным ведомствам быть не могло по самой простой причине, что нечего было делить. Явилось сознание необходимости для государства, для народа выйти на новую дорогу для продолжения исторической жизни, сознание нудящих потребностей, которым необходимо было удовлетворить как можно скорее; но где средства для этого удовлетворения, где знание, уменье приняться за дело? Средство есть, по-видимому, очень легкое: призвать искусного иностранца и поручить ему дело. Средство, по-видимому, очень легкое, но в сущности чрезвычайно тяжелое, могущее обойтись для народа очень дорого, не в отношении только материальном, не в отношении только денег; деньги — дело нажитое, но при неразумном, страдательном употреблении означенной меры можно потерять такое нравственное добро, которого после не наживешь.

Мы говорили, что русский народ совершил свой переход из одного возраста в другой по общим законам развития, уясняемым посредством сравнения жизни одного народа с жизнию других; мы видели, что западноевропейские народы совершили свой переход по тем же законам, но видели при этом и различие между ними и нами. Важное и с выгодою на их стороне различие заключалось в том, что они получили сильное побуждение к умственному движению, а следовательно, и к переходу из своей древней истории в новую посредством знакомства с памятниками античной, греко-римской мысли. Они стали учиться по чужим книгам, по книгам, оставшимся от народов, уже сошедших с исторической сцены, народов мертвых. Они пошли в науку к древним и не избежали при этом увлечения, подражали до рабства, заучивались чужому до самозабвения, но все же имели важную выгоду в том, что учились не у живых учителей, не подвергались влиянию живых потребностей, влиянию, понятно, более сильному и более опасному, ибо хотя несколько ученых греков, бежавших из разрушавшейся Византийской империи, и помогли в качестве учителей западноевропейским народам при изучении памятников греко-римской мысли, но число этих учителей было ничтожно, приток их не мог возобновляться, и положение их было таково, что не могло быть опасно ни для какой народности. Другая важная выгода для западноевропейских народов заключалась здесь в том, что они имели дело с законченною умственною деятельностию народов уже мертвых; учение, школа, следовательно, должна была сама собою рано или поздно кончиться, содержание ее исчерпывалось для ученика и более не подбавлялось; следовательно, ученик, получивши от школы побуждение и средства к умственному развитию, мог легко приступить к самостоятельной деятельности, пойти дальше учителей. Но этих выгод не было для русского народа, начавшего гораздо позднее свой переход в возраст умственного развития: он должен был обратиться к народам живым, брать от них живых учителей, следовательно, подчиняться влиянию живой чуждой национальности или национальностей. В этом отношении положение русского народа было похоже на положение народа римского, который должен был совершить известный переход под руководством греческой народности, хотя и потерявшей политическую самостоятельность, но еще живой и сильной; отсюда борьба в Риме при этом, образование партий, вопли старой римской партии против этих иностранных учителей-греков, которые портят нравы, отнимают у римлян их прежний нравственный национальный строй.