— Телима сделает все, как пожелает ее убар, — ответила она.

Я посмотрел на Турнока с Клинтусом.

— Я иду в Порт-Кар, — объявил я.

Турнок скрестил руки на груди и низко склонил голову. Клинтус тем же жестом выразил свое согласие.

— Вы — свободные люди, — продолжал я. — Вам нет необходимости сопровождать меня.

— Я пойду за тобой даже на край света, — прогудел своим низким голосом Турнок.

— Я тоже, — присоединился к нему Клинтус.

Я окинул их взглядом, таких непохожих друг на друга: Турнок — голубоглазый широкоплечий гигант с руками, как весла грузовой галеры, и Клинтус — сероглазый, значительно более хрупкого телосложения человек; однако он был первым загребным и, значит, обладал недюжинной силой, вероятно, несравненно большей, нежели можно было предположить по его комплекции.

— Сделайте плот, — сказал я, — достаточно большой, чтобы мог выдержать несколько человек, соберите на него еду, питье и все то ценное, что мы найдем здесь и решим взять с собой.

Они тут же принялись за работу.

Оставшись один в кресле кормчего, я уронил голову на ладони.

Я был убаром здесь, полноправным и единовластным, но трон этот казался мне слишком жестким. Я бы с удовольствием отдал его за заблуждения к иллюзии, мечты Тэрла Кэбота, так бесчеловечно развеянные.

Когда я отнял руки от лица, я уже чувствовал себя сильным и жестоким.

Я был один, но руки мои оставались крепки и еще могли держать верный горианский клинок.

Здесь, в этой крохотной, затерявшейся среди серых болот стране, состоящей из нескольких кораблей, я был убаром и безраздельным правителем.

Я знал теперь, что представляет собой человек; я понял это по самому себе. И увидел, каким глупцом был все это время, храня верность надуманным моральным принципам и идеалам.

Что может возвыситься над силой стального клинка?

Разве честь — не притворство, а верность и храбрость — не обман, не иллюзия для того, кто не знает, насколько эфемерны, непрочны эти пустые понятия, которыми забивают головы глупцам?

Разве не мудр тот, кто, тщательно выследив добычу, выждав нужный момент, способен взять все, что захочет?

Да и плоды поступков мудрого человека не столь призрачны, как красивые, но пустые слова — приманка для доверчивых идиотов.

В мире есть только золото, власть, стальной клинок и тела красивых женщин.

Все остальное — чепуха, иллюзия.

Тот, кто понял это, — сильный человек.

Я был одним из тех, кто достоин занять свое место в Порт-Каре.

— Плот готов, — доложил Турнок, вытирая ладонью блестевшее oт пота лицо.

— Мы нашли на галерах пищу и воду, кое-какое оружие и золото, — добавил Клинтус.

— Хорошо, — сказал я.

— Здесь много ренсовой бумаги, — заметил Турнок. — Мы тоже возьмем ее с собой?

— Нет, — ответил я, — ренсовая бумага мне не нужна.

— А как быть с рабами? — продолжал уточнять Турнок.

Я посмотрел на носовую балку первой галеры, к которой стояла привязанной гибкая темноволосая красавица, так издевательски-настойчиво соблазнявшая меня своими бесконечно длинными ногами. Затем я перевел взгляд на носовую палубу второй галеры, украшенную связанной сероглазой блондинкой, а потом и на третью, где виднелась смуглая черноволосая девушка, та, которую впервые я увидел с рыболовной сетью на плече. Как изумительно, с какой страстью извивались они передо мной, привязанным к позорному столбу, с каким презрением плевали они мне в лицо среди всеобщего веселья и ликования.

Посмотрим, столь же ли самозабвенно они будут отплясывать, скованные рабскими кандалами.

Я рассмеялся.

Клинтус и Турнок ждали моей команды.

— Приведите девчонок, привязанных к носу второй и третьей галер, — распорядился я.

На лице Турнока появилась кривая ухмылка.

— Да, они настоящие красавицы, — заметил он со знанием дела.

Они оба удалились, а я направился по проходу между скамьями гребцов к носовой палубе первой галеры.

Девушка, привязанная к носовой балке, стояла, обращенная лицом вперед, и не смогла меня увидеть.

— Кто здесь? — спросила она. Я не ответил.

— Пожалуйста, — взмолилась она, — скажите, кто здесь?

— Замолчи, рабыня, — бросил я ей недовольным тоном.

У нее вырвался легкий горестный стон.

Острием меча я разрубил путы, стягивающие ее ноги, затем перерезал петлю, наброшенную ей на шею, и, вложив меч в ножны, немного ослабил веревки у нее на запястьях, все еще оставляя ее руки связанными за спиной, вокруг балки.

Когда она уже могла стоять на затекших от неподвижности ногах, я резким рывком развернул ее лицом к себе.

Увидев мою черную, распухшую губу, мои глаза, она тут же узнала меня и беспомощно закричала.

Я усмехнулся и, схватив ее за шею, с силой прижал ее губы к своим.

Никогда еще мне не приходилось видеть, чтобы женщину переполнял такой ужас, а ее опущенные плечи выглядели столь жалко, что я рассмеялся.

Затем демонстративно вытащил из ножен меч и концом лезвия коснулся ее подбородка, поднимая ей голову. Когда я стоял у позорного столба, она с таким же презрением подняла мне голову, чтобы лучше рассмотреть мои черты.

— Ты красива, не так ли? — спросил я. В ее обращенных ко мне глазах застыл ужас. Я опустил острие меча и поднес его к горлу девушки. Она судорожно отвернулась и закрыла глаза. Какое-то мгновение я помедлил, давая ей почувствовать, как лезвие меча натягивает нежную кожу у нее на горле, и затем разрубил веревки, стягивающие ее заведенные вокруг носовой балки руки.

Она бессильно опустилась на пол.

Не сводя с меня наполненного безумным страхом взгляда, она отчаянно пыталась подняться на затекшие, отказывающиеся служить ей ноги.

Лезвием меча я указал ей на дощатый пол палубы, приказывая встать на колени.

Она затрясла головой и, согнувшись, пошатываясь на нетвердых ногах, подбежала к поручню у борта галеры и перегнулась через него.

Огромный тарларион, увидев упавшую на воду тень человека, тут, же взметнул над поверхностью болота свою усеянную чудовищными зубами пасть и, с хрустом сжав мощные челюсти, снова тяжело погрузился под воду. Рядом показались еще два-три его хищных собрата.

Девушка невольно отшатнулась от поручней и, откинув голову назад, разразилась диким криком.

Затем снова обернулась ко мне.

Лезвие моего меча неумолимо указывало на дощатый пол палубы у моих ног.

— Пожалуйста! — выдавила она из себя сквозь слезы.

Лезвие меча не шелохнулось.

Она, шатаясь, подошла и тяжело опустилась передо мной на колени, протянув ко мне скрещенные в запястьях руки. Я не стал сразу связывать ее, а медленно обошел вокруг, окидывая хозяйским глазом эту доставшуюся мне добычу. Она уже не казалась мне столь красивой и желанной, как прежде. Наконец, натешившись созерцанием ее смиренного вида, я поднял с палубы обрывки веревки и связал ей руки. Она подняла голову и с мольбой в глазах принялась заискивающе вглядываться мне в лицо.

Я плюнул ей в лицо, и она низко опустила голову, вздрагивая всем телом от сотрясавших ее рыданий.

Затем повернулся и направился вдоль скамей для гребцов к лестнице, ведущей на кормовую палубу.

Девушка, понурив голову, шла, за мной.

Обернувшись, я увидел, как она тыльной стороной ладони вытирает с лица мой плевок. Подойдя к лестнице, она встала рядом с ней, низко склонив голову.

Я поднялся по ступеням на кормовую палубу и устроился в кресле кормчего — на этом троне, возвышающемся над моими владениями.

Высокая сероглазая блондинка и смуглокожая черноволосая девушка, та, что ходила с рыболовной сетью на плече, уже стояли на коленях на дощатом настиле палубы, у подножия ведущих к моему креслу ступеней.

Девушка, которую я привел, также опустилась на колени.

Кивнув на блондинку и смуглокожую, я посмотрел на Клинтуса и Турнока.

— Нравятся? — спросил я.

— Красавицы! — воскликнул Турнок. — Просто красавицы!