Спустя секунду я был уже на подоконнике и с ужасом увидел, что репортер знаками показывает пилоту второго гелиоптера, чтобы тот не приближался к окну.

— Лестницу! Лестницу! — отчаянно вопил я, изо всех сил цепляясь за раму. Сзади на меня наседала толпа, впереди разверзлась пропасть.

— Подождите минутку, — успокаивал меня в мегафон репортер. — Мне нужно расстояние, чтобы охватить всю картину…

— Но они меня выкинут… Спасите!

— Потерпите. Только момент. — Гелиоптер с репортером медленно отошел подальше. Второй с лестницей придвинулся ближе.

Я схватился за лестницу, уже падая, и кое-как вскарабкался к дверце кабины. Кто-то втащил меня внутрь. Несколько раз сверкнула фотовспышка. Это сидящие внутри репортеры запечатлели момент моего появления в кабине.

— Вы Дам, специалист по теории сокращений?

— Какое будущее ожидает укороченного человека?

— Это первый этап укорочения? Ваш прогноз?

— Ускорит ли это экспедиции к звездам?

Вопросы сыпались со всех сторон. Я ошаращенно вертел головой, а потом энергично кивнул.

— Да, это укорочение, — неопределенно ответил я.

— Скажите, укороченный человек чем-нибудь отличается от нас? — Небольшой чернявый репортер в очках немного заикался.

— Абсолютно ничем. Просто он немного поменьше… -

Я начал обретать уверенность.

— А этот взрыв восторга, который мы наблюдали, был вызван улучшением самочувствия?

— Разумеется! Чем меньше организм, тем меньше потребности, отсюда и улучшение самочувствия.

И где они углядели восторг, хотел бы я знать!

Больше они ни о чем меня не спрашивали, так как мы опустились на гелиодром. Выходя из гелиоптера, я услышал отрывок сообщения:

"…восторг укороченных людей не поддается описанию. Они радуются своему росту, — сказал нам проектировщик Дам, специалист «Космолета» по вопросам миниатюризации. — «Космолет» свершил великое, историческое открытие, достойное нашей эры, эры миниатюризации. В эпоху, когда каждый предмет, каждый автомат становится все меньше, человек также должен пересмотреть свое отношение к собственному росту. Будущее принадлежит миниатюризованным — именно миниатюризованные люди полетят к звездам".

Я шагал по плитам гелиодрома, и все расступались передо мной. Образовавшийся таким образом живой коридор вел к двери кабинета директора «Космолета». Я хотел как-нибудь улизнуть, добраться до ближайшего гелиоптера и улететь домой, однако стоило мне свернуть с назначенного маршрута, как из толпы выбежал молодой человек, поддержал меня и отвел на середину прохода. Сверкнуло несколько вспышек, а на лицах стоявших поблизости людей отразилось беспокойство.

— Ему нехорошо? — послышалось в толпе.

— Это от переутомления, — ответил кто-то приглушенным басом.

Больше я не пытался сбежать.

Кабинет директора был переполнен.

— Дорогой коллега, — Директор сделал шаг мне навстречу. — Я восхищен вашим успехом. Это успех всей нашей организации. — Последнюю фразу он произнес громко, чтобы ее слышали в кабинете все.

— Но, господин директор…

— Нет, нет, коллега! Примите мои сердечнейшие поздравления.

Потом я пожимал десятки рук. Все наперебой говорили, что гордятся мною, что это достижение космического масштаба. Я уже перестал слушать, когда кто-то задал вопрос:

— Почему вы вели свою работу втайне?

Я не нашелся, что ответить. Так я и знал, что кто-нибудь наконец задаст вопрос, на который придется отвечать конкретно. Я лихорадочно искал какой-нибудь правдоподобный ответ. У меня мелькнула было мысль признаться, что все это ошибка и недоразумение. Но нет. После этого Годья наверняка не захочет со мной разговаривать! А этого я допустить не мог. Вдруг меня осенило. Как можно более таинственным жестом я указал на директора.

— Об этом спросите у него, — добавил я столь же таинственно.

Я успел заметить, что несколько репортеров кинулись к директору, и с ехидным удовлетворением подумал, что теперь настала его очередь выкручиваться и придумывать правдоподобные ответы.

Я уже успел ответить репортерам, сколько раз в день ем, пользуюсь ли в работе универкосмической энциклопедней, когда мне лучше работается — утром или вечером, а также что я думаю о целесообразности первой звездной экспедиции (по-моему, сказал я, она весьма целесообразна), когда из толпы вышел тощий блондин и, благоговейно глядя на меня светло-голубыми глазами, спросил:

— По-вашему, профессор, миниатюризация должна охватить все человечество?

— Да, — ответил я не задумываясь. ("Профессор" — такая мелочь, что ради исправления ошибки не стоило смущать молодого человека.)

— А почему вы, профессор, до сих пор еще не миниатюризовались?

Я опешил. Что ему ответить?

— В самом деле — почему? Вот в чем вопрос! — сказал я на всякий случай, чтобы выиграть время.

Охотнее всего я бы удалился, но юноша вопросительно смотрел на меня.

— Это станет ясно впоследствии, — сообщил я решительным тоном и вдруг понял, что он мне не верит.

Он было отвернулся, но мне показалось, что в его взгляде мелькнула тень подозрения.

— Не все проблемы еще разрешены полностью, — добавил я и в тот же момент сообразил, что ляпнул глупость.

— Значит, первые миниатюризованные люди всегонавсего подопытные кролики? — оживился блондин.

— Ни в коем случае! — пожал я плечами.

— Какие еще подопытные кролики? — заинтересовался стоящий рядом репортер.

— Ну, те, укороченные, — объяснил юноша.

На лице репортера появилось плотоядное выражение.

— Нельзя ли поподробнее? — обратился он ко мне.

— Право, не могу. Я не знаю, о чем говорит этот молодой человек…

Я отошел, но краем глаза заметил, что репортер о чем-то оживленно разговаривает с юношей.

Я стал знаменитостью. Дома меня ожидали знакомые и репортеры. Впрочем, репортеров было больше, хотя и среди знакомых я заметил лица, которых не видел много лет.

Годья сияла, отвечая то одному, то другому, как я работаю, отдыхаю, какими видами спорта увлекаюсь и почему. При этом она так настойчиво подчеркивала свою роль в моей жизни, что всем становилось очевидно, что без нее я до сих пор копался бы в песочнице и, уж наверное, не кончил бы даже начальной школы. Она не здороваясь кинулась мне на шею и прильнула ко мне поцелуем, достаточно долгим для того, чтобы все репортеры успели сделать видеоснимки.