И вождь, судя по всему, не поскупился. Мара с удивлением осмотрела просторную современную палатку. Плотная и совершенно новая, она могла вместить не только фольклорную экспедицию, но и еще человек десять. По крайней мере, так казалось снаружи.

– Подожди, Имагми, – шепнула Мара. – Я только переоденусь, и заходи к нам, поболтаем…

– Внутри есть специальная перегородка, которая отделяет мужскую половину от женской, – гордо продолжал Ричард. – Чуть дальше – биотуалеты, а вон тот желтый тент – походная кухня. Я раздам карточки, завтрак, обед и ужин вам предоставят. Расписание – на карточках с обратной стороны. Моя палатка – вот, совсем рядом…

– Спасибо, Ричард, – кивнула миссис Дзагликашвили, из последних сил натягивая на мокрое, раскрасневшееся лицо некоторое подобие улыбки. – Все готовы? Ближайшие два часа я хочу, чтобы никто не отходил от этого места дальше, чем на сто метров. Так, Торду, Маквайан, Ревюрстдоттир, остальные – у своих племен?

– Вроде, да… – Мара шагнула к палатке. – Уже можно заходить?

– Стоп! – спохватилась Брин. – А где внук миссис Чанг?

Все огляделись, и в воздухе повисло молчание.

– Он ведь сел с нами в машину в Кесесе? – грузинка схватилась за сердце и задышала еще чаще.

– Конечно, конечно, – засуетился Ричард. – Я пересчитывал… Мы шли все рядом…

– Может, он в китайском секторе? – предположила Брин. – Миссис Чанг не говорила насчет какой-то родни?

– Не все китайцы родня, это расизм! – рассердилась Дзагликашвили и, набрав в легкие побольше воздуха, крикнула: – ЗЕНГЖО-О-ОНГ!

Если до этой секунды африканская саванна не знала, что такое эхо, то теперь иона содрогнулась, испуганно отражая зычный голос. С дерева встрепенулась стая мелких птиц, и где-то вдалеке раздался трубный рев слона. Видно, он думал, что отвечает на зов сородича.

– Я Зенггуанг, – послышался тихий ответ из недр палатки, и через мгновение из-под завесы вынырнул потерянный китайский мальчик.

Выглядел он паршиво: сильно побледнел, словно им отобедало целое вампирское семейство, под глазами пролегли серые круги, руки тряслись.

– Мальчик мой, что с тобой?! – перепугалась грузинка.

– Я… Меня укачало… – глухо ответил он. – Я просто хотел полежать…

– А тут я с этой экскурсией! – Ричард в отчаянии хлопнул себя по лбу. – Прости, пожалуйста! Но как ты нашел палатку?

– Я… – Зенггуанг пошатнулся. – Я спрашивал у кого-то… Не помню. Можно я прилягу?

– Да-да, конечно, мой дорогой. Торду, помоги ему, будь добр. А я сейчас разберусь в сумках и приготовлю хорошего крепкого чая. У меня есть потрясающий сбор – лимонник, листья смородины, малины, зверобоя. Рецепт моей свекрови. Ставит на ноги лучше любого кофе.

Нанду, с неохотой взглянув на Мару и Имагми, все же подчинился и исчез в палатке. Следом, тщательно отряхнувшись, отправилась Брин, за ней Джо и Дзагликашвили.

– Я пойду, – Мара коснулась ворона. – Дождись меня, надо поговорить. Этот большой костер… Хотя бы ты должен объяснить, что…

Но не успела она договорить, как Имагми взмахнул крыльями, вспорхнул с плеча и утелетел на север. Очевидно, туда, где расположились палатки эскимосов и прочих инуитов. Если бы про птиц можно было говорить «сверкая пятками», Мара описала бы бегство друга именно так.

– Ты долго? – из палатки высунулась голова бразильца.

– Он улетел… – протянула Мара. – Нет, ты представляешь? Он нагло свалил, даже не поздоровался по-человечески!

– Мало ли тут воронья!

– Да нет, это был он! – пригнувшись, она тоже зашла внутрь и огляделась: плотные циновки, матрасы, походный столик и даже большая миска с фруктами. В тени дышалось гораздо легче, и Мара мысленно отдала палатке все пять звезд.

– А я говорил тебе! – зашептал Нанду ей в самое ухо. – Нельзя ему доверять! Зуб даю, он что-то темнит…

– Тамрико, ты, кажется, перепутала вход! – послышалось из-за перегородки.

Действительно: в углу лежал бледный несчастный Зенггуанг, Джо, ни капли не заботясь о присутствии Мары, стаскивал футболку.

– Упс! – она резко отвернулась, когда индеец взялся за штаны. – Я к себе…

– Постой, – Нанду схватил ее за локоть. – Ложись у перегородки. Я тоже лягу – будем ночью держаться за руки…

– Во-первых, Торду, я все слышу, – громко откликнулась Дзагликашвили. – И про «держаться за руки» можешь петь кому-нибудь другому. А во-вторых, у перегородки лягу я, и не приведи Господь, ты помешаешь мне спать!

Мара дернула плечами, мол, ничего не попишешь, и поспешила на женскую половину, пока индеец не решил проветриться целиком. Грузинка не обманула: как тектоническая плита она возлегала на матрасе у перегородки и обмахивалась большим веером. Брин расположилась в центре палатки, а Маре досталось место с краю. Вполне понятно почему: если каким-то диким зверям или каннибалам ночью придет в голову полакомиться человечиной, ее пустят в расход первой. Что ж, так тому и быть.

Она честно собиралась переодеться и навестить Имагми, вытряхнуть из подлого ангакука всю правду, но едва спина коснулась плотного надувного матраса, как все проблемы окружающего мира померкли и растворились в бесконечном блаженстве.

– Разбудите меня через часик-другой… – пробормотала она, переворачиваясь на другой бок.

Веки отяжелели и слиплись, как книжные страницы, испачканные вареньем, и ответа Мара так и не дождалась. Возможно, потому, что его и не было: с матраса Брин уже доносилось мерное сопение, а живот Дзагликашвили медленно вздымался и опускался, будто кто-то то накачивал его насосом, то спускал.

Очнулась Мара от странного ощущения в руке. Не сразу поняла, где находится, и почему ладонь жужжит. Поднесла ее к глазам, пошевелила пальцами… Точно. Африка, затмение, большой костер. Вчера отрубилась и спала, неудачно примяв под себя кисть. Потрясла пальцами, сжала и разжала их, пока чувствительность не вернулась, села и огляделась по сторонам.

В палатке было темно, тихая симфония храпов, сапов и посвистов безмятежно звучала со всех сторон. Брин что-то периодически бормотала по-исландски на выдохе, прижимая к себе мистера Морковку.

Мара поняла, что снова уснуть ей не удастся – да и незачем. Силы она восстановила, а искушение в одиночку погулять по ночному лагерю было слишком велико. От голода заурчало в животе. Из фруктового изобилия в миске она узнала только мелкие бананы. Решительно зажевала парочку, потому что все остальное могло хрустеть, шуршать и чавкать. Бананы оказались сытными, ароматными и сладкими. Совсем не такими, как в Европе. Заморив червяка, Мара выскользнула на улицу.

Было прохладнее, чем она рассчитывала, но возвращаться, рискуя разбудить Дзагликашвили, не хотелось. Стрекотали насекомые, вдалеке ухали ночные птицы. Лагерь спал, и только где-то на севере курился дымок костра. Мара вдохнула полной грудью, впитывая новые запахи: прогретой травы, незнакомых растений и все того же гнилого лука.

Решив прогуляться, она обогнула палатку и двинулась на север, чтобы отыскать Имагми, но налетела на Джо. Индеец сидел на земле, подогнув под себя ноги, и что-то задумчиво чертил палочкой на земле.

– Ты чего тут?! – испуганно зашипела Мара. – Чуть не… Господи, Маквайан! Ты сделаешь меня, седой, как Брин!

Лицо Джо оставалось каменным, черные глаза влажно поблескивали, и Мара забыла про раздражение.

– Что-то случилось? – она опустилась рядом, проверив, нет ли в траве змей и страшных жуков.

– Сны, – Джо вздохнул и запрокинул голову, глядя на небо.

Мара машинально подняла взгляд и замерла. Звезды! Столько сразу она не видела никогда. Целые россыпи, гроздья, облака звезд светились высоко-высоко, образуя величественный купол. И вдруг стало ясно, откуда взялись мифы про изнанку мира, про покрывало богини, про праматерь всех духов, обнимающую землю своими сияющими руками. Вот же он – космос! Зачем садиться в ракету, когда можно просто растянуться на земле, позволив ночному небу подхватить себя и качать, крутить в этом звездовороте…