– Еще даже не ясно, Мара повредила глаз Эш или Имагми и Нанду! – возразил Эдлунд. – И я буду настаивать на экспертизе и повторном допросе свидетелей…

– Нет! – торопливо перебила Мара. – Нет, только не это! Я лучше скажу, что это я. Имагми нужен Брин, а если его посадят, да еще и без скидок на возраст… А Нанду… Пап, пожалуйста! Чайка и чайка, никто толком и не понял, что это он. Хватит с него исправительных работ за нападение на Очинга. И донна Зилда переживает…

– Мара права, – кивнула Вукович. – Ларс, я очень ценю твои гуманистические идеалы, но давай придерживаться плана. Девушка, несовершеннолетняя… Ей будут сочувствовать гораздо больше. А Торду способен настроить против себя присяжных еще до того, как откроет рот. Поэтому будь добр, перечитай еще раз свои показания, – хорватка взяла со стола стопку распечаток и протянула директору. – Я здесь оставила пометки, на чем делать акцент. И никакой импровизации. Ида все проверила и сказала, что наша тактика идеальна. И я склонна ей доверять.

– Мара! – дверь с грохотом шарахнула о стену, и в кабинет влетел запыхавшийся Нанду.

Лицо раскраснелось от бега, дыхание сбилось, волосы торчали в разные стороны сильнее, чем обычно. Но главное – глаза радостно блестели.

– Приехали? – с надеждой выпалила Мара.

– Ага!.. Там!.. Она сама держится на ногах…

– Пап, я быстро! – только и успела бросить Мара, прежде чем выскочить из кабинета следом за другом.

– Пятьдесят одна минута! – крикнула ей вслед Вукович. – И не опаздывай…

Орлом было бы быстрее, но Мара решила не искушать судьбу и не злить присяжных несанкционированными трансформациями. Она и без того привлекала к себе слишком много внимания. Но и сидеть тихо, отказавшись от встречи с Брин, тоже не могла.

Месяц! Месяц они все переживали за исландку. Джо не находил себе места, Нанду перестал шутить. Те из новичков, кто все же решил вернуться в Линдхольм, видели в ней себя. Они боялись, что если Брин не сможет подняться или и вовсе погибнет, их ждет та же участь. Многие последовали примеру Джо. Договорились не использовать новый дар, не заводить детей, чтобы не причинять им вред. Мбари нашел в себе силы отречься от вождя и племени, и теперь Линдхольм стал его единственным домом. Девочка-якутка поссорилась с шаманом, и ее семья переехала в Нижний Новгород, подальше от исторической родины. Но были и те, кто принял новый дар. Ки, парень-крокодил из Амазонии, по слухам научился видеть сквозь предметы. Вернулся в свое племя, гордый собой и довольный почестями. Его жена, зимняя девушка с Гавайев, получила дар управления температурой. Мбари лично видел, как она нагревает и охлаждает предметы одним прикосновением, хотя после этого теряла сознание на несколько минут. Сам же Мбари наотрез отказывался сообщать, что за способность солнце даровало ему. Сказал, что пока не произнесет это вслух, дара нет. И Мара решила не допрашивать его, чтобы не подставлять под удар, как Брин.

Трудно было даже представить себе, как исладнка пережила это испытание. А ее родители? Целыми днями они названивали Эдлунду, и он терпеливо успокаивал их, просил верить в лучшее, хотя Имагми долго не выходил на связь, и никто понятия не имел, где Брин и что с ней.

Когда его имя высветилось на телефоне Мары, она даже не поверила своим глазам, потому что боялась худшего. Но нет, он унес ее на какой-то горный пик, название которого никому не сообщал, и там, в тишине и полной безлюдности, приводил Брин в чувство, учил слушать тело, погружаться в медитативное состояние и отключаться от голосов, мыслей и звуков.

Теперь же Мара бежала к пристани со всех ног, невзирая на боль в только-только заживших мышцах. Нанду сняли повязку с локтя еще на прошлой неделе, и до маяка он добежал первым. Как раз тогда, когда Сэм привязывал лодку к красному столбику, а отец Брин осторожно подводил дочь к трапу. Джо держался чуть поодаль – он тоже ездил в аэропорт встречать исландку, но, видно, ее родители не подпускали индейца близко к своему чаду.

– Брин! – у Мары в груди защемило от радости.

Так хорошо было снова видеть подругу живой и почти невредимой! На фарфоровом лице играл румянец, глаза были полны жизни. И Брин улыбалась! Снова улыбалась!

С трудом дождавшись, пока исландка сойдет на берег, Мара кинулась к ней с объятиями, но мать Брин выставила руку вперед, не подпуская посторонних к дочери, словно та была хрустальной вазой. Да и сама Брин испуганно отшатнулась.

– У тебя что-то болит? – Мара отступила и сунула руки в карманы.

– Нет, просто… – Брин переглянулась с мамой. – Мой дар… Благодаря Имагми я теперь слышу чужие мысли только через прикосновения. Поэтому лучше пока…

– Я поговорю с профессором, надо ли тебе продолжать обучение. И если это так уж обязательно, пусть выделят отдельную комнату. В главном здании, – холодно вмешалась Эйрун Ревюрсдоттир.

– Все нормально, мам, – Брин подняла руки и продемонстрировала толстые перчатки, похожие на те, которые используют для соколиной охоты. – Пока вот так… А потом Имагми сказал, что мы сможем заменить их на что-то более тонкое…

НАЗАД

– Я благодарна тебе, что ты в той ситуации не растерялась и действовала быстро, – сдержанно сказала Маре мама Брин. – И зная свою дочь, понимаю, что мне некого винить, но… – она оглянулась на Джо. – Я бы предпочла, чтобы Брин сосредоточилась на учебе. Это ее выбор, она настояла на том, чтобы вернуться в Линдхольм. Но я хочу, чтобы хотя бы вы понимали, чего нам с отцом это стоит.

– Я понимаю, миссис Ревюрсдоттир, – кивнула Мара. – Простите, что так вышло. Мне очень жаль.

– Мне тоже.

Брин виновато посмотрела на Мару, мол, прости за предков. И исландская семья направилась в главное здание.

Только после этого Джо решился спрыгнуть с лодки и подошел ближе.

– Ну как там все? – Нанду отделился от маяка и подскочил к другу, видно, тоже не хотел отсвечивать перед убитыми горем родителями.

– Ей лучше, но поговорить нам не удалось, – Джо вздохнул. – Ее родители меня ненавидят.

– Ну, они бы в любом случае тебя ненавидели, ты же, выходит, их зять, – Нанду хлопнул индейца по плечу. – Не переживай, скоро все лишние разъедутся, и мы спокойно соберемся вместе и поговорим. Вот только суд отстанет от Мары…

– Вот черт! – спохватилась Мара и посмотрела на часы. – Суд! Тридцать пять минут! А мне еще переодеться и прийти заранее, чтобы просить прощения у Эш.

– Ты?! – возмутился Нанду. – У этой гадины?! Да ей и одного глаза много! Слушай, давай я скажу, что сам выклевал ей глаз!

– А это был ты? – спросил Джо.

– Да не помню, если честно. Я клевал, куда мог дотянуться, но у чаек не самый удобный клюв… Надо было в какого-нибудь ястреба… Тупанул, с кем не бывает.

– Не надо, Нанду. Молчи и говори, что ничего не помнишь, – Мара взъерошила ему волосы. – Ладно, скрестили пальцы. Побегу переоденусь.

– Да зачем? – удивился Нанду. – И так нормально.

– По мне тоже, но Вукович хочет, чтобы я выглядела, как убитая горем воспитанница католического монастыря.

– Ну, раз Вукович так говорит, переодевайся, – кивнул Нанду, звонко чмокнул Мару в висок и подтолкнул в спину. – Хотя если Семеш будет тебя защищать, то и волноваться нечего, верно? Эта старушенция разделает их под орех.

Нанду храбрился изо всех сил, но Мара видела, что он нервничает едва ли не сильнее, чем она сама. Изводит себя чувством вины: за что раны Эш отвечать пришлось одной Маре.

Но ничего. По крайней мере, она знала, что все ее друзья в безопасности. Брин с помощью Имагми протянет еще много лет. Джо контролировал себя, научился погружаться в глубокий сон без сновидений. Нанду пособирает мусор где-нибудь в Совете на следующих каникулах – и всего делов. А сама Мара… Она переживет любое решение суда. Зато Густав попал в тюрьму за инсценировку своей смерти, кражу трупа и подрыв «Сольвейг». Из-за его игр пострадал Даниф, и потому суд вынес суровый приговор. И хотя сообщники Густава разбежались, ушли от наказания, потому что формально предъявить им было нечего, Союз распался. Кто входил в него помимо Эш, Чанг и старого смотрителя, выяснить так и не удалось, но Мара решила, что раз миссия закончилась, то можно выдохнуть и больше не опасаться загадочной четверки.