– Я люблю его! – шептала Бертилла.

Она говорила об этом Тейдону; слова не могли выразить всю силу ее чувств.

Поднялась она с зарей; умылась и оделась как можно аккуратнее, насколько позволяла крохотная каютка, чуть ли не до потолка заваленная ее вещами.

Она подумала, что даже толком не поблагодарила миссис Хендерсон за ее доброту и за то огромное количество одежды, которое едва уместилось в трех кожаных чемоданах.

В своем бурном желании уехать она думала только о том, что сама навязалась лорду Сэйру, как справедливо заметила леди Эллентон, и в дальнейшем станет ему обузой.

В Сингапуре лорда Сэйра ожидает не только губернатор и множество важных дел, требующих внимания, но и женщина, которую он когда-то любил.

Женщина красивая и утонченная, женщина, которая возродит то, чему он радовался в прошлом.

Бертилла вспомнила, как та же леди Эллентон не без сарказма назвала лорда Сэйра Пиратом в любви.

Хоть он и отнял у Бертиллы ее любовь и ее сердце, она для него лишь маленькая и незаметная лодочка в сравнении с большими кораблями, какие приходилось ему захватывать в прошлом и каких еще немало ждет его в будущем.

«Он забудет меня, – решительно сказала себе Бертилла, – но я никогда, никогда не забуду его, даже если доживу до ста лет».

Но несмотря на все свои нынешние переживания, Бертилла с захватывающим интересом думала о Кучинге – это был главный порт и столица Саравака, и пароход прибывал туда завтра.

Она вышла на палубу, полную народа. Большинство пассажиров провело здесь ночь. Бертилла обнаружила множество людей разных национальностей, в большинстве малайцев. Они улыбались ей, и девушка отвечала им улыбкой.

Она не могла вступить с ними в разговоры и, пожалуй, даже обрадовалась, когда с ней заговорил седовласый торговец.

Его она совсем не боялась: в обращении этого человека было что-то приятное и почти отеческое по отношению к ней, он ничем не напоминал пресловутого мистера Ван да Кемпфера.

– Это ваш первый приезд в Саравак, юная леди? – спросил торговец.

– Первый, – ответила Бертилла, – и мне кажется, это очень красивая страна.

– Она и в самом деле красивая, – подтвердил тот, – но еще очень неразвитая, с ее людьми трудно торговать.

– Почему?

– Потому что они вовсе не заинтересованы в деньгах. В отличие от населения других стран мира они счастливы и без них.

Бертилла поглядела на собеседника с удивлением, а он продолжал:

– Есть районы, где выращивают ананасы, где строят дороги, но очень трудно втолковать туземцам, что нам нужны их гуттаперча и саго.

– Это все, что вы можете у них покупать? – спросила Бертилла.

– Ну, еще алмазы, ласточкины гнезда, раковины, безоаровый камень, но большая часть населения предпочитает охотиться за головами, а не выращивать то, что мне нужно.

Бертилла вздрогнула.

– Они все еще… отрезают людям головы?

В голосе у нее был такой явный страх, что торговец улыбнулся доброй улыбкой.

– Вы будете в безопасности, – сказал он. – Они предпочитают не трогать белых женщин, но вам следует понять, что охота за головами – часть их жизни. Понадобится много лет, прежде чем белый раджа или кто-то еще убедит их отказаться от этого.

Бертилла молчала, охваченная мгновенно вспыхнувшим и совершенно абсурдным желанием, чтобы лорд Сэйр вдруг оказался здесь и был бы ее защитником, а торговец заговорил снова:

– Когда молодой даяк становится взрослым, то, как бы он ни был хорош собой, окрестные девушки не обращают на него внимания, пока он не обзаведется собственноручно отрезанными двумя или тремя головами.

– Двумя или тремя головами! – шепотом повторила Бертилла.

– Он может петь любовные песни и танцевать военные танцы, – продолжал старый торговец, – но его всегда подстерегает вопрос: «А сколько голов ты отрезал?»

– И что же в таких случаях делают мужчины? – задала Бертилла совершенно излишний вопрос.

– Идут на охоту, – услышала она ответ. – И когда мужчина возвращается со своим трофеем, начинаются приготовления к великому празднику – празднику высушенных голов.

– Но… наверное, миссионеры могли бы объяснить им, что это плохо?

Торговец рассмеялся:

– Насколько я мог наблюдать миссионеров, от них только лишние хлопоты. Им в основном удается обратить в христианство только глупцов, которые их боятся, или хитрецов, готовых на все ради выгоды. Такие надеются получить что-нибудь от белых людей.

Бертилла снова примолкла, да ей и нечего было сказать. Она снова почувствовала себя одной в целом мире, где некому о ней позаботиться или хотя бы выслушать ее.

– Но вы, пожалуйста, не волнуйтесь, – сказал торговец, должно быть, сообразив, что напугал девушку. – Вы сами увидите, что даяки – люди приятные и выглядят весьма красиво, когда надевают свои воинские уборы из перьев и потрясают щитами, украшенными пучками волос, срезанных с голов убитых.

Бертилла невольно ахнула, а торговец добавил:

– Обычно у них такой вид, словно они и воды не замутят: нацепят на шею ожерелья из разноцветных бус, улыбаются вам так мило, просто любо-дорого поглядеть!

Он ни в малейшей степени не избавил Бертиллу от ее страхов, но, когда пароход вошел в устье реки Саравак и поплыл по ней, она была совершенно захвачена красотой широкой извилистой реки со светло-коричневой водой.

Надо всем царила гора Сантуборг, великолепных и величественных очертаний, поросшая густым лесом; у самого подножия горы росли казуарины, а вдоль реки протянулся мягкий песчаный пляж.

По берегам повсюду виднелись фруктовые деревья, некоторые из них в цвету.

То и дело попадались на глаза маленькие деревушки: крытые пальмовым листом хижины словно кто-то высыпал из корзины на илистые отмели, и каждая осталась на том месте, куда упала.

Кое-где в воде стояли обнаженные до пояса женщины с кофейно-коричневой кожей, держа на плечах бамбуковые сосуды для воды, а между ними плескались и даже плавали, словно головастики, совсем малые ребятишки.

Светло-зеленые мангровые заросли покрывали невозделанные участки берегов, а за ними начинались джунгли с высокими великолепными деревьями, по ветвям которых прыгали обезьяны.

Все было так красиво, что у Бертиллы просто дух захватило; ей очень захотелось рассказать об увиденном лорду Сэйру. Она знала, что он понял бы ее чувства и разделил их.

Он любил красоту, она для него много значила – как и для Бертиллы.

Она не сомневалась: лорд Сэйр ожидал бы от нее смелости и желания понять народ Саравака, как он сам понимал людей разных стран, с которыми ему приходилось общаться.

Пароход причалил к просто и грубо сколоченной пристани; собралась немая толпа встречающих, которые приветствовали всех пассажиров – знакомых и незнакомых.

Шум и суета поднялись немалые.

Уже спускаясь вниз по трапу, Бертилла увидела в толпе красивых и смуглых улыбающихся людей высокую женщину, которую узнала сразу.

Тетя Агата выделялась бы в любой толпе, подумалось Бертилле, но здесь она была особенно приметна – этакий гигант среди пигмеев, причем гигант весьма непривлекательного вида и даже внушающий страх.

С годами она стала еще угрюмее и уродливее.

Не только из-за грубого, обветренного лица, которое показалось Бертилле еще более неприятным, чем годы тому назад, но и потому, что тетка потеряла передние зубы, и это придавало ей странное, почти зловещее выражение.

– Значит, приехала! – произнесла тетка резким, грубым голосом, который Бертилла запомнила с детства.

– Приехала, тетя Агата.

Тетка не сделала ни малейшего поползновения поцеловать племянницу или хотя бы пожать ей руку; она повернулась к трем носильщикам и заговорила с ними в требовательном и даже угрожающем тоне.

Бертилла испытывала неловкость оттого, что чемоданы ее были такими большими, а люди, которые их несли, казались совсем маленькими.

Тетка отдавала носильщикам приказания таким тоном, что Бертилла смутилась еще больше. Покончив с переговорами, тетка повернулась к ней.