ОРКЕСТРАНТЫ: Уебох!Уебох!Уебох!

Девушка бросается в сторону, но, запутавшись в штанах, падает. Рабочий с ревом размахивается и изо всех сил бьет ее кувалдой по голове. От страшного удара голова раскалывается, мозговое вещество и кровь летят в стороны. Рабочий хватает девушку за ногу и уволакивает за кулисы. Две оставшиеся девушки продолжают свое занятие.

ОРКЕСТРАНТЫ: А ну-ка, замри!

Девушки замирают. На сцену в сопровождении двух железнодорожных контролеров, опираясь утюгами об пол, выкатывается безногий инвалид в ватнике и на тележке. Подъехав к девушкам, он бросает утюги.

ОРКЕСТРАНТЫ: А ну-ка, воткни!

Инвалид молниеносно спускает штаны девушки до колен, подпрыгивает, вцепившись в плечи повисает на ней и совершает с ней быстрый половой акт, скуля и крякая. Оркестр играет ту же мелодию, но в еще более быстром темпе. Инвалид вспрыгивает на тележку, хватает утюги и укатывает со сцены. Контролеры бегут за ним. Девушка у таза плавит маргарин, девушка со спущенными штанами с плачем мечется по сцене. Из-за кулисы навстречу ей выбегает толстая крестьянка в сарафане и с вилами наперевес.

ОРКЕСТРАНТЫ: Уебох!Уебох!Уебох!

Крестьянка с воем втыкает вилы в спину девушки. Девушка кричит и умирает в конвульсиях. Крестьянка хватает ее за ногу и уволакивает со сцены. Оставшаяся девушка занимается маргарином, который уже почти расплавился.

ОРКЕСТРАНТЫ: А ну-ка, замри!

Девушка замирает. На сцену двое конвоиров выволакивают зэка-доходягу в арестантской робе.

ОРКЕСТРАНТЫ: А ну-ка, кусни!

Зэк подползает к девушке, трясущимися руками стягивает с нее штаны, впивается зубами в ягодицу и с трудом вырывает кусок плоти. Оркестр играет совсем быстро. Зэка уволакивают конвоиры. Девушка с криком мечется по сцене.

ОРКЕСТРАНТЫ: Уебох!Уебох!Уебох!

Навстречу ей выбегает интеллигент в тройке, в очках и шляпе, с огромным деревянным циркулем в руках. Зажав шею девушки ножками циркуля, он душит ее, потом хватает за ногу и уволакивает со сцены.

На сцену выбегает группа пионеров в красных галстуках. Они выкатывают из-за кулисы стеклянную конструкцию, состоящую из тридцати двух пол-литровых бокалов, подведенных к ним трубок и большой емкости. Сняв таз с жидким маргарином с огня, пионеры выливают содержимое в емкость. Оркестр перестает играть, только барабанщик выдает дробь. Пионеры выстраивают вокруг стеклянном конструкции пирамиду. Маргарин из емкости растекается в бокалы. Пионеры берут бокалы, поднимают.

ПИОНЕРЫ. За нашу советскую Родину!

Музыка резко обрывается; свет на сцене становится призрачно-голубым; пионеры и оркестранты застывают, как гипсовые изваяния.

ОБОЛЕНСКИЙ: Это наше так называемое героическое прошлое.

ШНОГОВНЯК: По которому так горько плачут некоторые умники.

ОБОЛЕНСКИЙ: Им не терпится снова напиться жидкого совкового маргарина.

ШНОГОВНЯК: И с песней, как говорят, задрав штаны, строить коммунизм.

ОБОЛЕНСКИЙ: Но мы с вами не хотим есть и пить по-старому.

(Аплодисменты, крики одобрения.)

ШНОГОВНЯК: А поэтому мы говорим – да здравствует Новая Пища!

ОБОЛЕНСКИЙ: Да здравствует Пища Здравого Смысла!

(Аплодисменты.)

Вместо окаменевших синеватых призраков прошлого возникает яркое, во всю сцену изображение витрины мясного отдела Филипповского гастронома; здесь колбасы и ветчина, копчености и всевозможные деликатесы; на всех продуктах оттиснута желто-белая эмблема фирмы МОРАН.

ОБОЛЕНСКИЙ: Фирма Ивана Морана – спонсор нашего концерта!

(Аплодисменты.)

ШНОГОВНЯК: Иван Моран – это русский предприниматель, который, как говорят, не бросает слов на ветер! Год назад он сказал: «Наступит время, и Европа будет покупать русскую колбасу»!

ОБОЛЕНСКИЙ: И это время наступило: неделю назад заключен первый контракт с тремя европейскими странами на общую сумму в 4 миллиона долларов! Теперь знаменитую Моранскую колбасу…

ШНОГОВНЯК: Будут жевать и европейские фарфоровые зубы!

(Смех в зале.)

ОБОЛЕНСКИЙ: И это только начало, друзья! Дайте срок, старушка-Европа еще…

ШНОГОВНЯК: Приползет к нам за колбасой!

(Бурные, продолжительные аплодисменты. Овация. Зрители встают, скандируют: «Моран! Моран!»)

ОБОЛЕНСКИЙ (подождав, пока зал успокоится): Наш замечательный свердловский композитор Аркадий Савченко и молодой московский поэт Игорь Порцевский написали новую песню специально для «Дня русского едока». Песню под названием «Моран». Поет Арина Самуилова!

Среди колбас появляется Арина Самуилова; это очаровательная, грациозная женщина с замечательным голосом; она сильно оголена, сверкающие бижутерии прикрывают грудь и лобок, на голове сияет диадема; звучит медленная электронная музыка, стилизованная под восточную; на фоне мясных деликатесов возникает голографическое изображение лица Ивана Морана – красивое, мужественное, с целеустремленными глазами и волевым подбородком.

САМУИЛОВА (поет приятным, завораживающим голосом, покачиваясь в такт музыке):

Моран – таинственное слово,
Моран – я повторять готова,
Моран – волшебный звук со мной
И я полна тобой, опять полна тобой!
Моран – души моей свеченье,
Моран – прекрасное мгновенье,
Моран – залог моей мечты,
И в будущем лишь ты, лишь светоносный ты!
Моран – проснулась я со стоном,
Моран – в саду вечнозеленом,
Моран – мне разрывает грудь
И никогда уж мне назад не повернуть!
Моран – как бережно и свято,
Моран – блаженством я распята,
Моран – священный тайный миг
И в сердце навсегда клокочущий родник!
Моран – горю, но не сгораю,
Моран – забвенью уступаю,
Моран – очнулась ото сна,
И впереди сияет вечная весна!
Моран – забудем все, что было,
Моран – пронизывает сила,
Моран – божественный рассвет
И золото любви на сотни тысяч лет!
Моран – я от восторга плачу,
Моран – я ничего не значу,
Моран – я растворяюсь вновь
И ввысь меня несет небесная любовь!
Моран – прими меня навеки,
Моран – разлейтесь сны, как реки,
Моран – прощай моя Земля,
Отныне навсегда с тобой прощаюсь я!

Звучит последний аккорд, мясная витрина вспыхивает призрачным разноцветьем, колбасы сияют завораживающими, переливающимися цветами.

(Аплодисменты.)

ШНОГОВНЯК: Арина Самуилова!

Самуилова кланяется.

ШНОГОВНЯК (крестится, глядя на сияющие колбасы): Слава тебе, Господи! Похоже, наконец-то проблема колбасы решена в России-матушке!

(Смех и аплодисменты.)

ОБОЛЕНСКИЙ: Ты сомневался?

ШНОГОВНЯК: Эдик, ну как не сомневаться, когда мой дед, отец, теща и жена всегда, сколько я помню, говорили о проблеме колбасы в России! А прабабушка, покойница, бывало утром на кухню выйдет, подойдет так тихонько и мне на ушко: «Ванечка, а я опять во сне копченую колбаску видала!»

(Смех.)

ОБОЛЕНСКИЙ: Жаль, что твоя прабабушка не дожила до сегодняшнего дня и не может видеть это изобилие.