– Ты совершенно права, – признал он. – Как раз о воде-то я и не подумал. Там, откуда я приехал, почти каждый день идет дождь. Извини.

Птраси нахмурилась.

– Кто идет? – спросила она.

– Дождь. Понимаешь, с неба падают такие маленькие капельки…

– Глупость какая. А откуда ты приехал? На Теппика было жалко смотреть.

– Из Анк-Морпорка. А уехал отсюда. Теппик отвернулся. Что теперь это «отсюда» – еле заметная трещина на скале? Она взбегала, но сейчас у него мелькнула мысль о том, что лучше всего мужчина и женщина уживаются, когда каждый говорит о своем, не слушая собеседника. У верблюдов все намного проще.

Теппик сосредоточенно глядел на протянувшуюся по скале трещину. Геометрия. Да, вот в чем дело.

– Надо ехать в Эфеб, – заключил он. – Они знают о геометрии все; кроме того, у них распространены некоторые нездоровые идеи. Нездоровые идеи – именно то, что мне сейчас нужно.

– Зачем тебе все эти ножи? Только правду.

– Извини, не понял.

– Ну, эти ножи… Зачем? Теппик задумался.

– Без них я ощущаю некоторый беспорядок в одежде, – выкрутился он.

– М-м…

Птраси старательно подыскивала новую тему для беседы. Вовремя предложить тему для приятной беседы – это умение входит в обязанности служанки. Но Птраси не могла похвастаться хорошими отметками по этому предмету. Другие девушки имели наготове поразительно богатый ассортимент бесед: от способов спаривания крокодилов до рассуждений о жизни в Загробном Мире. В данной ситуации разговор о погоде был явно неуместен.

– Ну-у… – протянула она. – И скольких же человек ты убил?

– Что-о?…

– Когда был убийцей. Тебе ведь платили за то, что ты убиваешь людей? Много людей ты убил? И расслабь мышцы на спине.

– Вряд ли стоит об этом… – поморщился Теппик.

– Но я должна знать. Если нам суждено вместе пробираться через пустыню, и вообще… Больше ста?

– О боги, нет.

– Хорошо – меньше пятидесяти? Теппик перевернулся на спину.

– Послушай, даже самым знаменитым убийцам за всю свою жизнь не удавалось убить больше тридцати человек.

– Значит, меньше двадцати?

– Да.

– Меньше десяти?

– Думаю, – ответил Теппик, – точнее всего будет сформулировать так: от ноля до десяти.

– То есть ровно столько, сколько я могу сосчитать. Знаешь, как это важно!

Они вернулись туда, где лежал Верблюдок. Однако теперь вид у Теппика был крайне задумчивый.

– А все эти положения…

– Позы, – поправила Птраси.

– Да… хм… сколько человек у тебя было – больше пятидесяти?

– Подобных женщин называют иначе, – ответила Птраси, впрочем не слишком разгневанно.

– Извини. Меньше десяти?

– Сформулируем так, – сказала Птраси, – от ноля до десяти.

Верблюдок плюнул. Овод, вившийся в двадцати футах от них, был сбит и приклеился к скале.

– Поразительно, а? – удивился Теппик. – И как это у них получается? Вот что значит животный инстинкт.

Из-под своих ресниц-метелок Верблюдок кинул на него горделивый взгляд и подумал:

«Предположим, z = eiO, чав-чав-чав. Таким образом, dz = ie(iO)dO = izdO, либо dO = dz/iz…»

Птаклюсп, по-прежнему облаченный в ночную рубашку, бесцельно бродил среди обломков у основания пирамиды.

Вокруг раздавалось мощное гудение, словно где-то рядом работала турбина. Птаклюсп не знал отчего, не представлял, какая сила могла исказить пропорции на девяносто градусов и поддерживать их при чудовищном давлении. По крайней мере, прекратились неприятные временные смещения. Сыновей стало заметно меньше; сказать по правде, ему удалось отыскать всего одного-двух.

Первое, на что он наткнулся, была вершина пирамиды, облицовка из электрона почти вся ободралась. Падая, камень задел изваяние Шляпа, Ястребиноглавого Бога и погнул его, придав злосчастному Шляпу робко-удивленное выражение.

Слабый стон донесся до Птаклюспа из-под рухнувшей палатки. Разорвав грубую материю, он откопал Патклюспа 2-б, который, моргая, уставился на него в серых предрассветных сумерках.

– Пап, не получилось! – жалобно проговорил Птаклюсп-младший. – Мы почти затащили его наверх, когда все вокруг как скрутит…

Строитель пирамид приподнял и отшвырнул брус, придавивший ноги сына.

– Кости целы? – деловито осведомился он.

– Да, отделался синяками. Юный архитектор привстал, морщась боли, и, вытянув шею, стал оглядываться.

– А где Два-а? Он добрался почти до самой вершины.

– Я уже нашел его, – сказал Птаклюсп.

Как правило, архитекторы не склонны вслушиваться в интонационные нюансы, однако ясно услышал, как в голосе отца прозвенела сталь.

– Он жив? – шепотом спросил 2-б.

– Думаю, да. Впрочем, не уверен. Жив, но он двигается… ходит, как… Ладно, лучше пойдем, сам увидишь. Похоже, с ним опять какой-то квант приключился.

Верблюдок плелся со скоростью одна целая двести сорок семь тысячных метра в секунду чтобы развеять одолевающую скуку, обдумывая систему сопряженных координат. Песок скрипел под его большими, как тарелки, мохнатыми копытами.

Отсутствие пальцев было еще одним мощным фактором развития верблюжьего интеллекта Развитие математических способностей человека всегда тормозилось подсознательной склонностью каждого, кто сталкивается с такими действительно сложными вещами, как трехчленный полином или параметрические дифференциалы, прибегать к счету на пальцах. Верблюды же начали с того, что стали считать числа.

Пустыня тоже сыграла немаловажную роль. Развлечений здесь маловато. Что касается верблюдов, то путь к накоплению интеллектуальной мощи открыли перед ними возможность ничего не делать и невозможность сделать хоть что-нибудь.

Взобравшись на дюну, Верблюдок одобрительно взглянул на расстилающиеся впереди песчаные холмы и стал мыслить логарифмами.

– А как там, в Эфебе? – спросила Птраси.

– Никогда там не был. Ясно одно: там обязательно правит какой-нибудь тиран.

– Надеюсь, мы с ним не встретимся. Теппик покачал головой.

– Вот это навряд ли. Новый тиран появляется у них каждые пять лет. Они что-то такое делают и… – Теппик подумал. – Кажется, они его эле… эле… электируют, – нерешительно закончил он.

– Это вроде того, что делают с котами и бычками, да?

– Ну…

– Чтобы они не дрались и были совсем ручные.

Теппик поморщился.

– Честно сказать, не уверен. Но думаю, что нет. У них есть такая специальная штука – домкратия, то есть каждый житель страны имеет право назвать нового тирана. То есть каждому по… – Он запнулся. Уроки политической истории остались в далеком прошлом, кроме того на них говорили о таких понятиях, о которых ни в Анк-Морпорке, ни в Джелибейби слыхом не слыхивали. Хотя в свое время Теппик получил зачет по этому предмету. – Каждому по голосу, от каждого по тирану.

– Это нужно для электорации? Теппик пожал плечами. Может, так, а может, нет.

– Суть в том, что называть тирана может каждый. И жители очень этим гордятся. У каждого есть… – Он снова замялся, чувствуя, что слова его окончательно подводят. – …Голос. Исключая, разумеется, женщин, детей, преступников, рабов, инородцев, ненормальных и людей, по той или иной причине, м-м, сомнительных. А также многих других. Все остальные могут называть. Очень развитая цивилизация.

Птраси задумалась.

– Это и есть домкратия?

– Да, ее придумали в Эфебе, – ответил Теппик, инстинктивно чувствуя, что почему-то должен отстаивать идеалы данной политики.

– Готова поспорить, им будет нелегко экспортировать ее, – решительно произнесла Птраси.

Солнце уже не было пылающим навозным шаром, который катит по небу огромный жук. Оно было еще и кораблем. Все зависело от точки зрения.

Со светом творилось что-то неладное. Он был пресный, как вода, несколько недель простоявшая в графине. И такой же безрадостный. Он освещал землю, но как-то безжизненно, скорее напоминая яркий свет луны.