Долетели и вправду быстро. Формально. И хотя заняло путешествие не больше часа, всем показалось, что длилось оно вечность с хвостиком. Правда, заскучать не успели: что-то все время громыхало, тряслось и скрипело. Зато вспомнили о семье, близких и всех своих прегрешениях. Брин, испуганно вжавшись в кресло, напоминала фарфоровую куклу из фильма ужасов. И только беззвучно шевелящиеся губы напоминали, что она все-таки человек.
Мара бодрилась, как могла, Нанду шутил, но и он к концу путешествия изрядно сдал, посерел, а перед посадкой и вовсе перевоплотился в дрозда.
В Кесесе погода испортилась: Брин зря извела столько солнцезащитного крема. Небо заволокло серыми облаками, на красноватую от глины и песка дорогу упали первые капли. Ричард вел их по пыльному асфальту мимо белых одноэтажных домов-коробок. Кое-где красовались самодельные вывески, а сами торговцы стояли или сидели в придорожной пыли, разложив на старых картонках и перевернутых ящиках фрукты, овощи и кирпичи. Да-да, кирпичи лежали аккуратными пирамидками, как картошка. Или это были образцы, или их покупали поштучно.
– Сувенирные лавки тут, конечно, есть, – сказал Ричард. – Но я не советую торопиться. У вас еще будет время попутешествовать, для желающих устрою экскурсию, познакомлю с мастерами.
На мгновение Мара почувствовала себя участником карнавального шествия: они вышагивали перед кучей зрителей, кто-то смеялся, кто-то перешептывался, детишки, подскакивали на месте и выкрикивали, размахивая руками или показывая пальцами. Их можно было понять, экспедиция вышла колоритной даже по местным меркам: белая от ужаса и природы Брин, черный даже по местным меркам Мбари, Нгайре в излюбленных ракушечных побрякушках, угрюмый и гигантский Джо.
Мару тоже разбирало любопытство, и она искоса разглядывала жителей Кесесе. Раньше не придавала значения всяким гуманитарным миссиям Красного Креста и прочей благотворительности. Исчезающие леса Амазонки, вымирающие виды животных, голодающие дети Африки… Все это сливалось в безликую массу чего-то нудного и очевидного. Ну да, надо питаться правильно, делать уроки, ложиться спать вовремя и думать о голодающих… Ерунда, от которой мысленно отмахиваешься, пока не столкнешься сам. Прихватит язва желудка – будешь за милую душу уплетать овсянку по утрам. Прошибет мигрень – на следующий же день уляжешься в койку еще до отбоя. Увидишь детей Африки… И что? Что можно сделать¸ чтобы хоть чуть-чуть им помочь?
Путь до машины занял от силы пять минут, но все эти пять минут Мара поняла больше, чем за половину учебного года. И ей вдруг стало стыдно за свои новенькие наушники, – отцовский подарок на рождество, – телефон, планшет и штаны с карманами и заклепками.
Взгляд упал на смешного малыша в длинной безразмерной футболке. Она волочилась за ним по земле, как шлейф привидения, из рукавов торчали ручонки-спички, огромные глазища изучали Мару. Он просто стоял под мелким щекочущим дождиком рядом с такой же ребятней, и глядел. И – что самое странное – улыбался! Он искренне и очень радостно улыбался! Безо всякой на то причины.
У самой машины, большого зеленого фургона, помесь броневика и дома на колесах, Мара остановилась и сняла рюкзак.
– Ты чего? – удивился Нанду.
– Сейчас.
– Да куда ты собралась?
– Подожди, я быстро.
Выгребла из рюкзака и карманов всю наличку и развернулась к домикам.
– Постой, Тамрико, – окликнула ее Дзагликашвили.
– Группа не расходится… – начал Ричард, но Мара уже не слушала.
Она подбежала туда, где сидело больше всего народу. Пихнула купюру женщине с младенцем в перевязи, мальчишке, еще кому-то, и еще, радуясь, что отец велел заранее разменять ей деньги на более мелкие.
– Так будет проще покупать сувениры, – сказал он.
Сувениры? Да ладно, таких картинок она и сама нарисует сто штук.
– Что ты делаешь?! – Ричард и Нанду догнали ее, когда она передавала двадцатку седому беззубому человеку. Толком не разобралась, мужчина это или женщина: волосы были подстрижены слишком коротко, но на линялой рубашке угадывались вышитые цветы.
– Покупаю… Э… Вот это… – Мара указала на огромную зеленую штуковину: вытянутую, как кабачок, но с утолщением на конце и толстой драконьей кожей.
– Это джекфрут, – сказал Ричард. – Но я же просил – торопиться не стоит… И это не лучшее место, чтобы…
– Дайте один, – проигнорировав гида, она с улыбкой протянула продавцу двадцать евро.
Тот принял деньги, широко улыбнулся и указал на плод – мол, берите, на здоровье.
– Ты с ума сошла, – зашипел Нанду ей в ухо. – Ты что, все деньги раздала? А если надо будет что-то купить? Банальной еды?
– Во-первых, худеть никогда не поздно, – кряхтя, она с усилием отодрала покупку от земли, весил волшебный фрукт килограммов пятнадцать. – Во-вторых, этого мне хватит до конца зимы.
– Давай сюда, – снисходительно фыркнул Нанду и отобрал у нее ношу.
Кажется, такой тяжести он не ожидал, потому что на покрасневшем лбу вздулась вена и выступили бисеринки пота, мешаясь с каплями дождя, но мужская гордость оказалась сильнее. Сопя и потея, бразильский рыцарь все же доволок покупку своей дамы до машины.
Ричард, вздохнув и покачав головой, пересчитал туристов по головам, запер дверь машины и велел водителю ехать. Мара села у окна и сделала вид, что не замечает, как все на нее смотрят.
– Ай, Тамрико, – печально сказала миссис Дзагликашвили по-русски. – Ты добрая девочка, но один человек ничего не может исправить.
– Если каждый будет так думать, однажды исправлять будет нечего.
Около получаса они ехали до национального парка королевы Елизаветы. Мара не отрывалась от окна, впитывая пейзажи – редкие придорожные поселения, одинокие раскидистые деревья и коров с необычно длинными рогами. Из-за пасмурной погоды не было ощущения экзотики. Жирафы и бегемоты не ходили толпами вдоль дороги, люди традиционных нарядах не скакали вокруг круглых глиняных хижин с соломенной крышей – хутов. Все казалось отчего-то привычным. Однако Мара не могла отвернуться ни на секунды и глядела, как ползут над горизонтом тяжелые грозовые тучи.
– Парк закрыт для туристов уже несколько месяцев, – сообщил Ричард, когда машина остановилась у большого деревянного щита с названием парка. – И будет закрыт до июля.
– Я читала, – деловито кивнула Брин. – Пишут, что участились атаки браконьеров и бандитов, и правительство в целях безопасности…
– Это информация для прессы, – Ричард вытащил рацию и, послушав шипение, вызвал кого-то, дав отрывистые поручения. – Сейчас нас пропустят. Подготовка к затмению ведется уже давно. Подготовили отличные кемпинги, завезены мобильные кухни, биотуалеты, медицинский фургон… Все по высшему разряду.
– И правительство дало разрешение?! – ахнула Брин.
– А кто, по-твоему, правит Угандой? – Зури усмехнулась, видно, приятно было хоть раз знать что-то лучше знаменитой отличницы. – Это на нашем, кенийском, гербе изображены львы. На самом деле, род львов-перевертышей давно перебрался сюда, они и принимают гостей в Ишаше.
– Знаменитые древолазающие львы? – уточнила исландка, и Мара покосилась на подругу.
Только Брин могла употребить эти три слова рядом. Нет, ну ладно знаменитые львы – кто же не знает львов. Но древолазающие? Серьезно? Кто-то слышал про древолазающих львов?
– Да, они, – вмешался Ричард, задетый, что кто-то другой взял на себя роль рассказчика. – В мире солнцерожденных вождь Очинг, конечно, главный. Он возглавляет африканский совет племен-перевертышей. Но в правительстве Уганды уже очень давно – более пятидесяти лет – руководящие посты занимают люди из кланов антилопы коб и венценосного журавля.
– То есть ваша жена… – догадалась Мара.
– Именно, – с гордостью кивнул Ричард. – Ее дед помог добиться независимости. И поэтому его род увековечен на нашем гербе. Как и знак солнца.
Мара, которая в Линдхольме пропускала мимо ушей поучительную болтовню Брин про климат, население, вероисповедание и денежную единицу Уганды, теперь украдкой вытащила из кармана маленькую книжечку-путеводитель. И обомлела: действительно на гербе Уганды с двух сторон от щита стояли антилопа и журавль, а на самом щите, на черном фоне гордо стояло изображение солнца. Точь-в-точь, как в Линхольме или на значках Верховного Совета. Вот так, открыто! На гербе целой страны! Ничего себе скрытность! И что, никто в мировом сообществе ничего не заподозрил?
