— Ну и зачем? — покривился Сухов. — Можно ж было по-хорошему. Совсем тяму нет…

— Думаешь, — прищурился Толстяк, — местные и отпор дать могут?

— А чего ж? Даже заяц на волка кидается, если тот в угол косого загонит. Это самое… Айюр! Правь к берегу, тут глубоко. Вон туда, где протока.

Буканьер-бербер, что стоял у руля, крутанул штурвал, направляя галиот куда сказано.

«Ундина» едва вписалась в узенький проливчик, соединявший Батабано с уединённым озером, вернее сказать, лагуной.

Прибоя здесь не чувствовалось вовсе, водная гладь казалась сине-зелёным зеркалом в «раме» из двух чащ по окоёму — истинной зелени и её отражения.

К югу озеро мелело, там бродили фламинго, сгибая и разгибая ноги-ходули, а к северу, у самой перемычки, что разделяла лагуну и залив, Олег разглядел три или четыре каноэ, в каждом из которых сидело по трое, по четверо, считая и женщин с детьми.

— Ташкаль, — быстро проговорил Сухов, — крикни им, что мы меняться пришли.

Краснокожий прокричал что-то, индейское наречие мешая с испанским.

Как ни странно, но его поняли — гребцы на каноэ, только-только взявшиеся энергично грести, дабы уйти подальше, замешкались. Посовещались довольно бурно и опасливо повернули к галиоту. Правда, к самому борту не подплывали, держались подальше.

— Ага, — сказал Олег «с глубоким удовлетворением». — Передай им, что корабли в бухте пришли их грабить, а вот мы — белые и пушистые… Это самое… Честные, то есть. Скажи, что нам нужно мясо. Мы его сменяем… На что? Ну что им нужно? Порох? Ножи? Крючки? У нас этого добра — навалом…

Ташкаль, помогая себе руками, донёс до охотников сияющие перспективы, и гребцы оживились, стали спорить между собой, а тут и женская половина подключилась.

В конце концов старый метис в одних драных штанах и с налобной повязкой сообщил о желании «махнуться», предлагая запеченное черепашье и крокодилье мясо в обмен на бочонок пороха… и один стальной нож.

Глянув на солидные куски мяса, завёрнутые в банановые листья, Сухов кивнул — и Жан Бальянгер, плотный, коренастый ларошелец с красным лицом и выгоревшими на солнце бровями, осторожно опустил на верёвке бочоночек с порохом. Нож входил в комплект.

Охотники за черепахами ловко приняли тару, откупорили, убедились, что бледнолицые их не надули, и быстренько привязали к верёвке четыре ёмких корзины с мясом.

Голова с Бастианом, кряхтя, подняли корзины на борт.

— Свеженина-а! — плотоядно заурчал Толстяк Люка.

Расставшись друзьями, галиот и каноэ разошлись.

— Они говорить, — передал Ташкаль, — что сказать воинам о нас. В друзей они не стрелять…

— Не п-понял, — озадачился Бастиан.

— Скоро поймёшь, — ухмыльнулся Голова.

Едва лишь «Ундина» показалась из пролива, выходя на простор Батабано, как начали происходить события.

Пираты, высадившись в деревне, увели с десяток каноэ, но мяса не нашли, а потому решили побезобразничать — запалили хижины и поплыли к кораблям, горланя разухабистые и непристойные песни.

Они гребли невдалеке от берега, уверенные в собственном превосходстве, когда из мангровых зарослей полетели в их сторону меткие стрелы.

Трое умерли сразу. Четвёртый, схлопотав «подарок» из джунглей, вскочил, взмахивая руками, выгнулся — и выпал за борт.

Спасать его не стали, ибо в этот момент снова сработали индейские луки.

Пираты заорали, и на палубе «Сен-Жана», ближе всего подошедшего к берегу, лишь теперь заметили опасность.

Залп из мушкетов породил ответный огонь — два или три экономных выстрела из мангровых зарослей не дали промашки.

Шлюпки подгребли к бортам «своих» кораблей, и тогда рявкнули пушки, посылая пяток ядер.

Чугунные шары пронизали мангры, снося ветки, и канули в озеро, а охотники за черепахами сделали ещё пару выстрелов, провожая непрошеных гостей.

Галиот находился ближе всего к берегу, но ни одна пуля, ни одна стрела не задели его. Дружба народов.

— Мясо — это хорошо, — высказался Голова, — а как же мы без каноэ?

— А они нам не понадобятся, — усмехнулся Олег, не раскрывая свой «осведомлённый источник».

Пиратская флотилия простояла на рейде одной из укромных бухточек острова Пинос, прикрытая с моря скалами, а с берега — соснами.

Правда, сами «вольные добытчики» таились не особо, режим тишины и светомаскировку не соблюдали — костры горели ярко, вино лилось обильно, а песни горланились во всю мочь.

Рано утром корабли отчалили, держа курс к мысу Грасиас-а-Дьос, но тут капитанскому счастью Олонца пришёл конец.

Наступил штиль.

Полнейшее безветрие — Олег никогда ещё не видал такого гладкого моря. Даже самой меленькой зыби заметно не было — глубокие воды невинно голубели, отливая под солнцем блескучим зеркалом.

Навалилась духота. Зной отуплял и выматывал — человек терял силы, ничего, по сути, не делая.

Воды хватало, хотя пить эту тепловатую жидкость было невмоготу.

Кваску бы! Холодненького, шипучего, имбирного! Бокал!

И чтоб капли сочились по его стылым, скользким бокам…

«Что может быть лучше бокала остуженного кваску в такую-то жарень? — разморенно подумал Сухов. — Только ведро…»

— Капита-ан… — окликнул его Пьер дю Трильо. — А мы таки движемся…

— Кто — мы? Корабль, ты имеешь в виду?

— Угу… Нас течением несёт…

— Да? И куда?

— Севернее мыса Грасиас-а-Дьос. Похоже, к заливу Гондурас.

— Ясненько…

Олег покачал головой — события, изложенные в письме донны Флоры, происходили с точностью, как по расписанию.

— Это не самое страшное… — вздохнул он. — Водой-то мы запаслись, а вот, что мы жрать будем, неясно…

— Ну мясо пока не попахивает, — успокоил капитана Пьер, — и бобов полно. Эти… как их… лимоны-апельсины, опять-таки. У нас этого добра — целая бочка.

— Здорово, — кивнул Сухов. — Вот что… Бастиан! Ты, кажется, хвалился, что отъявленный рыбак?

— Ну-у навроде т-того, — приосанился креол.

— Тогда хватай таких же рыболовов, спускайте шлюпки — и за дело! Сегодня же четверг? Вот и устроим «рыбный день»!

Двойного смысла в словах капитана никто не уловил, но главный посыл уразуметь было несложно — вскоре любители рыбалки, похохатывая да покрикивая, погребли в море, забросили удочки, насаживая на крючки шматики мяса, которое «пока не попахивало».

Сощурившись, Олег осмотрелся.

Вдалеке, словно приклеенные к ровной поверхности моря, стояли корабли. На некоторых из них паруса были убраны, на «Сен-Жане» подняты, но эти различия не имели никакого значения — воздух был недвижим.

И какая разница, голые у твоего корабля мачты или грот с фоком висят сморщенными тряпками? Всё равно ходу нет…

…К вечеру, уморившись, рыбаки перебросили на палубу галиота свой улов — макрелей, корифен, султанок.

Кок, обязанности которого взялся исполнять Голова, тут же принялся варить и жарить.

На других кораблях «эскадры» положение было куда хуже.

Олонэ, который и сам-то не отличался дисциплинированностью, распустил своих, а те и рады.

Лениться — это в любом человеке заложено, просто одним «мешает» бездельничать чувство долга или ответственность, а у большинства таких помех нет.

Сухов был не зверь, но лапа у него железная — на галиоте задержались лишь те, кто сумел сжиться или хотя бы смириться с условиями беспрекословного подчинения капитану.

А Олег не требовал большего, чем полагалось «для порядку».

Палуба чиста? Мушкеты с пушками готовы к бою? Всё что надо припасено? Можете гулять, если не на вахту.

У Моисея Воклена дисциплина более-менее соблюдалась, а вот у Пикардийца или Олонца…

Потрудиться, дабы запастись провизией, они не захотели или упустили из виду, а то, чем успели разжиться, проели или вовсе выбросили в море — тухлятина, как известно, смердит.

Нет чтобы подкоптить, посолить, повялить…

Олег только головой покачал, расслышав далёкий выстрел.

Палили из мушкета.

Вероятно, последнюю лепёшку не поделили или крыша поехала с голодухи.