— Лювиньи — это же стоячее болото! — уныло завершил Татав отчёт. — Ничего здесь никогда не происходит… Если уж сам инспектор Синэ со скуки не знает, чем заняться, то нам и подавно не светит напасть на след чего-нибудь интересного!

— Дела, которые ведут инспектор Синэ и комиссар Бланш о н, не обязательно самые интересные, — сказала Марион, утешая приунывших друзей. — Бывают тайны вовсе не по полицейской части. Нам бы поискать что-нибудь в этом роде.

— Ау! — донеслось сверху.

На краю карьера стоял Крикэ Лярикэ. Он встал на четвереньки и принялся осторожно спускаться задом наперёд, чтобы поберечь штаны. Но это не помогло. На полдороге он не удержался на крутизне и скатился к товарищам вместе с целой лавиной песка.

— Если будешь продолжать в том же духе, — снисходительно заметил Габи, — вся эта круча в один прекрасный день съедет нам на головы… На что-нибудь наткнулся, Крикэ?

Негритёнок потупился, глядя на свои пустые ладошки.

— Я наткнулся на маму, прямо на углу улицы Пи о , — жалобно признался он.

— И ничего лучше не придумал, как пойти с мамочкой домой, — под общий смех укорил его Зидор. — Надо было драпать, может, и не догнала бы…

— От неё убежишь, как же! — безнадёжно вздохнул Крикэ.

— Она меня за руку держала. Посмотрел бы я на вас…

Все засмеялись — на сей раз сочувственно: мадам Лярикэ была женщина могучая, а быстротой реакции не уступала хорошему пожарнику. Сам Габи убедился в этом на собственном опыте, когда как-то вечером привёл Крикэ домой в жалких ошмётках парадных штанов. Первая пара оплеух досталась Крикэ; Габи попытался удрать, но прыткая мулатка догнала его и здорово надрала уши.

Крикэ, однако, ещё не всё выложил.

— Но я всё-таки кое-что нашёл, — сказал он, роясь в карманах.

Смех тут же оборвался. Все обступили негритёнка, который бережно разворачивал какую-то бумажку.

— Это объявление, — объяснил Крикэ. — Оно мне попалось буквально только что, когда я читал вслух соседу, дедушке Луб а , который плохо видит. Читай, Габи, где крестик стоит.

Габи взял листок и зачитал сосредоточенно молчащим слушателям следующий текст:

«Малообеспеченный инвалид примет в дар крупную сторожевую собаку с хорошим характером, смышлёную, способную быстро привязаться к новому хозяину. Порода не имеет значения. Посредников просят не беспокоиться. Обращаться к месье Те о , ул. Вольных стрелков, 58».

Последние слова потонули в грохоте длинного товарного состава, проходившего по насыпи у них над головами. Габи пустил вырезку по рукам, чтобы ребята по достоинству оценили нюх Крикэ на сенсации. Оценкой были презрительные смешки и разочарованные гримасы.

— Откуда вырезал-то? — спросил Зидор.

— Из последнего номера «Лювиньи Экспресс»…

Так назывался местный еженедельник. Негритёнок ждал приговора вождя.

— Это очень мило, Кри-Кри, малыш, — ласково сказал Габи, — но нам это объявление ничего не даёт. Что ты в нём нашёл необычного?

— Не знаю, — пролепетал Крикэ. — Мне кажется, оно странное. Не такое, как другие.

— Это нашей собачнице может пригодиться, — заметил Зидор. — Глядишь, и пристроит хоть одного из своих беспризорников, — а, Марион?

Марион кивнула с довольным видом.

— Конечно! — сказала она, улыбаясь Крикэ. — У меня есть как раз походящий пёсик — Нанар, которого машина сбила на Национальной. Он уже совсем поправился и, думаю, понравится этому бедолаге. Завтра же и отведу.

— Стоп, стоп! — сказал Жуан-Испанец. — Вольные Стрелки — это тебе не мирный садик, одна туда не суйся. Я за тобой зайду с Зидором и Фернаном. Посмотрим, что это за месье Тео. Кто его знает, может, за этим и правда что-то кроется… Что скажешь, Габи?

— Из чего выбирать-то? Других наводок пока нет, — рассеянно отозвался предводитель. — Сходите, вдруг повезёт… Завтра четверг — значит, сбор, как всегда, в одиннадцать на Рыночной площади.

Пора было по домам. Ребята гуськом вскарабкались на насыпь по сходням узкоколейки, подпирая друг дружку в трудных местах. Фифи, собачка Марион, возглавляла шествие. Замыкал его Габи, подталкивая и поддерживая толстяка Татава; со стороны могло показаться, что он толкает вверх всю цепочку. Солнце стояло уже низко и в дымке, сгустившейся над горизонтом, было совсем красное. Вдали на расчерченной рельсами территории сортировочной маневрировали поезда, и стук колёс, гудки, грохот сцепки складывались в непрерывный гул, оглушающий, как шум бурного моря.

На площади Теодор-Бранк от компании отделились Жуан и Крикэ, которым надо было в Бакюс. На Рыночной площади распрощались и остальные. На улице Маленьких Бедняков жили только Марион и Фернан. Сначала они шли молча — конечно, в сопровождении неутомимой Фифи.

— Со мной сегодня случилась странная история, — тихо сказал Фернан спустя некоторое время.

— А почему ты там не рассказал? — удивилась Марион.

— Они бы стали надо мной смеяться… И потом, каждому хотелось про своё потолковать…

— Это не причина. Ну, рассказывай.

— Так вот, — начал Фернан. — Я уже не раз замечал, что не все в посёлке хорошо к нам относятся. Есть, например, такие, которые точно что-то против нас имеют. И с чего бы это, не понимаю… Ну так вот…

Марион слушала, не перебивая — драматические нотки в голосе рассказчика произвели на неё впечатление.

В четыре часа Фернан вместе со всеми выходит из школы и фланирующей походкой один направляется к площади Теодор-Бранк. В сквере — никого. Как он успел заметить, грузовики Боллаэра не возвращаются в гараж раньше шести — половины седьмого, так что времени у него полно. Руки в брюки, подфутболивая камешек, он продолжает свой путь до поворота на улицу Сезар-Сантини. Беглым взглядом оценивает обстановку. Улица пуста, движения никакого. Дома здесь стоят на приличном расстоянии друг от друга, при каждом есть и двор, и пышный сад: здесь обитает торговая и чиновная аристократия Лювиньи-Сортировочной. Дом 43 выделяется длиной и высотой фасада и тем, что его окна не выходят на улицу. Прежде чем подойти поближе, Фернан убеждается, что железная штора гаража поднята и что поблизости не видать грозных здоровяков в замасленных комбинезонах, на которых держится предприятие Боллаэра.

Той же фланирующей походкой он направляется к гаражу — на всякий случай, по другой стороне улицы. Машина месье Боллаэра, старенький, вечно заляпанный грязью «Рено», припаркована между наружной дверью конторы и воротами, ведущими на задний двор — Фернан ни разу не видел их открытыми. Поравнявшись с домом 43 и убедившись, что улица по-прежнему безлюдна, он переходит её и медленно приближается к гаражу. Четыре красных слона из конюшни Боллаэра сейчас отсутствуют, и длинный сарай со стеклянной крышей без них кажется огромным. Фернана обдаёт тяжёлым духом старой резины и газойля [4].

Он останавливается у порога и, прислонясь к косяку, долго присматривается. Ни души. На первый взгляд — ничего подозрительного. Если здесь кроется какая-то тайна, то не в этом гулком помещении с цементным полом в масляных пятнах, а скорее в полном безмолвии, которое царит в гараже, в подсобных помещениях и в жилой части дома. Никаких признаков жизни, вроде неуловимых домовитых звуков и шумов, которые должны бы слышаться на территории процветающего предприятия. А между тем предприятие Боллаэра считается очень даже преуспевающим.

Фернану страшно хочется заглянуть в мастерскую (или это склад?) — вон в ту приоткрытую дверь в глубине гаража. Но это уже считалось бы правонарушением. Интересно, заглядывать в чужие владения, к людям, которые тебе ничего дурного не сделали — это правонарушение или нет? Фернан оставляет вопрос без ответа и решается зайти в гараж — всего несколько шагов.

Отсюда виднее полутёмное нутро склада, где громоздится с дюжину больших продолговатых ящиков, опоясанных полосками жести. Фернан изнывает от любопытства. Он делает ещё шаг, и ещё, на цыпочках переступает порог, озираясь, как пугливый зверёк…